Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии

История древней Бактрии в общем довольно скудно освещена письменными источниками. Необходимо отметить прежде всего данные античной (древнегреческой и латинской) традиции. Однако только отдельные периоды истории Бактрии освещены в ней достаточно подробно, например поход Александра Македонского. Все остальные периоды освещены чрезвычайно скудно (см., например, Пьянков И.В., 1975; 1982; Новиков С.В., 1982, Савицкий Г.И., 1941). Помимо античной традиции, важную роль играют сообщения китайских авторов, особенно относительно завоевания кочевниками Греко-Бактрии и сложения Кушанского царства (Бичурин Н.Я., 1950).

История изучения археологических памятников Бактрии сравнительно коротка и в ней отчетливо наблюдается тенденция к сложению бактрийской (или кушанской) археологии как самостоятельного научного направления со своими специфическими приемами, понятийной сеткой и устойчивыми комплексами (Массон В.М., 1976а). Первые сведения о древностях амударьинского правобережья восходят еще к XIX в., когда развалины древних поселений и архитектурные сооружения осматривали и описывали географы, военные инженеры и просто любители-краеведы. В конце XIX — начале XX в. с большим профессионализмом рассматривались памятники мусульманского средневековья (Массон М.Е., 1940б). Собственно памятники, относящиеся именно к древней эпохе, не были вычленены из общей массы древностей, за исключением комплекса известного амударьинского клада, обнаруженного при случайных обстоятельствах (Зеймаль Т.Н., Зеймаль Е.В., 1962) и изданного уже не в целостном виде (Dalton О.М., 1905; Зеймаль Е.В., 1979).

По существу древние археологические комплексы на юге Средней Азии оставались не выделенными и в 20-е годы. Так, в 1926–1928 гг. в Термезе и в его округе работала экспедиция Музея восточных культур, обследовавшая, в частности, остатки ступы кушанского времени, руины которой носили название Зурмала, но сама ступа была ошибочно датирована IV–VII вв. н. э. (Стрелков А.С., 1927). Однако широкие археологические исследования и развитие местных научных центров после Великой Октябрьской социалистической революции в довольно короткие сроки ликвидировали отставание среднеазиатской археологии, хотя это произошло и не сразу.

Большое значение для археологии Северной Бактрии имело открытие в 1932 г. на одном городище около Термеза, носящем название Айртам, скульптурного фриза (Массон М.Е., 1933), а также раскопки в 1933 г. на этом памятнике. В ходе раскопок не только было установлено наличие остатков буддийского монастыря, но и выделен комплекс археологических объектов, прежде всего характерной керамики, датированной найденными в слое кушанскими монетами (Массон М.Е., 1935), что знаменовало рождение кушанской археологии. Важное значение в становлении этого раздела среднеазиатской археологии имели развернувшиеся в 1936–1938 гг. работы Термезской археологической комплексной экспедиции под руководством М.Е. Массона (Массон М.Е., 1938; 1940а, б; 1945). В ходе этих исследований, охвативших ряд исторических периодов, были широко поставлены вопросы всестороннего изучения древних памятников, исследования древнего орошения, палеоботанических и остеологических коллекций. Были выявлены кушанские слои на территории Старого Термеза и установлено, что он в этот период был крупным городским центром, начаты раскопки буддийского культового комплекса Каратепе, специально изучались объекты архитектурного декора (Пугаченкова Г.А., 1945), продолжены раскопки на городище Айртам, где был получен выразительный керамический комплекс (Вязьмитина М.И., 1945а, б). Однако в целом объем раскопок культурных слоев кушанского времени был ограничен, памятники за пределами городищ Старого Термеза почти не обследовались, типология археологических материалов практически не разрабатывалась.

