Дорога в две тысячи ли

– В погоню!
– проорал скрипучим фальцетом подчиненный и тут же склонился в глубоком поклоне.

– Вы ошиблись, братец Шао. Небесная дева оказалась вовсе не у мятежника Лю Дзы, а у чуского нахала.

– Но вы е сами видите, господин Чжао, я не врал.

– Еще бы вы осмелились мне лгать в таком важном вoпросе, - тонко улыбнулся Императорский Советник.
– Кроме того, у вас имелось весомое доказательство. Оно вас и спасло.

Его собеседник, уже утративший бородку, но еще не успевший притерпеться к своему нынешнему положению, тяжело вздохнул.

– Ну же, не вздыхайте, как навьюченный сверх всякой меры верблюд. Вас наказали вовсе не за потерю пленницы, а за утрату государственного имущества. По закону, вас полагалось четвертовать.

Новичок в армии императорских евнухов сразу понял намек и бухнулся на колени перед благодетелем:

– Вы так дoбры, мой господин. Ничтожный слуга будет благодарить вас до конца дней своих.

– Я знаю, - Чжао Гао добродушно похлопал братца Шао веером по спине. – И ценю вашу полезность. Которая в вашем новом качестве оказалась гораздо... очевиднее. Кстати, вы привели животное, как я просил?

– Конечно!
– воскликнул тот. – Ваш приказ исполнен, господин Чжао. Олень просто прекрасный...

– Олень?

Тонкая бровь главного евнуха вопросительно взметнулась вверх.

– Лошадь!
– быстро исправился братец Шао.
– Я прискорбно ошибся, мой господин. Оговорился. Этот прекрасный конь уже ждет вас.

– Вот именно, что конь, – удовлетворенно кивнул Чжао Гао.

И зашагал вперед, сопровождаемый сгорбленным слугой – с высоко поднятой головой, размашистo и уверенно, но сoвершенно бесшумно, как это принято у опасных хищников. Все, что ни происходило в императорском дворце, все случалось лишь по воле Чжао Гао. Так почему бы ему не ходить с прямой спиной?

Через несколько дней Сыма Синь благополучно достиг лагеря циньской армии и сразу по приезду отправился к главнокомандующему.

– Эта тварь ползучая, Чжао Гао, заправляет всем во дворце как на собственном подворье. И уже неважно, есть у нас заслуги перед Императором или нет, нас всё равно казнят, – сказал он честно и откровенно, как это всегда водилось меж старыми боeвыми товарищами.

– И что ты предлагаешь?
– спросил Ли Чжан.

– А что нам делать-то остается? – всплеснул руками Сыма Синь.
– Засылать нашего доверенного человека к Сян Юну и договариваться. Если Небо окончательно решило погубить Цинь, так что ж нам теперь, как телкам на убой самим отправляться вместе с женами и детьми?

– езонно, - проворчал Ли Чжан.
– К свиньям собачьим такую империю.

И приказал срочно позвать в свой шатер командира Ши-чэна.

Люси и соратники

На восьмой день вынужденного «отдыха» в гостеприимнoм Дане вопроc продовольствия встал не то что ребром, а прямо-таки лезвием. И лезвие это полоснуло прямо по нежному горлышку воинской дисциплины.

– Четвертую мерзавцев! – ярился Лю, расплескивая паршивый чай авторства Люй Ши, к мерзкому вкусу которого притерпелась уже даже Люся. – Нет… нет! Лучше – сварю живьем! А остальные – пусть жрут эту похлебку!

Девушка, не испуганная, нет, но опечаленная этим взрывом ярости, с трудом сумела вклинить в поток проклятий резонный вопрос:

– Да что случилось-то?

– … и подам их гнилые потроха под кисло-сладким соусом! – Пэй-гун шарахнул по столу кулаком и не только раскрошил в мелкое крошево чашку, но и по столешнице трещину пустил. И, словно oбессилев от этого последнего всплеска бешенства, притих, закрыв лицо ладонью.

«Небесная лиса» при всем желании не смогла бы неслышно проскользнуть к нему и нежно погладить каменно-жесткое плечо. На костылях – нипочем не вышло бы. Поэтому, когда Люся доковыляла до шумно и резко вздыхавшего, как запаленный жеребец, ханьца, нежность из нее улетучилась,так что вместо участливого поглаживания она попросту с силой дернула Пэй-гуна за рукав.

– Не дави на жалость, мятежник Лю, не так уж ты и потрясен. ассказывай, что стряслось.

Лю с мрачной иронией глянул из-под ладони и покачал головой:

– Жестокосeрдая дева! Неужто в тебе нет ни капли жалости?

– Да как-то не замечала, - пожала плечами Люся. – Пожалеть я тебя пожалею. Потом. Может быть. Но сейчас – дело гoвори. Что произошло, и почему твой братец Синь вон там за кустами бродит, а на террасу не идет?

Лю прищурился. Дальние кусты за прудом с карпами и впрямь шелестели знакомыми светлыми шелками и тихонько покашливали.

– А-а… Это он за мной. На казнь пойдем.

– Какую казнь? – оторопела девушка.
– Чью?

Лю понуро сгорбился над столом и вяло махнул рукой.

– Двое солдат… Небеса! – он снова вскинул голову и cверкнул глазами: - Два моих придурка сегодня ночью влезли в дом чиновника Ю.

– И?

– И пока один кувыркался в кладовой со старшей женой хозяина, другой решил поискать вина и жратвы.

– Ну? Дальше?

Из Лю Дзы историю этого древнекитайского гоп-стопа приходилось клещами тянуть. Люся нетерпеливо стукнула костылем по сапогу своего ханьца.

– Говори.

– Пока любитель выпивки шарил в потемках, он сослепу разбил кувшин масла и перевернул светильник. Начался пожар. Слуги сбежались… Господин Ю первым примчался, хоть и был уже мужем почтенным, убеленным годами…

– Был?
– уточнила «хулидзын». Картина начала проясняться.

– Уже – был, - кивнул Пэй-гун.
– Потому что когда чиновник Ю ворвался в кладовку, он застал там свою госпожу и моего солдата с развязанными штанами. этот засранец похотливый ничего лучше не придумал, как двинуть старцу в лоб, от чего господин Ю и помер.

– жена? То есть, вдова его?

– вдова – кстати, племянница ашего гостеприимного градоправителя! – завизжала, что дураки мои ее в ту кладовку затащили силой и имели там по очереди… прости мою грубость, моя госпожа…

– Ага, – сообразила Люся, – То есть теперь вместо баальной интрижки с замужней бабой и воровства…

– Прелюбодеяия и воровства, - уточнил Лю. – Это важно.

– Ладно-ладно, поняла! У нас теперь выходит: грабеж,изнасилование и убийство?

– И поджог. Прo пожар не забывай.

Девушка мотнула головой. В городе, где в прижавшихся друг к другу домах сплошь и рядом все деревянное и бумажное… Да, поджог – это еще страшнее, чем грабеж с убийством.

– И что теперь с ними будет?

– Теперь… - Пэй-гун душераздирающе вздохнул и потер шею.
– Теперь обоих придется казнить. Сначала их оскопят, потом – будут бить палками, пока не раздробят все кости, а под конец бабника обезглавят, а обжоре – вспорют живот.

Люся закашлялась, чувствуя, как к горлу катится волна тошноты. Уж на что оа навидалась расправ и казней, а все-таки…