Довмонт: Неистовый князь. Князь-меч. Князь-щит
Шрифт:
– Здрав буди, славная госпожа Серафима… – подняв чарку, хитрый Гюрята начал издалека. – Хочу за здравие твое выпить и…
– Хочешь – выпей! – благосклонно кивнув, гостья вдруг ожгла Собакина взглядом. – А людишки твои понапрасну возле Гнилого болота ошиваются! Места там плохие, гиблые… Гляди, сгинут… пропадут.
– Да они, верно, руду промышляют…
– В моем-то болоте? Ну тогда точно сгинут… Ага-а… И не говори потом, Гюрята Степанович, что я тебя не предупреждала!
– Так, милая… Руда-то… У тебя ж ни рудознатцев, ни кузнецов добрых нет!
– Нет, так будут!
Довмонт
Однако стучать не потребовалось… Гости как-то сами к консенсусу пришли.
– А ты, Рогнедушка, может, с моими-то кузнецами… Они б и кузню поставили… Уклад бы ковали, крицы… Вместе б с тобой и володели! А все доходы – пополам.
– Хм… пополам… – Рогнеда задумалась. – Кузню, говоришь, на паях поставить? Что ж, может быть, я б и не против, только имей в виду – серебришко я считать умею! И управление… чей будет тиун?
– Ну-у… пусть твой будет тиун…
– На том и порешили!
Заключив взаимовыгодную сделку в присутствии самого князя, тут же ее и обмыли. После чего Собакин спросил про девчонку…
– Кареглазая, говоришь, по нраву пришлась? – усмехнулась Рогнеда. – Ярилка… Продать? Знаешь, боярин, я ведь свою челядь не неволю. Сам с ней поговори, коль незазорно… Может, и сговоришься – смотря что предложишь. Ну и я свою долю буду иметь…
– Ну, это само собою!
– Тогда сговоришься… Только имей в виду – девка она ушлая.
– Уж это-то я заме-етил…
– Э, Гюрята Степаныч! – вдруг вспомнил князь. – Пока не опьянел, послание давай, пиши… Эй! Слуги! Чернила сюда и бумагу! Нашу, хорошую…
– Стало быть, не всех перебили, пожгли? – уточнил тиун Николай Застенец. Не чей-то там тиун, а посланник самого Господина Пскова!
Важный сделался Кольша, рубаха с вышивкой, кафтанец знатный, юфтевые сапоги! На поясе, кроме ножа, еще и писало, да в калите – запас аккуратно нарезанной и пропаренной бересты – для записей. На бересте много не напишешь, мыслию по древу не растечешься – только по существу, только по делу.
– Итак, вот… – вытащив чистую бересточку, посланец взял в руку писало и с нарочитым подозрением уставился на местного, костовского, старосту Еремея, рыжебородого мужика в длинной посконной рубахе и кожаных постолах. Как раз в еремеевской избе Николай ныне и обретался, прям вот с полудня, как пришел, вернее, прискакал на казенной каурой кобылке. Ну, а где же, когда сам батюшка-боярин Гюрята Степанович грозное послание с гонцом прислал – поспособствовать!
Вот староста Еремей и способствовал…
– Ершовых пожгли, Никаноровых… Шустовых… Еще – Окуневых…
– Богатые семьи? – записав, уточнил Николай.
Староста махнул рукой:
– Да какое там! Наоборот – голь-шмоль.
– Что, все сразу?
– Так да. У нас, в Костове, чай, и побогаче дворы найдутся – так тех не тронули.
– Почему? – посланник резко вскинул глаза.
– Ну-у, не знаю… – растерявшись, Еремей явно не знал, что сказать – в чем честно и признался.
И в самом деле, почему? Вопрос требовал ясности – Кольша (бывший Шмыгай Нос) в сыскной избе далеко
не первый год обретался и прекрасно понимал – в дознании мелочей не бывает! Особенно таких вот – необъяснимых. Все должно иметь объяснение.– Может, не успели просто… – почесав нос, задумчиво протянул Еремей. – Из Ромашкова воевода Дормидонт с дружиной как раз явился, спугнул супостатов…
– Спугнул? То есть схватки никакой не было?
– Так и не было. Говорю же – спугнул… А еще, – вдруг вспомнил староста, – зажиточные-то дворы – они покрепче будут. Там и ограда справная, и ворота дубовые. Может, торопились да связываться не захотели?
– Хм… может, и так…
Все нужно было проверять, чем новоявленный тиун и занялся. Начал с простого – прошелся по деревне, заглядывая во все углы, да осмотрел пепелища. Местные знали уже про посланца, любопытничали, посматривали издали, но близко не подходили – боялись.
Пепелища – остатки сожженных изб – располагались вовсе не кучно, а в разных концах деревни. Меж проплешинами гари виднелись вполне себе целые дворы с избами, овинами, пилевнями и всем прочим. Даже заборы не обгорели! Ну, да – строились вольготно, и расстояние между дворами было довольно-таки большое. Проплешины же выпалывались, пропахивались даже! Даже вон свежая вспашка… Умно! Ничего не скажешь – умно. Интересно, это кто ж приказал? Староста?
– Не, не староста, – сообщил первый же попавшийся отрок. – То Анемподист, тиун господина нашего, боярина Гюряты Степановича Собакина!
– Я-асно! Смотрю, тиун-то ваш – голова!
– Не голова. Указчик! Стро-огой…
– А ты-то сам кто?
– Телятниковы мы… Я – Горька.
– Горька… А скажи-ка, Горька, как это тиун ваш так вовремя подгадал? А что раньше-то тоже вот так меж дворами пропахивали?
– Не, господине. Токмо в это летось.
– Я-асно… Что ничего не ясно… Ты ступай себе, отроче, ступай… Хотя постой-ка! Много у вас в полон угнали?
Староста Еремей, конечно, огласил цифру… Но всегда лучше проверить из иных источников…
– Почитай, почти что полсорока душ, господине. Отроцы да девицы.
Отроцы да девицы… Ясно – таких быстро можно продать. И не так уж и дешево. Особенно девиц… Что же касаемо количества… Староста тоже примерно такую же цифру называл – полторы дюжины. Ну да, с чего б ему врать-то?
– А что, ты-то сам набег помнишь?
– Ой, господине! Не приведи Господь! – мальчишка округлил глаза и перекрестился. – Налетели, откель ни возьмись, все конны, оружны…
– Немцы?
– Может, и немцы… Не-е! Без крестов были. Орденские же немцы – все в белых плащах, с крестами…
– Литовцы тогда?
– Могли и они… Жалости не ведали, хорошо, у нас ворота крепкие, да и тын! Не от лихих людей – от волков да медведей. Мы-то на самой околице – эвон! – отрок указал рукой.
Добротная изба на подклети, тын – сажени полторы, ворота дубовое… С наскока не возьмешь! Впрочем, если поджечь, то…
– А-а… Откуда вражины-то налетели?
– Так с околицы ж, мимо нашего дворища!
Мимо… Ас чего бы мимо-то? Заранее рассчитали, куда идти? Или просто не хотели терять людей на штурме?