Дракон для жениха

— О нет, только не это! — пан Иохан со стоном упал обратно на траву. — Мало мне дуэли, из-за которой теперь пойдут пересуды… Так еще придется объяснять Его Императорскому Величеству, что сталось с его единственной дочкой. Кажется, у меня появится прекрасная возможность изучить Лазуритовую крепость изнутри!

— Ну, королевну Маришу можно поискать, — заметила Улле. — Если вы, конечно, оправились достаточно, чтобы идти… А что за дуэль, о чем вы говорите?

Пан Иохан понял, что проболтался. Но теперь было уже все равно.

— Сегодня в шесть вечера я должен стреляться с одним господином, — объяснил он. — Если я не явлюсь на поединок, — а я, разумеется, не явлюсь, — скажут, конечно, что я струсил, поджал хвост и все такое…

— А что он сделал вам плохого, этот господин? — удивленно расширив глаза, спросила Улле.

— Ударил меня по лицу…

— За что?

Пан Иохан вздохнул.

— За то, что меня поцеловала его жена…

— Ничего себе! — фыркнула Улле. — Так это ее нужно было бить по лицу, а не вас — если я только правильно понимаю ваши, человеческие, моральные нормы. Вы-то причем? Или вы ее, как это говорится, спровоцировали?..

Пан Иохан снова вздохнул.

— Не то чтобы…

Посланница Улле помолчала, разглядывая его с внезапно проснувшимся интересом.

— Что? — приподнялся барон. — Что вы во мне такое нашли?

— Я-то? ничего. А вот ваши дамы… — Улле загадочно улыбнулась. — При дворе я много чего наслушалась. О вас говорят, и говорят много. И вот мне интересно, неужели целоваться с вами настолько приятно, что даже замужние женщины готовы пойти на скандал ради вашего поцелуя?

И не успел пан Иохан опомниться после этой неожиданной тирады, как посланница Улле прильнула к нему и крепко, со смаком поцеловала в губы. Причем это не был какой-нибудь там мимолетный поцелуй — он длился долго, и далеко не одни только губы в нем участвовали. По правде говоря, у пана Иохана даже дух захватило. Его руки как-то сами собой обвились вокруг стана Улле — с приятным удивлением он обнаружил, что корсет она не носит, — а она в ответ с большой охотой обняла его за шею.

— А что, интересные ощущения, — проговорила панна Улле, наконец, отстранившись, и плотоядно — как показалось барону — облизнула губы. — Что-то в этом есть.

— Где вы научились так целоваться? — задыхаясь, спросил он. Выпускать ее из объятий он отнюдь не спешил, а она и не пыталась освободиться.

Вместо ответа она запустила пальцы в его растрепавшиеся кудри, притянула к себе его голову и снова с упоением поцеловала.

Пану Иохану потребовалось все самообладание, чтобы остановить это безумие. На груди у него лежала молодая привлекательная женщина, которая к тому же не носила корсет — было от чего потерять голову! Она прижималась так тесно, что сердце ее, казалось, бьется об его ребра… Этот поцелуй не был похож ни на какой другой. Помимо обычного волнения тела, вызванного близостью женщины, пан Иохан испытал — наверное, впервые в жизни, — волнение духа, причем совершенно особого рода: его вновь как будто окутало облако травянистой свежести и серебристого смеха, и накатила волна беспричинной радости. И что-то подсказывало ему, что если он пойдет дальше, то испытает наслаждение, ни с чем не сравнимое… Соблазн был велик, страсть туманила голову… а вот посланница Улле, очевидно, совершенно не понимала нависшей над ней угрозы и вообще не сознавала, какие последствия она может спровоцировать своим, мягко говоря, нескромным поведением. Пан Иохан, едва не застонав от учиненного над собой насилия, крепко схватил ее за плечи и отодвинул от себя.

— Прекратите… — выдохнул он. — Прекратите немедленно, иначе я за себя не ручаюсь!

— А в чем дело? — удивилась она, глядя на него невинными карими глазами. — Вам нехорошо?

— Да… мне нехорошо… очень нехорошо… Сядьте вот тут, прошу вас. Да, вот так и сидите.

