Дорогой Джим

— Я убил Томо… прикончил его ради твоих прекрасных глаз, — продолжал он. — Ты хоть это понимаешь? Он вбил себе в голову, что прирежет и тебя, и твоих сестер, а после зароет ваши тела в какой-нибудь канаве. Переубедить его было невозможно. В итоге я проломил ему голову молотком. Только не спрашивай почему, хорошо? Может, это благодаря тебе я вдруг стал такой чувствительный. А может, ты просто не такая, как другие бабы? — Ухмылка Джима стала шире и явно потеплела, даже в голосе его теперь слышались сладкие, как мед, нотки. — Но ты должна мне кое-что пообещать, слышишь? Мне, знаешь ли, пришлось по вкусу прятаться за юбкой твоей тетушки Мойры и морочить голову местной гарде. Поэтому ты должна дать мне слово, что будешь держать язык за зубами. Если снова помчишься выкладывать свои соображения этой девчонке, Броне, одна из вас троих уже не увидит рассвета! — Он добродушно, даже по-дружески потрепал меня по шее. — А теперь расслабься. Мы все здорово позабавимся, обещаю тебе.

У меня чесался язык спросить его, забавно ли было миссис Холланд, когда он вышиб из нее дух, но тут на кухню вошла тетушка Мойра — в весьма соблазнительном коротком платье и со стопкой тарелок в руках.

— О чем это вы тут шепчетесь? — шутливо поинтересовалась она, но взгляд у нее при этом был точно рентген — в нем читалось, что она еще не забыла, в чьей постели успел побывать Джим перед тем, как остановил свой выбор на ней.

— Так… ни о чем, дорогая, — невозмутимо проговорил Джим. А потом медленно повернулся и поцеловал Мойру в шею. Даже с того места, где я стояла, было видно, как от удовольствия ее кожа покрылась мурашками. — В основном о том, как заставить других мужчин держаться от тебя подальше.

Это была такая откровенная, такая вопиюще нелепая ложь, что я испуганно зажмурилась, — я была уверена, тетушка моментально догадается, что кроется за этим нахально улыбающимся лицом. Но вместо этого она с довольной усмешкой позволила Джиму заключить себя в объятия, а я, воспользовавшись моментом, подхватила поднос с десертом и понесла его в столовую. С теткой все было ясно. Она отказывалась смотреть в глаза правде, даже когда та была у нее под носом.

Я не боялась угроз Джима. Прости меня, Господи, я и в самом деле не придала им значения. Я не поверила ему — и Господь покарал меня за мою самонадеянность. Подлый ублюдок выместил свою злобу на самом близком мне человеке, за которого мне вскоре предстоит отдать свою жизнь. Два дня я ломала голову, как рассказать Броне о том, что мне удалось отыскать, чтобы у нее не появилось желание упрятать меня в психушку до конца дней моих — и при этом не вызвать подозрений у Джима.

Но я его явно недооценила. Джим был готов к этому — он заранее продумал систему своей обороны и сейчас продолжал укреплять ее. Он всегда опережал меня на шаг. Поэтому когда тетушка, обзвонив всех по очереди, официальным тоном пригласила нас в воскресенье к чаю, мы тут же сообразили, что за этим что-то кроется — вряд ли ей пришло в голову обсудить с нами меню на следующую неделю.

Тетя Мойра встретила нас, одетая а-ля Анджелина Джоли — черное платье, перетянутое на талии кожаным пояском. На ногах у нее красовались туфли на такой шпильке, при виде которых любая монашка принялась бы в ужасе креститься.

Бриллиант у нее на пальце сверкал еще ярче, чем ее глаза.

— Мы хотели, чтобы вы узнали об этом первыми, — объявила она, заговорщически понизив голос, чтобы подготовить нас к чему-то необыкновенному. — Джим попросил моей руки. Мы поженимся через две недели, свадьба будет в местной церкви Пресвятого Сердца. — Бросив на меня взгляд, Мойра выразительно поджала губы: — Джиму особенно хотелось, чтобы пришла ты, Фиона.

