Друзья, любовники, шоколад

– Вот как! – откликнулась Изабелла. – Ну, здесь это нормальным не считается. Думаю, для нас равенство – очень существенная часть отношений. А при такой разнице в возрасте женщина вряд ли будет на равных с мужчиной.

Притворяясь неслыханно удивленным, он чуть откинулся назад.

– Равенство? Но кому оно нужно?

– Например, мне, – ответила Изабелла.

– Вы уверены? – усмехнулся он. – А вам не кажется, что равенство – это немножко… скучно?

А ведь он прав, поняла Изабелла, чуть подумав. Равенство – это скука, и добро – скука. Ницше был в этом абсолютно уверен. Мирная жизнь скучна, насилие и конфликты рождают бесконечно разнообразные эмоции. А человека, что сидит сейчас против меня, скучным никак не назовешь.

– Да, – признала она. – Равенство отдает скукой. Однако скуку я безусловно предпочитаю нечестности. Мне хочется жить в обществе, честном по отношению к своим гражданам, а не в том, где всем заправляет несправедливость. Я предпочту жить в Швеции, а не… – Она запнулась.

Что теперь происходит в странах, где жизнь в самом деле страшна? Где они? Все осуждаемые режимы, не выдержав критики и давления, развалились. Но ведь остались еще государства, где огромен разрыв между богатством и бедностью. Парагвай? Она ничего не знает о Парагвае. Там был игрушечный диктатор, но, кажется, его свергли. А гигантские латифундии сохранились? И что происходит в арабских странах, где шейхи и принцы пользуются национальным достоянием как своим личным капиталом? Повсюду много несправедливости, но об этом мало кто говорит. Хотя существует еще и рабство, и долговое бремя, и принудительная проституция, и торговля детьми. Все это присутствует в нашем мире, но голоса, восстающие против зла, почти не слышны, заглушенные повседневным шумом, не замечаемые из-за падения нравственности.

– … А не где? – вызывающе подхватил Томазо. – Не в Италии?

– Ну что вы! Я с большой радостью жила бы в Италии.

– Так приезжайте! – Он сделал широкий жест. – Столько английских леди живут среди холмов в окрестностях Флоренции. Почему бы и вам там не поселиться?

Возможно, он хотел сказать что-то приятное, а может, реплика не содержала никакого подтекста. Но слова «столько английских леди» невольно отнесли ее к категории утонченных и эксцентричных старых дев, обожающих местечки вроде Фьезоле: не шумный блеск, а чуть поблекшие, изысканные, дымкой воспоминаний окутанные ландшафты, словно сошедшие с картин Боттичелли и сохранившиеся только в забытых уголках Тосканы. К незамужним тетушкам, уже окруженным племянниками или готовым приветствовать их появление. Да, он пригласил ее проехаться в «бугатти» по горной Шотландии, и она почти согласилась. Но видит он ее тетушкой, что составит ему компанию, выступит в роли гида, поможет разбираться в дорожных картах и расскажет историю резни в Гленко. А у нее-то закружилась голова, показалось, что ей предлагают выступить в роли героини романтического и даже сексуального приключения.

Официант принес первое блюдо – поставил перед ней тарелку морских гребешков на ложе из наструганных зеленых и красных перцев. Глядя на них, она едва справлялась с жалостью к себе. Потом опомнилась. К чему так мучиться? К чему вечно гадать, что правильно, а что неправильно? Что, если просто начать действовать? Почему не пойти ва-банк и не доказать, что он видит меня в неправильном свете? Что, если завоевать его?

Она подняла глаза. Официант с перечной мельницей в руках почтительно предлагал свои услуги. Это всегда раздражало ее. Почему, собственно, владельцы ресторанов не дают посетителям самим молоть перец?! Впрочем, официант тут не виноват, так что и думать не о чем.

Изабелла посмотрела на своего визави:

– Я все обдумываю ваше предложение. Оно заманчиво. Может, отправимся на той неделе?

Она внимательно следила за его реакцией. Но он ничем себя не выдал. Только улыбка тронула губы и в глазах что-то вспыхнуло и погасло, но, возможно, это была лишь игра света, отблеск, вызванный легким наклоном головы.

Глава семнадцатая

Джейми не слишком любил играть, когда в театре шел балет. Край сцены нависал над оркестровой ямой, и стук пуантов прямо над головой раздражал выше всякой меры. Вот что испытывают люди, имея шумных верхних соседей, ворчал он мысленно. Но это была работа, и к тому же хорошо оплачиваемая. А значит, более предпочтительная, чем муки с учениками.

Сегодня, на другой день после ужина Изабеллы и Томазо, он играл в утреннем спектакле Шотландской балетной труппы и должен был после спектакля встретиться с Изабеллой в кафе Фестивального театра.

Ей нужно было поговорить с ним. Услышав это, он спросил: «О чем?», но тут же оборвал себя, так как отлично все понял. «Назначайте место встречи, – сказал он и все-таки не удержался от вопроса: – Вы натворили глупостей, да, Изабелла?»