Со второй половины 40-х годов происходит заметное расширение числа исследованных памятников. На юге Узбекистана производит разведочные работы и небольшие раскопки Л.И. Альбаум (1955а, б) и В.Д. Жуков (1961), в западном Таджикистане разворачиваются работы Согдийско-Таджикской археологической экспедиции, в ходе которых был открыт могильник Тупхона (Дьяконов М.М., 1950). Особенно важными для развития кушанской археологии были раскопки, проведенные на двух городищах в долине р. Кафирниган, — Калаимир и Кейкобадшах, где была установлена определенная стратиграфическая колонка и выделены комплексы Кобадиан I–V (Дьяконов М.М., 1953). Хотя в намеченную последовательность комплексов были внесены коррективы (Массон В.М., Заднепровский Ю.А., 1955; Мандельштам А.М., 1966а), в целом кобадианская стратиграфия как первый опыт хронологического членения памятников северной Бактрии сыграла свою положительную роль. Помимо Кобадиана, в долине Кафирнигана изучался ряд других поселений, но особенно важным было открытие Согдийско-Таджикской экспедицией в Бишкентской долине обширных могильников, оставленных древними кочевниками (Мандельштам А.М., 1966а). В 60-е годы разворачиваются широкие систематические раскопки на ряде древнебактрийских памятников — на крупном, хотя и провинциальном, центре городище Яван (Юркевич Э.А., 1965; Зеймаль Т.И., 1969), на небольшом памятнике на юге Таджикистана — Саксанохуре, где был обнаружен выразительный комплекс монументальной архитектуры (Литвинский Б.А., Мухитдинов Х.Ю., 1969), и на городище Халчаян по среднему течению Сурхандарьи, где были открыты первоклассные памятники древней скульптуры (Пугаченкова Г.А., 1966б; 1971а). С 1961 г. возобновились раскопки буддийского комплекса Каратепе в Старом Термезе (Ставиский Б.Я., 1964; 1969; 1972а). Наряду с выразительными объектами искусства массовый археологический материал все более заполнял кабинеты исследователей и музейные фонды. В известной степени уровень его разработки нашел отражение на состоявшейся в 1968 г. в Душанбе международной конференции по истории, археологии и культуре Центральной Азии в кушанскую эпоху (Центральная Азия, I, 1974; II, 1975). На конференции были представлены и доклады о новых раскопках и новых археологических материалах кушанского и предкушанского времени. Но они в основном характеризовали лишь активное возрастание информационного потока без его целенаправленной организации. Конференция способствовала повышению интереса широкой общественности к одной из «забытых империй древности» — кушанской державе. Но ее тематика была традиционной, и собственно кушанской археологии касалась сравнительно мало. Проблемы хронологии рассматривались как обычно с учетом материалов нумизматики и письменных источников без привлечения данных археологической стратиграфии. Традиционным для кушанистики было изучение вопросов истории искусства и проявляющихся в нем взаимодействий разных культурных традиций. Показательно, что проблема синтеза различных начал в кушанской художественной культуре была одной из основных и в публикациях, посвященных материалам Халчаяна, хотя там в ходе проводившихся раскопок был сделан ряд наблюдений и чисто археологического характера.

Вместе с тем количественный рост новых материалов, зафиксированный, в частности, и душанбинской конференцией, не мог не привести к качественным переменам, которые и наступают с конца 60-х — начала 70-х годов. В организационном отношении новый период во многом связан с работой больших экспедиций с четко очерченной программой. Так, Узбекистанская искусствоведческая экспедиция сосредоточила свои основные усилия на широкомасштабных раскопках городища Дальверзин, что привело и к сенсационной находке клада золотых изделий, и к получению достаточно полной картины развития городской культуры (Пугаченкова Г.А., 1971б; 1974б). Широкие задачи поставила и Южно-Таджикская экспедиция, начавшая свои работы с 1973 г. (Литвинский Б.А. и др., 1977). В 1972 г. была создана Бактрийская экспедиция, объединившая усилия археологов ЛОИА АН СССР и Института археологии АН УзССР (Массон В.М., 1974а; 1976а). Бактрийская экспедиция поставила своей специальной задачей получение массового археологического материала (Некрасова Е.Г., 1974), характеризующего производство, быт и культуру различных слоев населения как сельского, так и городского. Особое внимание было уделено сплошному обследованию памятников и разработке их типологии, специальный отряд занимался раскопками сельских поселений.

