Древнее сказание
Шрифт:
Он никогда не говорил, как другие люди: слова заменялись короткими звуками, смехом, ворчаньем… Князь трижды хотел отдать ему роковой приказ и не мог, его все еще что-то удерживало…
Вдруг у ворот послышался шум, затем крики и требование, чтобы Милош немедленно отдал сыновей Хвостека.
Из леса высыпала толпа вооруженных людей, число которых с каждой минутой заметно росло. По их одежде и говору нетрудно было узнать, что это немцы, поморцы, кашубы и слуги плененных Лешков.
Сгоряча у Милоша явилось желание сейчас же послать свирепого Обра придушить обоих князей и тела их выбросить немцам, но тут подбежал к нему старший смерд узнать, что прикажет
Прибежала жена-княгиня, притащился сын — слепой Лешек, но никто не мог ничего добиться у разъяренного старика. Кроме мысли о мести, все прочее ему было чуждо… И, однако, слово, ежеминутно готовое сорваться у него с языка, он по-прежнему не решался вымолвить.
Прошел вечер, ночь наступила. Поморцы расположились лагерем вокруг осажденного ими двора. Князь сидел, погруженный в свои размышления… Обр находился при нем, тупо глядя в пространство…
Поздно уж ночью взошел смерд на насыпь и объявил старшинам, ждавшим выдачи Лешков, что если они только вздумают силою ворваться во двор, то получат лишь головы молодых князей.
Милошева челядь расположилась вдоль насыпей. Все это были люди, из рода в род служившие Лешкам, привыкшие к ним и им по-своему преданные. Смотря на то, что творилось теперь, с грустью вспоминали они доброе старое время… Люди эти, лишь недавно попавшие в дворню Милоша, знали отца Пепелка и не забыли еще своей у него службы. К тому же Милош был чрезвычайно строг в обращении, его боялись и недолюбливали, к тому же и жизнь у него была совсем не завидная… Отсюда становится понятным, что ночью, у главных ворот, вместо ругани, которой целый вечер обменивались осажденные с нападающими, послышался подозрительный шепот…
В то время, когда Милош в борьбе со своей нерешимостью не трогался с места, людей его подкупали враги, склоняя открыть им ворота.
К рассвету все стихло. Казалось, изнурившись тревогами дня, все заснули. Но тишина та была предательская: втихомолку враги готовились стать победителями. Ворота неслышно отворились, и в них показалась горсть вооруженных людей, за которыми сейчас же и остальные толпой ворвались во двор. Шум этот, хоть и поздно, привел Милоша в себя.
С мечом в руке, сопровождаемый Обром и немногими из оставшихся верными слуг, кинулся он на поморцев… Но те уже успели и дом занять и освободить молодых князей из темницы… Начались резня и грабеж…
Первым пал старый князь, пронзенный копьем. Дравшийся рядом с ним Обр уложил немало врагов, но и он был убит. Неприятель не щадил никого, даже женщин, кроме тех, которых намеревался забрать с собою… Он торопился разыскивать княжеское добро, боясь, чтобы кто-нибудь из своих же не успел до времени подпалить усадьбу… К утру двор был завален трупами и дымился от испарявшейся крови… Общей участи не избежали и изменники, так предательски поступившие со своим господином: тела их валялись тут же…
Опьяневшие от резни дикари кричали и пели, радуясь легкой победе.
Сыновья Хвостека стояли под дубом, ужасаясь невольно как минувшей опасности, от которой спаслись только что чудом, так и размерам бедствия, которого были единственными виновниками.
Они лишь теперь заметили, что Бумир и другие Лешки, до сих пор бывшие их сторонниками, куда-то исчезли.
Тогда они поняли, что и эта победа, и эта кровавая месть не более, в сущности, как страшный удар судьбы, полнейшая гибель
их дела.Последние, кто еще поддерживал их, разбежались. Они остались одни среди немцев и продажных наемников, которые и на них могли так же броситься…
Поморцы тем временем, насытившись грабежом, разыскивали и вязали немногих счастливцев, случайно спасшихся от всеобщей резни. Между ними попалась и Белка, жена слепого сына Милоша… Вырвавшись на мгновение из рук мучителей, бедная кинулась к трупу мужа и горько, отчаянно зарыдала…
Вскоре победители, навьючивши лошадей всяким скарбом, зажгли разрушенную усадьбу и с криком да с песнями скрылись в густом лесу, таща за собой на веревках пленных.
На смену им с противоположной стороны леса вышел старец: гусляр, которого вел мальчик. Оба направились к месту, где еще так недавно стоял двор Милоша. Ветер нес им навстречу запах горелого дерева… Старик остановился в воротах, палка его дотронулась до лежавшего трупа… Мальчик, дрожа от страха, прижался к гусляру и плакал.
— Старик Милош лежит с разбитою грудью… Слепой Лешек весь тоже в крови… трупы и трупы… Ни одного существа живого…
У гусляра ноги дрожали… Он опустился на камень, лежавший у самых ворот… Рука его сжимала гусли, но боялась ударить по струнам… Грудь отказывалась способствовать пению… Он беззвучно шептал:
— Когда гром, ударив в гнездо, истребит в нем не все живущее, то, что и целым осталось, само себя доконает… Когда судьба захочет покончить с семьей, с каким-нибудь родом, брат убивает брата, дети встают на родного отца… Без тризны полегли среди поля… Вороны расклюют тела… Ветер кости их разнесет, память о них скроется в землю…
XXVIII
Окончив необходимые приготовления для похода на поморцев, Пяст велел запереть всех пленных в башне, единственно уцелевшей от недавнего княжеского погрома. В ней представлялось удобнее за ними следить. По дворам кметов о пленных некому было заботиться, притом же случалось довольно часто, что, даже и крепко связанные, они легко избавлялись от пут, уходили в леса к своим, приводя их потом по знакомой дороге.
Людек, сын Виша, отправил в башню и немца Хенго, которого до тех пор держал при себе. Хенго, несколько раз посещавший эти края, знавший почти всех кметов, вымолил у сопровождавших его людей позволение сперва заглянуть к Пясту, в надежде добиться помилования. Очень уж ему не хотелось отправляться на Гоплу, чтоб там попасть в башню. Ловкий, пронырливый немец рассчитывал, что ему удастся как-нибудь избежать общей участи.
Когда связанный Хенго предстал перед князем, то, упав ему в ноги, стал жаловаться, говоря, что все его обижают, что не по своей вине был он схвачен тогда с поморцами, что дороги он им не указывал.
— Я ни с кем не вел никогда войны, врагов у меня нет, — продолжал он с притворной скромностью. — Жена у меня была из вашего рода и говорила вашим наречием. Мое дело — торговля, обмен, заработок, я служу людям, боюсь войны, а теперь я лишился всего имущества, обнищал окончательно… Сжалься, князь милостивый, надо мною…
Выслушав жалобу Хенго, Пяст спокойно ему отвечал, что война имеет свои права, что страна должна защищаться и заботиться о своей безопасности.
— Если б тебя теперь отпустить на свободу, — прибавил князь, — а ты на пути повстречался бы с немцами, поневоле пришлось бы тебе подробно им все рассказать, что у нас происходит… открыть нашу тайну… Поэтому лучше пока тебе оставаться с нами, подождать окончания войны…