Правильно было бы ответить «да», но она этого не сделала. Хотя почти согласилась отправиться с незнакомцем в горную Шотландию (об этом она не расскажет Джейми – во всяком случае, пока), выдавала себя за медиума, вызвала острую враждебность Грэма – и все это, конечно, следовало бы назвать словом «глупости». Тем более что если последние два нелепых шага были вызваны ее пониманием лежащих на нас моральных обязательств, то первый объяснялся дурацкой бравадой. И все же об этой глупости – о безответственном флирте с Томазо (может, с его стороны это пока и не флирт, но с ее стороны так уж точно) – она совершенно не сожалела. Напротив, при одной мысли о безоглядной эротической игре и возможных ее последствиях она вся розовела от удовольствия. «Мой итальянский любовник, – скажет она когда-нибудь после и со вздохом прибавит: – Да, признаюсь, я сама это начала». Конечно, этого никто не услышит, она никому не признается, но и возможность повторять это про себя уже принесет радость. «Мой итальянский любовник» – сколько женщин, томящихся от узости рамок и монотонности жизни, хотели бы иметь право втайне произнести это. «Да, конечно, невесело, но давно, в прошлом, у меня было нечто чудесное – роман с итальянцем».

Через стеклянную стенку кафе Фестивального театра Изабелла видела стоящее напротив здание Королевского хирургического колледжа. Из боковой калитки в окружавшей его ограде как раз выходила группа только что проэкзаменованных медиков. Все они вглядывались в лист бумаги, который держал, тыча в него пальцем и что-то доказывая, один из подвергнутых испытанию. Но остальные отрицательно покачивали головами, и Изабелла почувствовала укол жалости. В чем ошибался этот бедняга? Предлагал удалить не тот орган? Все проходившие экзамен были оперирующими хирургами из самых разных точек мира, приехавшими в надежде пройти испытания и получить право заниматься исследовательской работой. Удавалось это лишь малой части. Семерых из шестидесяти приглашают в одно из научных святилищ, остальным вежливо отказывают, рассказывал Изабелле знакомый хирург. Врач, предлагавший всем вглядеться в его записи, горько повесил голову. Женщина, шедшая рядом, обняла его за плечи. Да, путь домой будет для них невеселым.

Джейми бесшумно скользнул на соседний стул. Она обернулась – и вот он, вот эта улыбка, которая так чарует.

– Играли Арво Пярта.

– Медленный темп, – подхватила она. – Паузы. Точное повторение музыкального рисунка.

– Именно. – Он рассмеялся. – Но я получил удовольствие. Балет, который шел сегодня, создан на музыку его произведения «Псалом». Потрясающая композиция!

– Так что сегодня вы в хорошем настроении.

Он почесал макушку, посмотрел в окно:

– Можно сказать и так. Да, я в хорошем настроении. Хотите его испортить? Что-то случилось?

– Давайте немного прогуляемся, – предложила Изабелла. – Тут душновато. Если не возражаете, поговорим на ходу.

Джейми отдал фагот на сохранение молоденькой кассирше и догнал Изабеллу, успевшую уже выйти из театра. Перейдя через улицу, они двинулись вниз по Николсон-стрит в сторону Южного моста. Прошли мимо книжного магазина, который Изабелла по старинке называла лавкой Тина и завернули на Лазаретную. Рядом высилось старое здание университета – гигантский куб из серого камня, а над его куполом блестела, ловя лучи предзакатного солнца, статуя обнаженного юноши с факелом в руках – золотого на фоне густых облаков. Бродя по Эдинбургу, Изабелла постоянно задирала голову: там, наверху, было столько полузабытых чудес. Вырезанный из камня чертополох – эмблема Шотландии, рыльца водосточных труб в виде голов чудовищ-горгулий, остроконечные крыши и башенки, наполовину стертые буквы, образующие слова «перья», «чернила», «ссудная касса» – затерянные следы торговли и жизни города в девятнадцатом веке.

Джейми оживленно рассказывал об Арво Пярте и предстоящем ему выступлении с Шотландским камерным оркестром. Изабелла слушала. Ей хотелось затронуть другие темы, но Джейми был все еще полон впечатлениями от спектакля, и она с удовольствием давала ему выговориться. В конце Лазаретной дорога круто шла вниз, к Kay-Гейт, превращаясь в мощенную булыжником улицу, небезопасную для лихих пешеходов и машин. Обогнув морг, они прошли к каменной лестнице, идущей вниз на задах мрачного, обшарпанного квартала. Ступеньки были усыпаны битым стеклом. Здесь же валялась содранная с ремня пряжка.

– Оказывается, не все так мирно в этом городе, – заметил, глядя на это, Джейми.

– Да, – отозвалась Изабелла. – Стоит завернуть за угол, пройти буквально несколько шагов, и попадаешь в совсем другой мир. Он не зря держит в руке зажженный факел, – добавила она, указывая на венчающую купол университета статую.

Джейми повернул голову, и на лицо легло облачко грусти. Переведя взгляд на грязные стены сдающихся поквартирно домов, он оказался лицом к лицу с бедностью и тяготами жизни. Ступени под ногами были стерты многими поколениями проходивших здесь людей.