Древки, девки и дурацкий брод: Шесть жизней офицера Его Величества

— А то кое-кто у нас в гарнизоне поговаривает, дескать, благородные пить не умеют, и простолюдин нас завсегда перепьет, а в особенности образованных из столицы! Господин теньент, может быть, вы поможете отстоять честь дворянства?

В Академии кадетов учили по прибытии в подразделение перво-наперво закрепить авторитет среди подчиненных, дабы пресечь неповиновение рядовых и местнические замашки благородных. Я сегодня и так уже достаточно оконфузился в глазах гарнизона, о чем мне напоминали хитрые взгляды севших напротив Йоланы и Ильдико. Пора было предпринять решительные действия к завоеванию уважения личного состава, сейчас или никогда! Резко ударивший в нос запах спирта словно снял с меня заклятие немоты, и я гаркнул:

— Честь воинского сословия священна! Никому не позволю попрать!

— Слова настоящего командира! — восхитилась Ристина. — Лайна, солнышко, налей господину теньенту до краев.

Гарнизон взорвался ободряющими криками, когда настойка полилась в мою кружку. Я встал со скамьи и задействовал всю мощь командного голоса, выработанного на занятиях в Академии:

— ТЕНЬЕНТ КОРОЛЕВСКОЙ АРМИИ РАЙМУНД НЕДОПОНЯТОВСКИЙ! ПРЕДСТАВЛЯЮСЬ ПО СЛУЧАЮ НАЗНАЧЕНИЯ НА ДОЛЖНОСТЬ КОМАНДУЮЩЕГО БРОДОВСКИМ ОСТРОГОМ!!!

И влил в себя содержимое бокала.

К сожалению, случившееся впоследствии отчасти ускользает из моей памяти. Бесспорно, общество прекрасных дам было весьма приятным, и, пожалуй, за свою жизнь я не был удостоен таким пристальным женским вниманием. Оставшаяся в столице милая Лючия благодаря подобающему воспитанию никогда не позволяла себе выказывать заинтересованность в моей компании; здесь же тяжелая служба в остроге явно освободила воительниц от оков стеснения и этикета. Так, честь королевского офицерства была защищена, и тем не менее, преподаватели моей альма-матер могли бы гордиться моей собранностью. Даже в столь расслабленной обстановке я не забыл о воинском долге: так, заметив, что к торжеству присоединилась уже знакомая мне Герта, я немедленно поинтересовался, где часовые, и успокоился, лишь получив ее заверения в том, что с часовыми все в порядке. С каждой кружкой чародейская настойка Лайны становилась все вкуснее, а дамы — любезнее; виконтесса де Форн даже позволила мне называть ее Риз, но не в коем случае не Тина, а Герта, маяча прямоугольным вырезом платья, кажется, рассказывала что-то про отца и мать. В таких обстоятельствах, увы, я не могу поведать точный момент, в который провалился в беспамятство.

…Сознание вернулось ко мне в пренеприятнейших обстоятельствах — среди шума и криков. Я обнаружил себя валяющимся на земле, попытался как можно быстрее принять вертикальное положение, и больно ударился затылком: так я понял. что лежу еще и под лавкой.

Выбравшись из ловушки, я осмотрелся и пришел в смятение. Несмотря на глубокую ночь, острог был освещен гораздо ярче, чем я ожидал. Ворота были распахнуты настежь, смотровая башня была охвачена огнём, и в свете пожара по двору по-хозяйски прохаживались фигуры, в которых я почти сразу к своему ужасу узнал зеленокожих. Со всех сторон доносились женские крики, хриплый хохот и лающая орочья речь.

Чем больше я вникал в обстановку, тем больше кошмарных деталей происходящего бросалось мне в глаза. Я увидел, как два орка тащат через двор уже вяло сопротивлявшуюся виконтессу де Форн, в разорванной одежде и безоружную: ее золотые волосы трудно было с чем-то спутать. В непосредственной же близости от меня, возле кухонной пристройки, здоровенный зеленокожий прижал к земле одну из сестёр-степнячек. Я не смог по вымазанному грязью и кровью лицу даже точно определить, Йолана это или Ильдико. Всадница уже не кричала, только отрешенно смотрела сквозь меня, будто не замечая происходящего вокруг. Зеленокожий ублюдок тем временем ритмично дергался над девушкой, пыхтя и издавая довольное урчание.

