Друзья бога
Шрифт:
— Ну и набрали мы сброда на Ямайке, — только и смог сказать Андреа.
Быстрыми и неприятными движениями руки Вальдеса обшарили карманы Андреа и сняли с перевязи шпагу.
— Пригнись! — раздался внезапно крик Манко.
Андреа, ведомый скорее инстинктом, чем разумом, рухнул на пол. А боевой топор ацтеков со свистом вошел прямо в лоб Вальдесу. Падая, тот в агонии все-таки спустил курок. Прогремел выстрел, но Андреа не стал разбираться, куда угодила пуля. Выдернув из головы Торро топор, он за один прыжок преодолел расстояние до лежащего врача. В бешенстве Андреа двумя ударами уложил предателей.
— Где четвертый? — крикнул
— В углу. — Манко показал куда-то себе за спину. — Он меня связать хотел. Я ведь говорил, что придут только трое.
— Спасибо, Манко, ты спас мне жизнь. — Андреа протянул руку индейцу. — Но в морду я дал тебе по делу!
— Ты мне брат, я на брата не обижаюсь. — Манко ответил на рукопожатие.
Через час небольшой караван из десяти мулов и трех всадников двинулся на запад, к берегу Тихого океана.
Глава 20
Лагерь разбили на берегу живописной бухты Сиуатанехо, где путешественники должны были дождаться прихода «Диссекта». Золото на всякий случай спрятали в тайнике, вырытом в зарослях пальм, подступающих к самой кромке океана. Там же оставили мулов, соорудив временный загон из тонких стволов молодых акаций.
Неделя отдыха на райском побережье океана пошла Андреа, Манко и Травалини на пользу. Мучения перехода забылись, усталость прошла, раны затянулись, не оставив никаких следов, кроме нескольких мелких шрамов. Манко после событий в пирамиде изменился, от его замкнутой таинственности почти не осталось и следа, и по вечерам часто рассказывал смешные истории из ацтекского эпоса. Но каждый раз, когда Андреа намеками пытался поговорить с ним о том, что произошло в храме, индеец упорно уходил от вопросов. Наконец Андреа спросил его в лоб:
— Манко, я понимаю, что ты не хочешь мне ничего объяснять. Но я все-таки хочу знать, что произошло там, с какими силами мы столкнулись. Я прошу, объясни. — Андреа, сидя у костра, следил за реакцией индейца, освещенного пляшущими языками огня. — Я уважаю твою веру и традиции твоего народа, но поверь, в моем желании понять нет ни грамма желания владеть. Только знать.
— Много лет назад испанцы разорили нашу империю, и Монтесума предал нас, — неожиданно заговорил индеец.
— Предал? Я слышал, что он погиб, борясь с захватчиками.
— Монтесума думал, что умер. Но нет прощения предателю! — Манко, казалось, даже чуть поднялся в воздух над костром, столько возмущения и силы было в его глазах.
— Кого он предал? — спросил Травалини. — Великий Монтесума боролся в рядах освободительного движения…
— Он хотел принять вашу веру, — мрачно изрек Манко.
— А что, вера царя стоит жизни народа? —
не унимался врач.— Вера стоит жизни.
— Чья жизнь — цена веры?
— Того, кто верит.
— Во что, во что верит? В то, что если вырезать сердце у невинного юноши, то всем станет сразу хорошо?
— Юноша первый в это верит. Верил. И его жизнь была подвигом.
— Варварство не есть подвиг. Варварство — это потакание низменным инстинктам.
— А разве инстинкт может быть низменным?
На мгновение повисла пауза. Андреа не знал такого слова — «инстинкт», Травалини употребил его в силу своей природной склонности к академической дискуссии. Но вот то, что Манко знал это слово, — просто обрушило спор.
— Когда Монтесума решил принять вашу веру, он предал нас. Нельзя предать веру ради свободы — уперся Манко. — Вот Кетцалькоатль и проклял его. Монтесума умер, но его дух должен был сидеть взаперти до освобождения.
— Сидеть где? Манко, я все, конечно, понимаю, но уж если он стал христианином, дух Монтесумы не может быть нигде, кроме как во власти Бога!
— А он и не стал христианином. Он просто собирался нас предать.
— Манко, тысячу раз готов повторить: прийти в лоно истинной церкви — это не предать, это спасти ваши души.
— Это твоя вера. Вот ты и спас его.
— Что значит спас?
— Ты дал душе Монтесумы пойти туда, куда она хотела. Ты открыл храм его души.
— Ага, а дрался я с чертями?
— Ты его освободил. И отдал ему нож. Вот его дух и ушел к верхним людям.
— И что теперь?
— А теперь — все. Вы оба свободны.
— А почему именно я смог его освободить?
— Спроси у богов. Избранный богами часто изгой у людей. И наоборот. Но это все пашня не нашего плуга. Вон смотри, корабль!
Манко протянул руку, указывая куда-то в сторону океана.
— Как ты можешь увидеть корабль в темноте? — изумился Травалини.
Но тут словно в подтверждение слов индейца грянул пушечный выстрел. Во вспышке холостого заряда Андреа успел различить знакомые очертания «Диссекта». Юноша выхватил из костра ветку и стал ею размахивать, стараясь привлечь внимание команды корабля. К нему присоединился врач. Видимо, их сигналы увидели с фрегата. В ответ им помигали фонарем и опять грянул холостой залп пушки.
Через полчаса спущенная с борта фрегата шлюпка неслась на десятке весел по воде. Море приветливо фосфоресцировало, придавая встрече особую торжественность. На носу, раскачиваясь в такт гребкам, стоял человек с фонарем в руках. С берега было не видно, кто это, но все равно Андре, Травалини и даже индеец были готовы прыгать от радости.
— Это Санториус! Сайрус, мы здесь! — Андреа изо всех сил размахивал горящей веткой.
Однако и так было понятно, что шлюпка шла именно к ним. Через несколько минут Андреа уже обнимал своего офицера. На глазах Травалини даже навернулись слезы.
— Давайте погрузим все, и на борт. — Санториус, казалось, устал от объятий и поторапливал Андреа с товарищами. Команда шлюпки не сошла на берег, моряки сидели молча и сушили весла.
— Нет, сейчас на борт! В темноте тяжело грузиться! — Андреа спешил на свой корабль.
— А где все? — Санториус понял, что всего три человека ожидают на берегу.
— Потом, завтра утром! Давайте на борт!
Шлюпка, приняв пассажиров, устремилась на рейд «Диссекта».
— А что же Топо, почему он не пошел с вами? — спросил Андреа.