Древки, девки и дурацкий брод: Шесть жизней офицера Его Величества

— … А два года тому мы, господин теньент, вместо разъезда в деревню поехали… — рассказывала Ильдико, задыхаясь. — Мужички местные до сих пор тот день вспоминают как праздник.

— А священник, проблядь пузатая, с того дня нам в деревне казаться запретил!.. — вскрикивая, добавляла Йолана. — Хвала Пречистой, что хоть Катаржинка в острожек пришла…

— И правильно делал! По уставу нового строя за такое вешают даже благородных! — я подался вперед и левой рукой схватил Йолану за шею. — Ваше счастье, что обратной силы закон не имеет!

— Господин теньент, я сейчас кончу…

— А меж тем, — продолжал я, — отношения с населением стратегически важны! У вас же на деревню всё завязано! Фуражировка! Логистика! Боевое обеспечение!

Йолана протяжно, почти мучительно застонала, сжимая сведенными пальцами край простыни. Я сделал еще пару мощных выпадов, словно добивая сбитого с ног противника, и дал старшей всаднице передышку.

Ильдико вела себя гораздо тише; обвив мои бедра ногами, она разгоряченно шептала:

— А еще Лайна, магичка наша, алхимичит, знаете, да? Она и настоечку гонит, а мы с сестрёнкой порой её брали в разъезды… Отдыхали на природе…

Взревев от ярости, я атаковал ее с такой силой, как колют доспешного воина, стараясь пробить бригантину или кольчугу. Провинившаяся ратница в порыве раскаяния рывками подавалась мне навстречу.

— А-а-а… А еще… Мы уже четвертый месяц… Журнал разъездов не заполня-а-а…

Ильдико закатила глаза, а я вдруг резко остановился, ошарашенный:

— Вы не делали что?

— Патрулирование в журнале не отмечали… — устало протянула Йолана. — Господин теньент, вы чего?

Меня вдруг пробил холодный пот; само собой, моя уверенность в себе стремительно съеживалась. На плохо гнущихся ногах я сделал шаг назад, осознавая весь ужас ситуации. Недостатки по службе, которые не повлекли последствий, это одно, а вот отсутствие отчетности, или, упаси Дева, незаполненные журналы…

— Вы вконец охерели! — голос предательски сорвался на визг, да еще и воспитание дало сбой. — Орков-то мы перебьем, а что, если завтра королевский смотр?! А у нас журналы несения службы пустые!!! ВСТАТЬ! СМИРНО!!!

Слегка ошалевшие девушки вскочили с кровати и растерянно уставились на меня.

— Одевайтесь! Живо! И БЕГОМ ВОССТАНАВЛИВАТЬ ЗАПИСИ!!! — заорал я. — МАРШ!!!

Когда степнячки скрылись за дверью, я, усталый, раздраженный и недовольный, сел на деревянное кресло и тяжело вздохнул. Да, тяжко мне тут придется… Бывают на войне проблемы пострашнее врага.

Переведя дух, я в прескверном настроении вышел наружу. С этим бардаком пора было кончать; пришло время решительных действий по восстановлению боеспособности, и, главное, документации подразделения.

Во дворе было на удивление пусто, как будто весь гарнизон попрятался по норам, как испуганные мыши. Только на крытой боевой галерее у казармы я заметил Дорну и Герту. Рыжая солдатка, возбужденно жестикулируя, рассказывала сержантессе:

— … Новый теньент этот, кажись, лютый. Слышала, как он сестёр разъебывал? Какой крик стоял!

Герта стояла ко мне спиной, а вот Дорна видела мое приближение и яростно пыталась сигнализировать подруге глазами о близости офицера. Впрочем, она, увлекшись, так и не заметила меня до тех пор, пока я не прокашлялся.

— Не помешал?

Герта вздрогнула и резко развернулась ко мне. Впрочем, неуверенность едва ли когда-то овладевала ей надолго; вот и в этот раз она тут же собралась и с улыбкой спросила:

— Господин теньент, разрешите уточнить?

«Точно в капралы пойдет.» — подумал я, вспомнив рекомендацию Дорны. — «Умеет брать инициативу».

— Да.

Рот рыжей алебардистки ехидно расползся от уха до уха.

— А чему вы в башне так громко встать приказывали?

Я вскипел, как масло, в котором закаляют выкованный клинок; лицо же мое, должно быть, приняло в тот момент цвет, схожий с раскаленной заготовкой.

— Я сейчас вам прикажу встать! — заорал я. — На стену в караул на всю ночь!!! У нас сегодня повышенная готовность!

Рыжуха приуныла с лица, а Дорна резко посерьезнела.

— Вам что, заняться нечем? — продолжил я, чуть смягчившись. — Герта, в арсенал! Поможете Инессе поднять на башню боекомплект для скорпиона, потом разнесете по всем постам арбалеты и ваши любимые дрыны с крюками. Сержант, вас жду через час в кабинете…

Глаза Дорны загорелись недобрыми огоньками.

— … с предложениями по усилению караула. И последнее. Кто писарем у вас?

— Томасина была. — раздраженно прошипела сержантесса.

— И её ко мне, немедленно, и со всеми книгами. Всё. Выполнять! Бегом — марш!

Девушки вздохнули и взяли под козырек, а я пошел обратно. Да, об этаком бардачке в письме Лючии не напишешь… Впрочем, не то, чтобы мне сегодня вообще хотелось к ней писать.

…Я твердо знал, что дорога к победе лежит через уверенность в исходе действий. Уверенность эта создавалась всесторонним обеспечением, а всестороннее обеспечение, как учили в академии, начиналось с проверки документации.

Оруженосица принесла мне довольно скромную стопку журналов и учетных книг, касавшихся острожной службы. Разумеется, велась отчётность из рук вон плохо и формально. Злополучный журнал разъездов сейчас спешно заполнялся степнячками; в остальных же многие записи отсутствовали, а остальные делались под копирку. Листая журнал занятий по боевой подготовке, я обнаружил, что в датах записей стабильно не указывался год. Заветное число лет от Вознесения Пречистой Девы я обнаружил только на титульном листе: его последняя цифра, судя по чернильным разводам, явно неоднократно сводилась алхимическим способом. Томасина, стушевавшись, призналась, что растворитель для чернил Лайна тоже умеет готовить.

Исправно велась только учетная книга жалования личного состава. Тут я вздохнул с облегчением: виконтесса де Форн, похоже, считала ниже дворянского достоинства греть руки у острожной казны, а остальные, само собой, в своих монетах были кровно заинтересованы и за них исправно расписывались. Листая страницы с расчетами, я заодно понял, кто из моих подчиненных не обучен грамоте: таких было на удивление мало, а на форзаце книги имелась расшифровка значков, которые они ставили вместо подписей. Я хмыкнул, когда мой взгляд зацепился за подпись Фелиции, украшенную пририсованными сверху треугольными ушками и усиками с боков: это плохо вязалось с холодной и собранной разведчицей, чью работу я недавно наблюдал.