Драконье царство
Шрифт:
В конце концов меч вылетел из его руки еще раз, от подножки он уже не увернулся, и Бальдульф упал на вытоптанную нами траву и оказался прижат к земле кончиком моего меча, упершегося ему в грудь. И похоже, ему было уже совершенно все равно, что происходит. Если честно, мне, пожалуй, тоже.
— Ну, давай, — промолвил Бальдульф, пристально глядя мне в глаза, хотя вряд ли их видел, ему наверняка мешало солнце.
— Эборакум выполнит мои условия? — спросил я, не столько Бальдульфа, сколько стоявших рядом его безмолвных спутников.
— Разумеется, — спокойно ответил Бальдульф, причем, в его голосе ясно слышалась уверенность, что ручается он уже не
— Стало быть, вы скрепите наш договор, — сказал я им. — А ваши имена?
— Я Эдельгард, — ответил тот, что был ниже ростом и коренастей, — сын Вульфгара, брат Беовульфа, мое слово твердо. Эборакум выполнит твои условия.
— Я Эоза, — угрюмо проворчал в бороду второй, — сын Эозы, внук Хенгиста. И мое слово твердо, Эборакум выполнит твои условия.
Я кивнул.
— А кто усомнится в исходе поединка, пусть спросит об этом с мечом в руках — меня, или Бальдульфа. — Я отбросил щит, отвел меч от груди сакса и протянул ему левую руку.
Бальдульф слегка удивленно приподнял брови, взял мою руку, поднялся, не показав, что это ему стоило каких-то моральных усилий, и тоже отбросил щит.
— А также пусть спросит меня, — торжественно-зловеще добавил Пеллинор.
— И меня, — сказал Галахад. А Эдельгард и Эоза изобразили звучное гулкое эхо. Будто отразившееся от стен темного тоннеля, которого здесь, конечно, не было…
В который со свистом умчалась часть жизни, чтобы больше не возвращаться. По крайней мере, с этой ее частью пусть будет покончено.
2004–2005
Часть 2. Король Лета
XV. Янус
— Все это инфантилизм, — уверенно заявил Ланселот. — Ужасающий, если вдуматься. Мы жили в каком-то заколдованном замке и смотрели на весь мир как на какую-то сказку! И уж конечно, не относились к нему серьезно!
— А тебе не кажется, что нам теперь только так кажется?
— Не кажется! Как мы могли сравнивать себя с людьми, которым некуда деваться из их собственного времени? Это же почти инвалидность с нашей точки зрения!
— Не увлекался бы ты, Ланселот…
— Я не увлекаюсь. Вот вспомни хотя бы тех ребят из шестнадцатого. Они были так на нас похожи и — редкий случай — наша память какой-то период была совершенно активной одновременно, так что мы понятия не имели, где заканчиваются они и где начинаемся мы. Насколько они были взрослее и умудренней…
И при том все же «так похожи»?
— Дорогой мой, смотря в чем — все относительно.
— Вот именно,
что относительно! Да мы просто щенки рядом со всеми этими реальными людьми. Неудивительно, что они сразу признали нас чуть не за пятнадцатилетних! На их месте я бы и сам так подумал!— О боже, я и сейчас так думаю.
— Что?.. — обиженно переспросил Ланселот.
— Угадал — глядя на тебя.
— Ну, знаешь ли! Зачем переходить на личности?!
— О, это тебя совсем не портит! Этакая, знаешь ли, изюминка. Ну хорошо, отчасти ты прав. Но к чему столько об этом говорить, если и так уже все ясно?
— Ясно что?!..
За время одинокого путешествия по Малой Британии, Ланселот, похоже, слегка одичал. А может быть, одичал я, за то время, пока пытался закончить войну, бессмысленность и ненужность которой чуть совсем меня не задушила. В чем-то это было эгоизмом — не такой уж она была бессмысленной и ненужной для тех, ради кого я за нее взялся. Вот только зачем это было нужно мне, я с каждым днем понимал все меньше. Отвлечься? Заняться хоть чем-нибудь — абсолютно неважно чем? Даже принесущим кому-нибудь пользу? И все равно — зачем? Ни тени смысла.
— Что мы остаемся полными идиотами, пока не вернемся в свое время и на свое собственное место!
Ланселот замолчал, изумленно хлопая ресницами. Да какого лешего — Ланселот? Гамлет, черт побери!
Гамлет подумал немного, затем откашлялся.
— А как мы можем быть не на своем месте, если мы путешественники во времени?
— Очень просто — пока мы тут застряли. И это, знаешь ли, своего рода чертова инвалидность!
— А, ну да…
— Конечно, да!
— Артур…
— К лешему! Назови меня по имени!
— Что?..
— Это не по правилам, но на какого дьявола нам правила! Да мы уже сто раз их нарушали! Назови мое имя!
— Послушай, успокойся…
— Давай, Гамлет!
— Ни за что!..
Я вздохнул.
— Ну и ладно, черт с тобой.
Все равно отчего-то полегчало.
— А может еще и разобьем этот мирок? Как дешевый калейдоскоп? Вытряхнем стеклышки на асфальт и раздавим каблуком в пыльцу.
— Эрвин, прекрати.
— Ну, то-то же.
— Что, стало легче?
От последнего вопроса — определенно нет… Снова. Так не пойдет. Но волшебной дверцы с надписью «выход» нет как нет.
Я развернул коня, направляясь с вершины холма, откуда открывался такой безмятежный вид на травяной ковер, разноцветный как стеклышки в калейдоскопе под украшенным перистыми облачками сияющим куполом, к оставленному войску.
До Камелота уже оставалось всего ничего. И мне очень хотелось знать, изменилось ли что-то к лучшему в тех делах, о которых до сих пор, боюсь, не хотел бы заговаривать всерьез. Но если не сделать последнего, как же я что-то узнаю? Может быть просто прекратить делать вид, что я не верю, что все вокруг настоящее? Но кто сказал, что я «делаю вид»? Одновременно я считаю этот мир очень даже настоящим, но… в этом-то ведь и может быть ловушка.
Похоже, даже если все хорошо и прекрасно, моя песенка спета. А все, что еще происходит — просто бессмысленная загробная жизнь. С каждое утро одним и тем же воскресающим вепрем, до скончания времен, когда бессмыслица наконец прекратится — одновременно с остатками надежды отыскать смысл.
— Эй, да в чем дело? — Гамлет быстро меня нагнал. Безмятежный и рассеянно-сочувствующий. Как будто не он еще пару месяцев назад винил меня во всех грехах человечества. Его конь беззаботно хрумкал удилами у меня за спиной, пока мы рысцой продирались сквозь заросли дрока.