Драконье царство

— Ланселот, а ты как? Остаешься? Надеюсь, хотя бы тебе уже хватило Малой Британии?!

Ланселот засмеялся.

— Да уж, пожалуй, по горло!..

— Ну и слава богу! — вздохнул я. — А то все задумали сбежать напоследок! Хорошо! А то помню я твои идеи — что в этот мир оказалось так легко вжиться и почти позабыть свое настоящее время…

Гамлет посмотрел на меня странно застывшим взором. «Гамлет», — подумал я. А я вдруг снова начал мысленно называть его Ланселотом. Впрочем, какая разница? Просто теперь это не имеет такого уж значения. И не означает никакой власти этого мира над нами. Забавно, что это когда-то показалось ему таким имеющим значение. Или не показалось. В конце концов, разве он не был единственным, кто совершил свое путешествие в полном одиночестве? И мы до сих пор не знали всего, что там было. Рассказывал ли он обо всем? А мы ведь все и всегда ходим по грани, едва отделяющей нас от безумия. Не только я. Не стоило бы об этом забывать.

Гавейн и Галахад тоже совершали часть пути в одиночку — но мы двигались все время на сближение, разными путями, но к одной точке. А Ланселот — переправился через пролив, и тот пролив произвел на него впечатление реки, отделяющей царство живых от царства мертвых — путь только в один конец, даже если кажется, что возвращаешься. Что-то в нас, не имеющее отношения к этому миру — не может преодолеть «бегущую воду»? В любом случае — кто входит в одну реку дважды? «В одну реку мы входим и не входим» — это уже другая река и другие мы.

— Не стоит, — сказал я серьезно, уже без всякого намека на шутку. — Верно. Я до сих пор поражаюсь, как ты проделал ту поездку в одиночестве. Пожалуй, даже представить толком не могу.

— Страшновато, — кивнул Гамлет, немного расслабившись. Не сразу, это явно далось ему не так уж легко. — Но кажется, тогда я не сознавал этого, как сейчас. Сейчас страшновато вспоминать собственные мысли — как чуть не переродился во что-то иное.

Я слегка улыбнулся и хлопнул его по плечу.

— Понимаю.

— Как будто временами это вовсе был не я.

— Ну, когда-нибудь ты будешь вспоминать это как отличное приключение!

Гамлет мягко, но нервно улыбнулся.

— Когда мы вернемся.

— Именно. Да и представляю я твою поездочку вместе с Галахадом, если бы ты задумал туда прокатиться! Хорошо, если хоть кто-то из вас вернется назад.

Наконец Ланселот засмеялся без всякого напряжения.

— Да. Вполне достаточно… Тем более, скоро, может быть, нужно будет отправиться совсем в другую сторону — за зеленое Ирландское море!

— Совершенно верно. Я-то пока этого не смогу. А если колдуны отправятся не полным составом, их обязательно надо будет кому-нибудь сопровождать. На этот-то раз.

Ланселот усмехнулся, и совсем уже с удовольствием оперся на парапет башни, скользя по окрестностям беспечным и беспечальным взглядом ничем не привязанного к ним человека.

— Зато теперь уже приходят мысли о том, какой это был замечательный эксперимент! Когда еще побываешь в сказке — со всеми легендами скопом и одновременно?!

— Да уж, правда что, — механически улыбнулся я.

Сборы компании, отбывающей на Север, как будто прошли мимо меня. Вот и прекрасно. Олаф и Фризиан обещали присмотреть за Мордредом и, кажется, пока он не причинял никому проблем. Тем более хорошо, что он наконец перестал быть моей «тенью», находящейся слишком близко для самостоятельного существования. А мы, отчасти вняв письму Леодегранса, начали готовиться к приему целой прорвы гостей, так как стало ясно, что к празднику сюда намеревается прибыть не только Леодегранс, но практически вся компания, что собралась в Лондоне к Белтейну. Осознали мы это несколько поздно — за пару дней до праздника. Но зато и беспокоились заранее чуть меньше, чем могли бы. Основное осознание пришло с приездом в тот же день гонцов от Кадора и Лота, с вестями об их прибытии в самое ближайшее время.

Я вломился в комнату Мерлина без всякого предупреждения и практически на полном ходу.

Мерлин подскочил от неожиданности и нажал на кнопку внутри предмета, очень похожего на старый резной ларец. Трехмерная цветная проекция, висящая воздухе, тут же погасла.

— Не запираешь дверь? — спросил я рассеянно.

— Да как-то нужды не было… — проворчал Мерлин. — Обычно никто не входит так запросто.

— Ага! Отвык, пока я был на Севере?

— И в сущности — ну и что?! Только поддержало бы дурную колдовскую репутацию.

— Действительно. Так вот! По-поводу письма Леодегранса… — Я наконец аккуратно прикрыл за собой дверь. — Кстати, как оно? — я кивнул на ларец.

Отец понял, что я спрашиваю не о письме, несмотря на зачин в перемене темы.

— Сорок пять.

— Отлично. Знаешь, пожалуй, чтобы не устраивать тут серьезных гражданских войн, я действительно все-таки женюсь.

— Хорошо, — рассеянно кивнул он.

— Это все, что ты можешь сказать?

— Ну, ты же, судя по всему, знаешь, что делаешь?

— Конечно… и в конце концов, не в этом мире это абсолютно ничего не будет значить. Пустая формальность. Как и коронация.

Отец посмотрел на меня укоризненно и насмешливо прищурившись, понимая, что я ехидничаю.

— Вот именно.

— И все-таки, я хотел бы объяснить, зачем это делаю. Для того же, для чего обычно идут на такой политический шаг. Чтобы между мной и Кадором с Лотом была преграда, и они понимали, что могут не быть ближайшими наследниками. И когда они привыкнут к этой мысли, Мордреду, когда-нибудь, будет легче занять свое место.

— Возможно.

— И что же? — нахмурился я. — Никаких возражений?

— А почему у меня должны быть возражения? Разумный политический шаг, ничего больше. Ты же не задумываешь ничего безумного. Зачем же я буду тебе мешать?

— Что-то тут не так… — заметил я с подозрением.

— Сорок пять процентов — это еще очень мало. Мощность потихоньку восстанавливается, но когда восстановится полностью — сказать трудно. Мы не сбежим отсюда через неделю-другую.

— Разумеется. Понимаю.

— И если ты считаешь, что это полезно с политической точки зрения, значит — полезно. Пока у нас тут, кажется, все идет хорошо. Все твои авантюры, похоже, работают.

— Гм…

— У тебя есть какие-то сомнения?

— Да. У меня есть сомнения. Политика политикой, но есть же в этом и что-то личное.

— Гвенивер ведь принцесса?

— Да.

— Значит, в любом случае, только политика ей и светила.

— Как-то это все же все… — меня поразило его кажущееся равнодушие. Или настоящее?