Результаты не замедлили сказаться уже на самом характере и объеме собственно археологического материала. Широкие разведочные работы реально поставили вопрос о создании карты кушанских памятников (см.: Ставиский Б.Я., 1977б, с. 42–83). В печати лучше всего отражен учет памятников, проводившийся на юге Узбекистана (Ртвеладзе Э.В., Хакимов З.А., 1973; Ртвеладзе Э.В., 1974б; 1976). Значительный объем учтенных памятников позволил предложить разработки по типологии древних поселений (Ртвеладзе Э.В., 1974б; Массон В.М., 1976а). Продолжались систематические раскопки культовых центров, в числе которых, помимо Каратепе, следует назвать эффектный буддийский монастырь Фаязтепе, также расположенный в круге Старого Термеза (Альбаум Л.И., 1974; 1976; 1979), и культовый комплекс на Каменном городище в юго-западном Таджикистане (Пичикян И.Р., 1979; Литвинский Б.А., Пичикян И.Р., 1979). Но наибольшее значение имели широкие раскопки поселений, доставившие самую разнообразную информацию о многих сторонах жизни и деятельности кушанского общества. Из работ на крупных городских центрах следует назвать раскопки на Дальверзинтепе (Дальверзинтепе, 1978) и на Зартепе (Массон В.М., 1973; 1974б, 1975; 1976б, 1977а, б; 1979). Ш.Р. Пидаев возглавил специальный отряд Бактрийской экспедиции, раскапывавший сельские поселения, что позволило рассмотреть вопрос не только о культуре и быте их обитателей, но и об аграрных отношениях в кушанской державе (Пидаев Ш.Р., 1974; 1975; 1976а, б). На ряде памятников были осуществлены стратиграфические разрезы, в том числе на городище Старого Термеза (Козловский Б.А., Некрасова Е.А., 1976), в Дальверзине, на Зартепе и на небольших поселениях в Ширабадском р-не (Некрасова Е.А., 1976). Это позволило обоснованно поставить вопрос об относительной хронологии и о выделении в рамках древней Бактрии нескольких археологических комплексов как устойчивых сочетаний типов массовых объектов от керамики до терракот (Массон В.M.,1979б; Завьялов В.А., 1979а; Некрасова Е.А., 1979). Резко возросло количество публикаций, среди которых наибольшее значение наряду с работами по искусству и общими обзорами (Массон В.М., 1966б; Пугаченкова Г.А., 1971а; 1973а; Ставиский Б.Я., 1977в; Staviski В., 1979) появляются специальные археологические монографии и сборники (Мандельштам А.М. 1975; Ставиский Б.Я., 1977б; Из истории…, 1973; Дальверзинтепе, 1978; Древняя Бактрия, 1974; Бактрийские древности, 1976; Ртвеладзе Э.В., Пидаев Ш.Р., 1981; Литвинский Б.А., Седов А.В., 1983). Немалую роль сыграли и успешные работы советско-афганской археологической экспедиции, развернувшиеся к югу от Амударьи (Кругликова И.Т., 1974; Кругликова И.Т., Пугаченкова Г.А., 1977; Массон В.М., 1979а). По существу этими трудами была создана кушанская археология, имеющая теперь дело не только с эффектными памятниками искусства и архитектуры, но и с массовыми вещевыми материалами.

