Дождь Забвения

Она покачала головой:

– Мне просто показалось…

– Показалось что? Ну же, не стесняйся!

– Шары были сделаны для того, чтобы звенеть. В этом я уверена абсолютно. Форма, точность изготовления, способ подвески… Но это не колокола. По ним ничто не ударяет, чтобы произвести звон.

– Так отчего же им звенеть?

– В моей работе… До того как угодила в эту передрягу, я имела дело с разными чувствительными приборами. Вообще-то, я археолог.

– Разве археологи – не седые старые девы в толстеньких очочках, не вылезающие из кабинетов и архивов?

– Я не из таких. Мы раскапываем своими руками.

– Так что там про чувствительные приборы?

– Для точной работы многим датчикам нужны очень низкие температуры. Сверхнизкие. Охлаждая приборы, мы повышаем их чувствительность.

– И когда Альтфельд упомянул про охлаждение…

– Я подумала, что шары – часть детектора… – Ожье прикусила губу, думая, как правильнее закончить. – И теперь, кажется, я знаю, какого именно детектора.

– Так расскажи.

– Шары – элементы одной машины, распределенной по всей Европе. Один в Париже, второй в Милане, третий где-то в Берлине. Но все они – части целого. Просто для работы этому устройству и нужно быть настолько огромным.

– И что же это за устройство?

– Антенна. Почти как в обычном радиоприемнике. Только не для радиоволн, а для гравитации.

– И ты это выяснила, просто увидев шар?

– Я не настолько проницательна. Мы используем датчики гравитации в наших исследованиях. Хитроумные приборы, позволяющие видеть, что находится под землей, регистрирующие локальные изменения плотности в тех местах, где погребены строения и иные предметы. Само собой, мы изучаем принципы действия самых разных детекторов – в том числе и созданных на заре истории гравитационных измерений.

– Наверное, я не те газеты читал, – вздохнул Флойд. – Ничего не знаю ни про зарю, ни вообще про гравитационные измерения.

– Это интересная тема. И ты вовсе не виноват, что ничего не знаешь о ней.

Они наконец достигли поверхности. Эстакада выводила в узкий коридор между рядами полуразрушенных зданий – уцелели только первые и вторые этажи. Небо над головой перекрещивали трубы, провода, конвейеры и крытые переходы.

– Слушай, ты объяснишь мне наконец, что к чему?

– Попробую. Боюсь, тебе будет нелегко понять.

– Ну, хоть отвлекусь на попытку, а то голова раскалывается.

– Тогда придется рассказывать о пространстве-времени. Ты готов?

– Ну валяй.

– Среди тех, кто изучает гравитацию, давно бытует поговорка: материя заставляет пространство-время прогибаться, а пространство-время не дает материи разбежаться.

– Ага, сразу все стало так ясно…

– Важно понять: все видимое нами погружено в пространство-время. Его можно уподобить вязкой резинистой жидкости, вроде не до конца загустевшего желе. И поскольку всякая материя так или иначе имеет массу, она деформирует эту жидкость – растягивает, сжимает. Деформацию мы и воспринимаем как тяготение. Земная масса искажает пространство-время вокруг Земли и заставляет предметы падать на нее – или кружиться по орбите, если у них достаточная скорость.

– Как Ньютоново яблоко?

– Отлично, Флойд, именно так! Теперь увеличим масштаб. Солнце тоже притягивает пространство-время и заставляет планеты кружиться вокруг себя, в то время как само движется сквозь пространство-время под действием тяготения всей Галактики.

– А Галактика?.. Впрочем, не стоит отвечать, я уже вижу, что к чему.

– Ты еще не видишь и половины. Мы пока говорили о стационарном искажении пространства-времени массивным объектом. Но есть и другие способы исказить пространство-время. Представь себе пару звезд, кружащихся вокруг друг друга, будто партнеры в вальсе. Представил?

– Да. И наслаждаюсь воображаемой картиной.

– Пусть эти звезды сверхмассивные, сверхплотные – и вертятся будто дервиши, сближаются по спирали, чтобы в конце концов столкнуться. Вот тебе мощный источник гравитационных волн. Они постоянно дергают пространство-время, шлют волны – будто дергают ритмично струну.

– Я думал, ты не любишь музыку.

– Но могу использовать хорошую аналогию.

– Ладно. То бишь пара звезд способна испускать гравитационную волну.

– Да. Есть и другие источники таких волн, но важно то, что двойных звезд много – ими усеяно все небо. И у каждой пары – свое уникальное звучание, своя нота.

– Значит, если определишь эту ноту…

– Узнаешь в точности, откуда она донеслась.

– Как уникальную последовательность сигналов маяка?

– Именно так! – похвалила Ожье. – И сейчас мы переходим к самой трудной части: нужно как-то услышать нашу ноту. Гравитация – самое слабое взаимодействие во Вселенной. А уж фиксировать ее микроскопические изменения… Это почти то же самое, что и попытка расслышать шепот с другой стороны океана.

– И как же сделать это?

Ожье уже хотела рассказать, когда краем глаза уловила отблеск металла на фоне серого неба. А в следующее мгновение различила скорчившуюся высоко на трубах фигурку с миниатюрным пистолетом в пальцах, похожих на когти.

– Флойд! – вскрикнула Ожье.

Ребенок выстрелил – словно торопливо, тоненько рассмеялся. В правом плече стало горячо и больно. Она вдруг оказалась на земле, боль резко усилилась. Ожье все еще смотрела вверх, на ребенка, по-видимому совершенно не боящегося высоты. Тварь выщелкнула тонкий серповидный магазин из рукояти и вставила другой.

Флойд выхватил пистолет, взял его двумя руками, прицелился, щурясь.

– Убей гаденыша! – выкрикнула Ожье, кривясь от боли.

Он выстрелил. Пистолет дернулся в руках, пуля визгнула, попав по нижнему скосу трубы. Ребенок тоже прицелился.

Флойд выстрелил еще дважды. И попал не в трубу.

Тварь опрокинулась, полетела вниз, пронзительно вереща, нелепо размахивая тонкими руками и ногами. Ударилась, подпрыгнула, ударилась снова и осталась лежать неподвижно.

Это оказался мальчик.

Флойд развернулся, осматривая окрестности. Ожье приподнялась на левом локте, потрогала рану. На пальцах осталась кровь – но не так уж много. И все равно казалось, будто в плече ворочают раскаленную кочергу. Верити потянулась за спину, тронула – под лопаткой было мокро от крови.

– Похоже, он был один, – сказал Флойд, присев рядом на корточки.

– Умер?

– Умирает.

– Нужно поговорить с ним!

– Не суетись, ладно? Малышка, тебя подстрелили. Сейчас о другом надо думать.

– На спине выходная дыра. Меня прошило насквозь.

– Но ты же не знаешь, сколько пуль в тебя попало. А может, они разрывные? Нужно к врачу, и как можно скорее.

Она оттолкнулась здоровой рукой, дрожа, встала. Дитя войны лежало неподвижно в луже крови, тихо всхрипывая, повернув голову в сторону врагов. Глаза были еще открыты.