Ах ты, ублюдок, промелькнуло у меня в голове. Еще бы тебе не хотелось…

— Почту за честь, — с трудом выдавила я из себя, сделав большой глоток красного вина. Тетушка с улыбкой поблагодарила нас с сестрами, сообщила кое-какие детали, а потом проводила до дверей. Вырвавшись на свободу, мы втроем укрылись в пабе в расчете на то, что после нескольких пинт крепкого в головах у нас прояснится и мы сможем понять, что, черт возьми, происходит. У меня было странное ощущение: будто Джим, использовав в равных долях свое колдовское очарование, мою ревность и холодный расчет, соорудил виселицу и свил веревку и сейчас пытался накинуть мне на шею петлю из моих же собственных желаний. Я все еще ломала себе голову над тем, как незаметно прошмыгнуть к Броне, чтобы шепнуть ей о найденной мною сережке. Сказать по правде, я была в таком отчаянии, что уже подумывала о том, чтобы стащить у Ифе ее карабин и самолично поставить точку в этом деле.

Но тут вмешался Финбар, взяв дело в свои руки. Случилось это утром, прямо посреди урока истории.

— Где она? — услышала я его вопли, доносившиеся из школьного вестибюля на первом этаже. Орал он так, что даже на обычно бесстрастном лице Мэри Кэтрин появилась тревога. — Руки прочь! Я желаю поговорить с ней — и поговорю! Фиона! — взревел он. — Тебе от меня не спрятаться!

Дверь с грохотом распахнулась, и передо мной предстал мой бывший приятель. Но в каком виде… Господи ты боже мой!

Рубашка Финбара, когда он ворвался в класс, выглядела так, словно он спал в ней все последние ночи, да и у галстука был такой вид, как будто его жевала корова. Я поморщилась, почувствовав крепкий аромат дорогого виски. При виде этого все моментально шарахнулись к стене — одна лишь Мэри Кэтрин осталась храбро сидеть за своей партой. Это место, напротив учительского стола, ей удалось отвоевать в жестоком единоборстве с одноклассниками, и она не намерена была уступить его без борьбы.

— Как ты могла так поступить со мной? — завопил он.

— Финбар, я понятия не имею, о чем ты…

— Как ты можешь?! Неужели ты позволишь ему окрутить твою тетку?! Ах ты, шлюха! Значит, собираешься и дальше ходить к ним в дом и есть с ним за одним столом — и при этом будешь делать вид, будто ничего не произошло?! Или ты не догадываешься, о чем шепчутся люди у меня за спиной? — Голос его, взлетев до трагических высот на слове «меня», оборвался, перейдя в стон.

— Все это не имеет к тебе никакого отношения, — твердо заявила я. — А теперь, будь так любезен, уйди. Ты пугаешь детей.

— Я не испугалась, — заявила Мэри Кэтрин, вцепившись двумя руками в край своей парты, словно боялась, что Финбар намерен заявить свои права на нее. На лице ее было написано надменное презрение.

— Замолчи, Мэри Кэтрин, — оборвала я, почувствовав немалое удовольствие оттого, что у меня наконец появился повод это сделать. Всего лишь на мгновение я отвела взгляд от Финбара — а в следующую секунду его кулак впечатался мне в глаз. Удар был такой силы, что, отброшенная назад, я пролетела через весь класс, после чего оказалась в самом центре кучи-малы из перевернутых парт и вопящих детей.

Когда на помощь подоспела Брона, прихватившая с собой кого-то из своих коллег, поле битвы выглядело ужасающе. Я сама с распухшей щекой, плачущий от испуга малыш Дэвид и гудящая от возмущения школа.

— Хочешь подать жалобу? — спросила Брона, сочувственно разглядывая меня, по-моему, это был первый раз, когда в ее сердце проснулась жалость ко мне. Оглянувшись, я заметила сержанта — держа Финбара за локоть, он шептал ему что-то на ухо. Судя по выражению лица сержанта, нечто весьма неприятное. Финбар, покорно кивая, рыдал как ребенок — крупные слезы горохом катились по его лицу и капали прямо на его итальянские туфли.