Обращаясь к их общей характеристике, остановимся, прежде всего, на выделении археологических комплексов и на вопросах хронологии. Здесь во многом решающее значение имеют стратиграфические шурфы и разрезы, позволяющие наметить членение археологических материалов на отдельные комплексы, связанные со строительными горизонтами, и проследить эволюцию объектов, взятых как отдельно, так и в устойчивых сочетаниях. Первая попытка такого членения для Северной Бактрии была предложена М.М. Дьяконовым, выделившим для эпохи, рассматриваемой в данном разделе, комплексы Кобадиан II–V (Дьяконов М.М., 1953). Однако это деление не во всех своих частях было достоверно обосновано стратиграфически и почти сразу же встал вопрос о возможном объединении комплексов Кобадиан II и III (Массон В.М., Заднепровский Ю.А., 1955). Последующие раскопки на городище Кейкобад-шах также не подтвердили разновременности керамики, выделенной в эти два различные комплекса (Мандельштам А.М., Певзнер С.Б., 1957), а потом вообще были высказаны сомнения в том, что в кобадианской колонке представлены ранние комплексы III–II вв. до н. э. (Зеймаль Т.И., 1969, с. 7). Вместе с тем развертывание археологических исследовании вело к накоплению данных по северобактрийской стратиграфии. Стратиграфическая колонка, правда, на ограниченной площади небольшого шурфа, была намечена для Халчаяна (Пугаченкова Г.А. 1966б, с. 30–37), стратиграфические же работы на городище Яван дали большой, пока почти не опубликованный материал (Зеймаль Т.И., 1969; Литвинский Б.А., 1973а, с. 14–17). Целая серия шурфов была заложена Бактрийской экспедицией как на городищах Старого Термеза (Козловский В.А., Некрасова Е.А., 1976) и Зартепе (Массон В.М., 1976а), так и на небольших поселениях (Некрасова Е.А., 1976). По материалам Дальверзинтепе Г.А. Пугаченкова предложила выделение таких комплексов, как греко-бактрийский, юечжийско-кушанский, великокушанский и позднекушанский (Пугаченкова Г.А., 1971б). Эта периодизация под немного измененными названиями была повторена и в обобщающей книге по этому городищу (Дальверзинтепе, 1978). Правда, в последнем издании уделено недостаточное внимание синхронизации разрезов и шурфов, осуществленных на территории этого огромного городища [52] .

52

Критику халчаянской стратиграфической шкалы см.: Литвинский Б.А., Седов А.В., 1983, с. 29 и сл.

Эти материалы позволяют на основании характерных находок, в первую очередь керамики, предложить синхронизацию наслоений, вскрытых на перечисленных городищах и поселениях (Массон В.М., 1976а). При этом, разумеется, надо учитывать разный характер культурных отложений, выделяемых в качестве археологических горизонтов на том или ином памятнике.

Помимо стратиграфических колонок, широкие раскопки отдельных памятников на уровне одного-двух верхних горизонтов дают обильный и очень ценный для археологической систематики материал. Этот материал если и трудно именовать закрытым комплексом в узком значении этого слова, то во всяком случае благодаря своей массовости, позволяющей отличить случайное от типичного, на нем устанавливается устойчивое сочетание объектов, характерное для определенного этапа культурного развития. Эти комплексы, представляющие собой широкое сочетание различных типов объектов, существенно дополняют данные стратиграфических разрезов, материал которых не столь обилен, но зато дает представление о развитии культуры во времени.

Взаимозаменяемость всех этих стратиграфических разрезов и комплексов, представленная в виде таблицы, дает достаточно надежную картину относительной хронологии археологических комплексов Северной Бактрии. Решающие рубежи существенных изменений в наборе археологических объектов достаточно определенны, и практически действующая четырехчленная схема, по которой, например, было дано описание материалов Дальверзина (Пугаченкова Г.А., 1971б), в целом достаточно обоснованна, хотя, разумеется, со временем будут предложены и более детальные подразделения. Несколько иначе дело обстоит с вопросами терминологии. Понятийная сетка, построенная на исторических терминах как, например, юечжийско-кушанский и великокушанский периоды, хороша для исторической периодизации, но едва ли удобна для организации археологического материала, поскольку самими наименованиями она уже вносит элемент его интерпретации, тогда как речь идет о начальном этапе собственно археологического и только археологического источниковедения. Поэтому, безусловно, объективное использование названий эталонных памятников, где соответствующие материалы представлены наиболее ярко или были выявлены впервые. Такие термины были предложены на совещании по античной культуре Средней Азии и Казахстана (Массон В.М., 1979б; Завьялов В.А., 1979а; Некрасова Е.А., 1979).

К сожалению, пока в Северной Бактрии слои греко-бактрийского времени изучены лишь попутно и не вполне ясно, как следует с точки зрения археологической систематики именовать соответствующий комплекс, представленный в Южной Бактрии материалами городища Ай-Ханум. Археологический комплекс следующего периода, именуемого Г.А. Пугаченковой юечжийско-кушанским (можно проще говорить просто об юечжийском), предложено именовать халчаянским. Для двух других комплексов времени великих кушан и позднекушанского, часто именуемого кушано-сасанидским, предложены соответственно термины дальверзинский и зартепинский (табл. CIX–XCIII).