Дорогой мой человек
Шрифт:
— Он не из таких, — с ленивой усмешкой на щекастом лице вмешался боцман. — Он гордый, док! Он ничему не верит на этом свете и все презирает. Даже когда сам адмирал вчера…
— Заткните вашу жирную плевательницу! — велел боцману Невилл, и тот, как это ни странно, нисколько не обиделся.
Володя взял руку англичанина, чтобы посчитать пульс, и заметил на тонком пальце перстень с черным камнем — адамовой головой.
— Док, вы коммунист? — вдруг спросил Невилл.
— А почему это вас интересует?
— Я никогда не видел русских коммунистов.
Он
— Какую коллекцию?
— Впечатлений.
— Я что-то не очень вас понимаю, — раздражаясь и опять удерживая себя мистическим понятием «персона грата», буркнул Володя. — Я врач, вы раненый. Вот и все.
— Нет, не все, — покусывая нижнюю губу (ему все еще было очень больно), сказал Невилл. — Далеко не все. Из воды меня вытащили русские коммунисты. Один из них, кстати, едва не утонул. Пароход, на который меня вытащили, тоже был коммунистический пароход с названием вашего лидера — «Александр Пушкин»…
Устименко улыбнулся, но лейтенант не заметил его улыбки.
— Теперь меня лечит коммунистический врач. Вот какая у меня коллекция. Это — коммунисты. Но Мосли я тоже знаю, — вы про такого слышали, или вам даже нельзя о них говорить?
— Мосли теперь, кажется, сидит в тюрьме?
— И Муссолини я тоже видел, — с вызовом в голосе сказал Невилл. — Он был от меня совсем близко. И Герингу нас представляли, я был тогда самым молодым летчиком Европы.
— У вас симпатичные знакомые, — сказал Устименко, поднимаясь. — Просто даже неудобно болтать с такой знаменитостью, как вы.
— Посидите, док, — стараясь не замечать Володиного тона, попросил летчик. — Выпейте со мной виски…
Они теперь были вдвоем в палате. Толстый боцман и три матроса ушли играть в карты, за распахнутыми, зашитыми фанерой створками окна сеял длинный дождик, на рейде гукали сирены транспортов, пыхтели буксиры…
— Виски или бренди?
— Ни того, ни другого, — сказал Володя. — А вы налейте бренди в молоко, это вам не повредит…
— А вам нельзя, потому что вы — коммунист?
— Мне нельзя, потому что я еще буду сегодня оперировать. Так же, как вам нельзя, когда вы собираетесь летать.
— Я никогда не буду больше летать, док?
Вопрос был задан так неожиданно, что Володя оторопел.
— Что же вы молчите?
— Вздор! — сказал Устименко. — Вы будете летать еще сто лет!
— Дурак Уорд тоже так говорит, — грустно усмехнулся летчик. — Но я-то знаю. И я понял, что он со своими подушечками не заметил толком самого главного. Я понял, как вы рассердились там, в операционной…
— Уорд — знающий врач, — не глядя на Невилла, солгал Устименко. — Мы придерживаемся разных взглядов в деталях, но в основном…
— Уорд — тупица, — упрямо и зло повторил летчик. — Он просто не замечал меня, покуда не узнал, кто я такой. А я нарочно молчал, потому что это нестерпимо противно. Зато, когда приехал коммодор и пришла шифровка от мамы…
Тонкое лицо юноши изобразило крайнюю степень гадливости, он мотнул головой и замолчал.
— А кто же вы такой? Принц? — тихо спросил Володя. —
Или герцог инкогнито? Я что-то читал в этом роде — довольно скучное.— Вы знаете, что такое правящая элита Великобритании? Слышали?
— Ну, слышал, — не очень уверенно произнес Володя. — Это двести семейств или в этом роде, да?
— Я — то, что у вас называется «классовый враг». Я — ваш враг.
И он посмотрел на Володю с петушиным вызовом в глазах.
— Вы — мой враг?
— Да. Элита!
Теперь Володя вспомнил: это лорды, пэры, герцоги, кавалеры ордена Бани, Подвязки и разное другое.
— Ну так я лорд!
— Байрон тоже был лордом, и ничего! — не слишком умно произнес Володя. — Лорд Байрон!
— Байрон? — удивился Невилл. — Впрочем, да.
— У нас есть очень хороший писатель, — вспомнил Устименко, — Алексей Толстой. Граф, между прочим. И еще Игнатьев — генерал, тоже граф.
Они смотрели друг на друга во все глаза. Потом Устименке стало смешно.
— Это все вздор, — с вызовом в голосе сказал летчик. — Но сейчас вы перестанете улыбаться: меня зовут Лайонел Ричард Чарлз Гэй, пятый граф Невилл.
— Ого! — произнес Володя. — ЗдОрово! Я такое видел только в театре в мирное время. Входит официант и докладывает: «Баронесса, к вам его высочество…»
Лайонел брезгливо усмехнулся:
— Почему официант?
— Ну, камердинер!
— И не камердинер.
— А кто? Эрцгерцог? — нарочно осведомился Устименко. Он и про официанта сказал нарочно.
Но Лайонел понял его игру.
— Бросьте, — сказал он сердито. — Во всяком случае, я вам не товарищ!
Володя вздохнул. Ему становилось скучно.
— Мне все эти камердинеры и эрцгерцоги не интересны, — сказал он. — Для меня вы просто раненый летчик, я же для вас — врач. И не будем утруждать друг друга всяким вздором, понятно вам, господин пятый граф Невилл?
— А, боитесь свободного обмена мнениями! — со смешным торжеством в голосе воскликнул Невилл. — Боитесь даже спорить со мной. Я знаю, мне говорили, что все вы тут как железные…
— Вот что, сэр Лайонел, — уже решительно поднимаясь, произнес Устименко. — Когда вы поправитесь, мы обстоятельно с вами поболтаем на все интересующие вас темы. А сейчас вам надо поспать, а у меня есть работа…
— Но вы еще придете ко мне?
— А как же? Я вас лечу.
— Но я же…
— Вы мой классовый враг?
— Да. И вы не обязаны возиться со мной.
— У вас в голове мусор, — начисто забыв «персону грату», сердито сказал Володя. — Помои! Я надеюсь, что, когда мы вас поставим на ноги, вы поумнеете, сэр Лайонел. Кстати, вы сказали: не товарищ! Я думаю, что тому парню, который тащил вас на спасательный плот и сам едва не погиб, это ваше важничанье не пришлось бы по душе. У нас вот люди, воюющие рядом, все товарищи — от матроса до адмирала. Ну, поправляйтесь!
И он вышел, запомнив почему-то выражение сердитого отчаяния в настежь распахнутых мальчишеских глазах необыкновенного пациента. В кабинете Уорда, не садясь, Устименко посмотрел рентгеновские снимки и насупился.