Самым страшным было то, что я не увидел никаких следов боя. Осознание ударило мой разум кузнечным молотом: нас застали врасплох, и взяли острог, словно беззащитную деревню! В отчаянии я задал сам себе вопрос, как же так получилось, и не нашел ответа. Взамен душа моя наполнилась решимостью: пусть я не выполнил командирский долг, а гарнизон утратил честь, но жизни личного состава еще можно было спасти. Я выпрямился и решительно пошел на орка, мучившего степную всадницу. За десяток шагов до врага я потянулся к рукояти меча и вдруг обнаружил, что у меня на поясе его нет. Он остался притороченным к седлу моего скакуна вместе с амуницией! Я растерянно замер, а зеленокожий поднял свою клыкастую морду и ехидно осклабился, глядя куда-то мне за плечо. В следующую секунду подлый удар орочьего скимитара из-за спины отделил мою голову от тела. Последним, что я успел увидеть, был мой собственный афедрон, оседающий в грязь. В голове пронеслась мысль — а ведь всё должно было быть совсем не так…

Вспышка!

Открыв глаза, я увидел подозрительно знакомый потолок. Он был очень похож на потолок аудитории королевской военной академии, к которому я не раз поднимал свой взор за годы обучения. Разум мой никак не давал подсказок о том, что произошло, и потому я не нашел ничего лучше, как тихо вопросить пространство вокруг:

— Где я?

— Вы в дерьме, господин кадет! ВСТАААТЬ! СМИРНО!!!

Повинуясь первейшему инстинкту, я мигом вскочил на ноги, чудом не запутавшись в ногах, и вытянулся в струнку. Передо мной в пустой аудитории стоял капитан Шмерцманн — мой бывший курсовой офицер.

— Что за вид, кадет? Что с вашей формой одежды? Почему на штанах пятно?!

Смена обстановки была столь внезапной, что я не нашелся, что ответить на гневную тираду капитана. Вместо этого я тщетно пытался понять, как я здесь оказался, и откуда тут взялся старый служака, давно ушедший на покой. Когда капитан замолчал, я задал второй вопрос, весьма меня волновавший:

— Я что, в воинском раю?

— Я бы ответил в рифму, кадет, да неуместно! — гаркнул Шмерцманн. — В воинский рай не попадают грязным, заблёванным, да еще и в обкончанных портках! Его надо заслужить!

Капитан гневно взмахнул рукой, как часто делал на построениях нашего курса, резко шагнул ко мне и заглянул немигающим взглядом прямо мне в глаза.

— Доложите мне, господин кадет, почему вы прогадили боевую задачу?

— Не могу знать, сэр. — честно ответил я, поскольку сам еще не осознал причин унизительного поражения.

— Зато я могу знать, господин кадет! Потому что вы вместо своих служебных обязанностей думали о бабах и выпивке!

Пристыженный, я потупился. Капитан же продолжал вдохновенный разнос. Я вдруг понял, что слышал всё это очень много раз, но только сейчас почувствовал необходимость слушать.

— Прежде тактики, стратегии, логистики и всего прочего, чему вас учили великие умы, стоят основы королевской армии! Дисциплина! Субординация! УСТАВНЫЕ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ!!!

Изо рта капитана Шмерцманна полетели брызги слюны, но, к моему удивлению, пролетели сквозь меня.

— В вас четыре года вдалбливали устав не для того, чтобы вы вытирали об него свой хер после общения с девками! Он писался кровью убитых солдат и дерьмом просравших свою честь офицеров! Вы поняли, господин кадет?!

— Так точно, сэр. — уныло произнес я.

— Так какого вы тут стоите?! Кто за вами убирать будет? Плохо воюете, кадет, идите перевоевывать! Кру — ГОМ! Шагом — АРШ!

Я машинально развернулся на каблуках и поднял ногу, но шагнул уже в сияющую белизну, которая в следующий миг заполнила всё мое поле зрения.

Пока я растворялся в белом сиянии, мой разум стремительно покидали воспоминания о прошедшем дне. Взамен в сознании намертво отпечатались его уроки:

1) От командира мало толку, если его не уважает личный состав, и еще меньше толку, если он потерял самоуважение — особенно в феодальном войске.