Он заставил ее сесть на прежнее место, а сам отодвинулся подальше. Приподнялся, откинул с лица влажные волосы. Посланница Улле, сложив на коленях руки без перчаток, смотрела на него с искренним недоумением. Пан Иохан перевел дыхание и сказал, медленно роняя слова:

— Никогда… и ни с кем… больше так не делайте. Вас могут неправильно понять… и попытаться причинить вам вред.

— О чем вы говорите?

Пан Иохан покусал губы. В голове мало-помалу прояснялось — но все-таки ему никак не приходили на ум простые (и приличные!) слова, в которых можно было бы объяснить Улле, на что она напрашивается, набрасываясь с поцелуями на мужчин.

— Люди… — запинаясь, начал он, — бывают разные. Есть мужчины, которые могут воспользоваться своим физическим превосходством над женщиной… и обидеть ее.

Улле рассмеялась.

— Не совсем вас понимаю, барон, но обидеть меня не так-то легко! Спасибо, конечно, за заботу, но… вы это всерьез, насчет физического превосходства? Я легко подняла вас и панну Маришу — какой мужчина может оказаться сильнее?

— И все-таки… не делайте так больше. Это, самое меньшее, неприлично.

— А! Вот в чем дело. С этого бы и начинали. Так значит, я своим неприличным поведением оскорбила ваши чувства, барон? — усмехнулась Улле.

— Нет… не то, — в замешательстве ответил пан Иохан. — Я… не могу вам объяснить, пожалуйста, не настаивайте.

Улле помолчала.

— Хорошо. Значит, будем квиты. Я избегаю объяснений, вы тоже имеете полное право от них уклониться. Однако, раз вы находите это таким важным, я обещаю никого больше не целовать. Впрочем, не думаю, чтобы мне еще захотелось делать это с кем-то… кроме вас, барон, — серьезно закончила она.

— Панна Улле! прошу вас. Женщине не пристали подобные слова.

— Ну хорошо, хорошо. Моя откровенность вам не нравится, вижу… Обещаю молчать.

И посланница, которая выглядела уже гораздо бодрее, чем в начале разговора, принялась сосредоточенно изучать свое платье, изрядно пострадавшее в перипетиях. Улле тщательно отряхнула юбку (которая отнюдь не стала от этого чище) и горестно вздохнула, когда обнаружила прореху на плече.

— Ну вот, платье погибло, — заключила она, пытаясь пристроить на место болтающийся лоскут. У нее, однако, ничего не получалось. — Да и вы, барон, выглядите не слишком представительно.

— Ничего, переживу, — проворчал пан Иохан. Правая половина его сюртука превратилась в лохмотья; рубашка пострадала несколько меньше, но все-таки годилась теперь только на тряпки. Щегольской цилиндр, разумеется, потерялся; порванные перчатки после краткого осмотра барон решил выбросить. — Меня больше другое заботит…

— Что же?

— Ее высочество Мариша — это во-первых. Где она и что с ней? Нужно ее отыскать во что бы то ни стало. Во-вторых — дирижабль. Не может быть, чтобы спаслись мы одни. Возможно, есть и другие… и им требуется помощь.

Улле посмотрела на него долго и пристально.

— Все-таки я не ошиблась, когда выбрала именно вас, барон… — он вопросительно поднял брови, но посланница не снизошла до пояснений. Она встала и принялась разглаживать юбки, заодно отдирая от них болтающиеся кружева. — Придется ненадолго оставить вас одного — хочу осмотреть окрестности…

— Но я тоже могу пойти с вами! — запротестовал пан Иохан.

— У меня одной получится быстрее, — улыбнулась Улле. — Я ведь умею превращаться в облачко, помните? Ждите здесь, никуда не уходите.

С этими словами ее силуэт прямо на глазах у барона рассыпался золотистой пыльцой — там, где только что стояла живая, материальная женщина, в воздухе зависло прозрачное эфемерное облако. В ушах пана Иохана колокольчиками зазвенел серебристый смех. С обреченным стоном барон опустил голову на скрещенные руки.