Дорога висельников

Когда-то, много лет назад, Наирне рассказывал Сигварду, что «несские пляски» возникли в портовых городах Юга из матросских драк. Тамошние моряки махались с чужеземными, по преимуществу с эрдами. А эрды чаще бывают тяжелей и мощней худых и подвижных карнионцев. «Мясом давят», – пояснял Наирне. Вот и выработались приемы с подножками да подсечками, рассчитанные на то, чтоб свалить более тяжелого и крупного противника да отпинать его от души. А ежели с ног собьют тебя самого – так не вставая, теми же ногами врага – и в брюхо, и в пах, и в челюсть. Потом эти приемы оценили солдаты и соединили их с фехтовальными. Правда, это в основном касалось тех, кто служил в пограничных ротах. Столичные военные брезговали – как можно-с, это подло, ногами и по ногам бить! Однако, судя по Клаттербаку, на офицеров из простонародья это представление не распространялось. Одними «несскими плясками» опытного фехтовальщика не одолеть, но вот кто сам с клинком в руке и «плясовую» ведет, тот вдвойне опасен.

Сигварду помогло то, что сам он был похож на карнионца еще менее, чем Клаттербак. Тримейнский наемник счел его за одного из тех выучеников императорской гвардии, что могут виртуозно владеть клинком и только клинком – в классической стойке, а уклоняться – ни-ни. Так что ни сбить Сигварда, ни поразить его мечом Клеттербаку не удалось. Попытка новой подсечки – а вот ответной он никак не ожидал и уж тем паче не ожидал, что противник будет так же сочетать «несскую пляску» с боем на мечах, причем умеет делать это лучше.

Когда острие клинка Сигварда ушло под подбородок Клаттербака, народу во дворе существенно прибавилось. Грязные, изможденные монахи высыпали наружу. Довольный жизнью и собою, брат Панкрас едва ли не приплясывал на пороге. Поскольку захватчикам стало не до охраны погреба, он сшиб замок и выпустил своих плененных собратьев. А те, хлебнув вольного воздуха после вони и сырости, на время позабыли и преклонные лета свои, и хворобы старые и приобретенные, а главное – присущую их званию кротость и бросились (либо заковыляли) сводить счеты с обидчиками. Не зря говорят, что воздух свободы пьянит, ибо решиться на такое можно было только во хмелю. Супротив крепких, хорошо вооруженных наемников, пусть даже утомленных предшествующим боем, – монахам, погрязшим в мирной жизни и ослабевшим от голода, в большинстве – немолодым и вместо оружия похватавшим что под руку подвернется – от скамеек до кухонной утвари. Однако ж они это сделали, внеся свою лепту в общее побоище.

Оказавшись меж разбойников и озверевших чернецов, наемники несколько поутратили боевой задор – чему способствовала и гибель их предводителя. Но в сполохах от взрывов и выстрелов (а кое-кто из монахов догадался вытащить и зажечь светильники) Сигвард не мог разглядеть настоятеля.

Он появился вовсе не с той стороны, что остальные монахи. И не по своей воле. Его выволокли.

У входа в монастырскую церковь стоял невесть откуда взявшийся человек в простеганном кафтане и таларе хорошего сукна, бледный (или так казалось ночью в отблесках огня), с негустой бородкой. Он цепко держал отца Джеремию в отнюдь не дружеских объятиях, приставив стилет к его горлу. И, перекрывая общий шум, крикнул:

– Пропустите меня, или он умрет!

Теперь в замешательство впали уже монахи. Они привыкли почитать настоятеля, и зрелище угрожающей ему опасности поколебало их воинский дух. Почувствовав их настрой, Отто-Карл – а это, разумеется, был он – продолжал:

– Расчистить дорогу! И вывести коня! – Для наглядности он кольнул старика стилетом так, что тот охнул.

