Дорога в две тысячи ли

– Пожалуйте в мою повозку, mon g'en'eral, - приказала она грозно. – Еще один день верхом под проливным дождем,и вы заболеете уже серьезно. Кто Цинь тогда победит?

Сян Юн было заупрямился, но его «предали» собственные соратники, принявшиеся наперебой упрашивать командующего выполнить просьбу небесной госпожи.

– Хорошо, я немного отдохну, - буркнул он, неохотно спешиваясь.

Прoдолжая ворчать, он забрался в повозку, рухнул на мягкие подушки и тут же заснул. И проспал сутки напролет, при этом храпя, взбрыкивая ногами и раскидывая руки в стороны, точь-в-точь как простуженный маленький мальчик. потом у чуского генерала подскочила температура,и он ещё целую ночь метался в жару, пугая служанок,телохранителей и лошадей дикими боевыми криками. Конечно же, в беспамятстве Сян Юн снова рубился с врагами,иных снов ему не снилось.

«Боже мой, - думала Таня, накладывая уксусный компресс на его пылающий лоб. – Он ведь совсем мальчишка. Дикий и свирепый мальчишка, обреченный самой Историей на смерть».

В конце концов, отвар из ивовой коры сбил температуру, но насморк-то никуда не делся. А что такое мужчина с забитым носом, Таня знала по папеньке. Петр Андpеевич в такие моменты был хуже месячного младенца, у которого животик пучит. Он беспрестанно капризничал, порывался писать завещание и звал священника собороваться. Древний воин ничем существенным от профессора-синолога не отличался, кроме призыва попов, что лишь доказывало – хворающие мужчины во все времена ведут себя просто безобразно.

– Мon g'en'eral, вам не стыдно?
– вопрошала Таня.
– Ваши солдаты тоже болеют, но они шагают вперед и не ропщут.

– Вы сами виноваты. пчхи! Заманили меня... Если бы не тепло и уют, я бы тоже остался в строю, – гнусавил в ответ Сян Юн. – Дайте воды, я хочу пить.

Но когда чашка воды пoявлялась у него в руках, он уже не хотел пить, а хотел перекусить. Или сменить пропотевшую рубашку. Или получить очередной доклад. Или всё-таки опять пить. И так без конца.

– Вы невыносимы! Ведете себя, как ребенок!
– не выдержала и накричала на него Таня.
– Хватит ныть.

Вот как тут умиляться его роскошным длинным волосам, густым ресницам и соболиным бровям вразлет?

– Я знаю, – признался Юн.
– Дядя повторял, что я как захвораю,так становлюсь капризней императорской наложницы. Поэтому очень не люблю болеть.

Вот что тут дeлать прикажете? Что противопоставить такому искренему признанию вины? Как отнять руку из его теплой ладони – твердой как доска, но при этом удивительно нежной, когда так не хочется этого делать?

– орошо, давайте будем играть в... небесную игру, - предложила Татьяна, внезапно вспомнив собственное детство, и как именно няня развлекала её во время бoлезни.
– Барыня прислала сто рублей и коробочку... – она хихикнула. – И коробочку соплей.

– Что такое? – хрюкнул генерал.

– Не перебивайте, mon g'en'eral! «Да» и «нет» не говорить, в черном-белом не ходить. Вы поедете на... пир?

Балов в здешних палестинах уж точно нет и не было никогда.

– Я буду задавать вопросы, а вы, mon g'en'eral, обязаны ответить, но так чтобы не было слов «да» или «нет», «черное» и «белое».

– А. Я понял, - оживился болящий, забыв на время своем хлюпающем распухшем носе.
– Давайте скрее играть!

Будь у Тани бльше времени, она бы тпустила Сян Юна из свей повозки тлько пoсле плнг выздоровления. Чтбы не натврил бед, поддавшись дурному расположению духа. Но их утомительный марш закончился, армия Сян Юна соединилась с армией Сун И и других чжухоу, а значит, генералу настала пора возвращаться к своим генеральским делам и заботам.

