Дождь Забвения
Шрифт:
– Ты сильно искушаешь меня заглянуть в твою память, – зловеще произнесла Кассандра. – А ведь мы вроде бы договорились насчет важной информации.
– Ты обещала показать мне кое-что еще.
– Да, это касается спасенных нами. И тебя в том числе.
Она приказала окну исчезнуть, затем провела Флойда с Ожье немного дальше по коридору и открыла очередную золоченую дверь.
Комната походила на спальню в приюте. Вдоль изгибающихся кверху стен стояло два десятка гробоподобных контейнеров. И они выглядели рыхлыми, губчатыми, только что выросшими из пола и сливающимися с ним. Мясистые корневидные
– Здесь мы держим восемнадцать пассажиров и членов команды шаттла, – пояснила Кассандра, подзывая Ожье и предлагая присмотреться к контейнеру.
Его укрывала глянцевая искривленная панель с прожилками, напоминающая древесный лист. Сквозь нее различалась голова и верхняя часть туловища пассажирки лайнера – высокой темнокожей женщины, залитой толстым бирюзовым слоем амортизирующей субстанции. Ожье поняла, что встречала эту женщину среди пассажиров лайнера.
– Она нездорова?
– Нет. Видишь голубоватую массу, обволакивающую ее? Это сплошь машины. Они проникли в ее тело вплоть до клеточного уровня.
– Да кто тебе позволил?! Это же ретры! Большинство из них ни за что не согласились бы накачать свои тела нанороботами!
– Боюсь, их мнением никто не поинтересовался. Выбор простой: машины или смерть. Насчет согласия и прочего подискутируем потом.
– Смерть от чего? Ты только что сказала, что они здоровы!
– Знаешь ли, мы маневрируем. Идем на десяти g, что само по себе неприятно, а хаотическое маневрирование добавляет иногда еще сотню-другую g. Для немодифицированного человека это слишком. Без защитных нанороботов все эти люди были бы мертвы.
– А почему мы живы и движемся? – спросила Ожье.
– Сейчас покажу. – Она подвела Флойда с Ожье к дальнему краю спальни. – Я говорила про восемнадцать спасенных с шаттла. Но контейнеров, как видите, двадцать. Мы не добавили бы пару лишних без серьезной причины. Вон там, – Кассандра указала на контейнеры у стены, – находитесь вы.
– Что-что? – растерялась Ожье.
– Причин для беспокойства нет, – ответила Кассандра. – Подойдите поближе и загляните. Ваши тела в полной сохранности.
Ожье посмотрела сквозь прозрачную крышку первого контейнера. Там, плавая в голубой вязкой жиже, покоился спящий Флойд: глаза закрыты, лицо застывшее, безмятежное. Ожье отступила, позволяя спутнику взглянуть, затем всмотрелась в свое тело.
– И почему мне кажется, что это дурной сон? – осведомился Флойд.
– Все в порядке, – проговорила Ожье и взяла его за руку, чтобы успокоить, хотя сама разволновалась до крайности.
Да что ее сомнения и тревоги! Вообразить же невозможно, что он сейчас чувствует.
– Кассандра, ведь все в порядке?
– Я не хотела говорить сразу, зная, как ретры относятся к нашим машинам…
– Она говорит правду, – сказала Ожье Флойду. – Мы на космическом корабле, нас спасли с Марса. Но мы еще не проснулись.
– Для спящего я на удивление бодр.
– Ты в полном сознании. Но машины обманывают твой мозг, внушают, будто ты ходишь по кораблю. Все, что ты видишь и чувствуешь, – фальшивка. Работа машин. На самом деле ты лежишь в ящике.
– Это единственный способ сохранить тебе жизнь, – заверила
встревоженная Кассандра. – Иначе бы ускорение убило тебя.– А вы сами… – Флойд запнулся, не зная, как правильно задать вопрос.
– Тоже в ящике, как и мои коллеги. В другой части корабля. Я извиняюсь за небольшую ложь, но она была необходима. Все остальное, сказанное мной, – правда.
Кассандра расчистила участок стены и создала трехмерную решетку, куда уронила крошечный силуэт корабля. Он дергался и поворачивался, узкий пластичный корпус изгибался и скручивался при смене курса.
– Вот наша траектория в реальном времени. Вы уже могли кое о чем догадаться, когда я показывала шаттл. В моих силах чуть изменить ваше зрение – кстати, тривиальная процедура, – но я решила обойтись без этого. Раньше или позже вы бы все равно поняли.
– Так с нами на самом деле все в порядке? – спросила Ожье.
– Абсолютно, – заверила Кассандра. – Хотя лечение еще продолжается. В Заросль прибудете как новенькие.
– Если прибудем.
Кассандра улыбнулась:
– Давайте позволим себе немного оптимизма. По-моему, нет смысла тревожиться о том, что тебе ни в коей мере не подвластно.
– Даже о смерти?
– Особенно о смерти.
Глава 33
Кассандра появилась, когда Ожье с наслаждением вгрызлась в апельсин. Девочка шагнула сквозь занавешенную дверь – и занавеска заколыхалась, как от сквозняка.
Кассандра сотворила из воздуха кресло, уселась и спросила:
– Как ты?
– Таких вкусных фруктов я в жизни не ела.
– Верно, не ела и не съешь, – подтвердила Кассандра, лукаво улыбнувшись. – Как можно настоящую еду сравнивать с прямой стимуляцией вкусового центра в мозгу?
Напоминание о том, что апельсин – всего лишь компьютерная иллюзия, убило аппетит.
– А у тебя такое каждый день? – спросила Ожье.
Рядом Флойд усердно занимался виноградной гроздью.
– Более-менее.
– Наверное, ты уже привыкла. Это ж так здорово: любое ощущение когда угодно, по малейшей прихоти.
– Да, тут есть свои плюсы – как в детстве, когда позволяют есть сколько угодно конфет. Но любая новинка приедается со временем, становится простым жизненным обстоятельством, инструментом и средством. Машины вокруг меня способны переделать комнату под мои надобности, а если они не справляются вовремя или мешают кому-то другому, я просто приказываю машинам изменить мое восприятие. Если меня беспокоит воспоминание, я прячу его или стираю или программирую разум так, чтобы оно всплывало в редкий момент, когда я нуждаюсь в понимании моего несовершенства. Если я нахожу переживание неприятным, то отключаю его или уменьшаю интенсивность.
– Например, озабоченность ближайшим будущим?
– Тревога и озабоченность – полезные инструменты. Они заставляют думать и планировать. Но когда чрезмерное беспокойство мешает принятию решений, его следует обуздать.
Кассандра откинулась на спинку кресла. Оно издало вполне натуральный деревянный скрип. Девочка взяла со стола яблоко и с хрустом откусила от него.
– Видите ли, тут главное – разумное и умеренное использование возможностей. Для вас они кажутся чудесными, для меня – лишь компонент обыденной жизни.