Однако во дворе было слишком много людей и слишком мало света. Отто-Карл не мог охватить взглядом всех и не заметил Кремешка, подобравшегося к нему сзади. Расторопный разбойник держал в руках трофейный мушкет и угостил прикладом Отто-Карла по затылку. Тот рухнул, выпустив настоятеля.

Сигвард шагнул к Ивелину, чтобы взглянуть, жив ли он, но тут кое-что отвлекло его внимание. Вернее, кое-кто. Монашек, пробиравшийся мимо упавшего Отто-Карла и красовавшегося перед соратниками Кремешка. Нечто в фигуре и походке чернеца заставило его насторожиться. Он прыгнул вперед, цапнул монаха за капюшон – из-под которого при этом выбились черные кудри. Довольно хмыкнул:

– А, вот это кто…

Женщина, превратно истолковавшая его замечание, произнесла самым проникновенным голосом, какой можно представить:

– О сударь! Я вижу – вы благородный человек! Спасите меня, и благодарность моя будет безмерна!

Сигвард вытащил из-за пояса пистоль.

– Могу оказать услугу – пристрелить, пока сюда не добрались мои приятели. – Затем он с досадой вспомнил, что не успел перезарядить оружие, рубить же девицу мечом было как-то неприятно. Вдобавок он обещал Кружевнице – доносчица должна узнать, за что ее убивают. – Привет от Сайль Бенар, Маджента.

Он разжал руку, державшую капюшон. Маджента не успеет убежать, прежде чем он выстрелит.

Она и впрямь не успела, хотя и отшатнулась. Выстрелить Сигварду помешал отец Джеремия, до того пребывавший в оцепенении:

– Не надо! Не стреляйте!

– А вы, святой отец, не вмешивайтесь!

Но настоятель, упорствуя в добродетели, загородил женщину собою, встав перед дулом пистоля.

– Я… не позволю… убивать… сейчас… – Он говорил с трудом. Кровь стекала из пореза, и он, машинально проведя рукой по шее, еще больше ее размазал.

Этого Сигвард никак не мог понять. С какой стати отцу Джеремии вздумалось защищать пособницу врага? Да и против убийств поднимать голос было поздновато. Объяснять это настоятелю он не собирался, просто намеревался оттолкнуть того с линии прицела.

Не дожидаясь, пока священник примет грудью предназначенную ей пулю, Маджента кинулась прочь, подхватив рясу, чтоб не путалась в ногах. И попала в объятья человека, целенаправленно пробиравшегося по двору от ворот. А ворота, вопреки приказу Сигварда, оказались открыты.

– Кажется, я вовремя, – сообщил Перегрин. – Капитан, прошу вас, не стреляйте.

– Да что вы как сговорились! – с досадой сказал Сигвард.

Ингоз, впустивший Перегрина, переминался у ворот, ожидая развития событий.

Маджента, всхлипнув, вцепилась в мага.

– Господин Перегрин, спасите меня от этого чудовища!

– Безусловно, дорогая моя, безусловно. – Он повысил голос так, чтоб и Сигвард мог слышать. – Тем более что Джиллиард Роуэн, с которым вы так жаждали встретиться, прибыл и ждет вас.

Сигвард опустил пистоль. Допрос – это был довод, это он понимал. А Перегрин, прежде чем Маджента успела спохватиться, быстро развернул ее и скрутил ей руки, для чего извлек невесть откуда прочный шнур, наподобие тех, какими в Зохале душат провинившихся царедворцев.

– Вот увидите, все еще разрешится ко всеобщему удовольствию, – мягко проговорил он. Остальные были вольны толковать его слова как угодно.

Отец Джеремия, кряхтя, склонился над упавшим, перевернул его.

– Жив? – осведомился Сигвард.

– Да, только оглушен.

Обретавшийся рядом Кремешок готов был это исправить, но Перегрин остановил его.

– Это и есть человек, называвший себя Ивелином?

Настоятель кивнул – не подумавши, какую боль это ему причинит, и едва не зашипел.