– Тьян Ню меня окончательно разбаловала, - ворчал чусец, пока слуги спешо облачали его в легкие доспехи.

– Мужчине нельзя столько спать на мягких подушках и пестовать свои слабости. Мин Хе. Сюда!

Ординарец,тоже избалованный несколькими днями относительной вольности пуще всех императорских наложниц вместе взятых, смиренно простерся ниц перед господином.

– Ничтожный слуга готов исполнить любой приказ.

– Тащи... п-чхи!... мой меч. П-чхи! Вот же прoклятье... Да не дергай за ремешки! Легче! П-чхи! Я тебе не конь!
– наорал он на слугу.

Мин Хе, стрижом метнувшийся за оружием и обратно, поторопился вмешаться в процесс, пока гроза не разразилась над всеми сразу. Он оттолкнул неумеху и принялся колдовать с застежками, внимательно прислушиваясь к мрачному сопению Сян Юна.

– Всё в лучшем виде, мой господин. Проверьте, не давит ли в подмышке? Нет? Замечательно, – прощебетал он радостно, строго следуя «небесной» науке госпожи Тьян Ню – ни в коем разе не показывать испуг. Перекошенное страхом лицо вызывает у вспыльчивых людей вовсе не жалость, а одну лишь злость.

– Фатит фозиться, меч дай, – прогундосил чуский генерал.

Платочек, котoрый выдала Сян Юну небесная госпожа, он, разумеется, не использовал по назначению, а берег и прятал в рукаве, точно волшебный талисман. У Мин Хе же не хватило смелости напомнить о таком удобном предмете, облегчающем страдания.

Сян Юн цапнул из его рук оружие и, чуть покачиваясь, зашагал в сторону шатра Сун И.

«Зря господин не захотел кольчугу надеть, - думал ординарец, глядя ему во след.
– дин пошел и без кольчуги - нехорошо это. На приеме, небось, Данъян-цзюнь и военачальник Пу тоже будут».

Несколько раз генерал останавливался и громко чихал, словно бы заранее оповещая о своем визите. Но, видимо, никто подготовиться как следует не успел. Через несколько мгновений из шатра донесся хриплый вопль, а затем Сян Юн вышел наружу с головой Сун И с руке.

– Сун И замыслил поднять мятеж против Чу... П-чхи!
– заявил генерал толпе солдат и офицерoв, собравшейся вокруг шатра. – Поэтому Куай-ван тайно приказал мне покарать его... Пчхи! смертью. Понятно?

Непонятного в случившемся было мало, и не нашлось ни единого желающего поспорить с Сян Юном. Столь решительных людей в Поднебесной всегда боялись, а значит и уважали. А отрубленная голова считалась самым убедительным аргументом в споре.

«Ух ты! бещал же сварить заживо? – слегка удивился Мин Хе. – И правильно! Чего разводить канитель. Все ж таки от насморка тоже польза бывает».

– Старый был, - сказала без всякого сожаления Мэй Лин.
– Старый и страшный.

Она сходила посмотреть на голову казненного «Благородного мужа, первого в армии», наcаженную на пику и выставленную на всеобщее обозрение,и теперь делилась с небесной госпожой впечатлениями. Свой жестокий вердикт Мэй Лин уже вынесла:

– Поделом ему, если и вправду задумал измену против Чу.

– А будь Сун И молод и красив, то пожалела бы?
– полюбопытствовала Татьяна.

Она тщетно пыталась вспомнить,имелся ли у Сыма Цяня в «Исторических записках» такой эпизод или нет. Мысль о том, что, возможно, её вмешательство как-то повлияло на выбор Сян Юна, угнетала и не давала покоя.

– Молодого и красивого было бы жалко, – честно призналась Мэй Лин, но потом заподозрила в вопросе подвох.
– Госпожа, поди, про молодого господина Сун Сяня, бежавшего в Ци,толкует? А он молодой и красивый?