Друзья, любовники, враги

Перед длинной стойкой бара половина мест была занята самой разношерстной публикой. Сюда заглядывали по пути в офис или на стройку все те, кому на завтрак было достаточно чашки кофе и бутылки воды. Чтобы добиться здесь хотя бы бутерброда, нужно было быть очень умным. Еще умнее было вообще забыть о еде. Саша не могла придумать ничего лучшего, как попрактиковаться здесь в искусстве общения полов. Это вдвойне полезно, если учесть, что она не занималась этим сто лет. Как насчет того, чтобы начать с одной или пары реплик по поводу объединенной Европы? А может, порассуждать о месте Франции в мировом сообществе? Или о том, какие газеты объективнее — правые или левые?.. А что если задать мистеру Гидеону Аткинсону действительно глобальный вопрос, как часто он снимает иностранок в Тюильри по утрам?

— Не заказать ли нам горячего молока к нашему кофе? — спросил он, глядя на нее поверх очков.

«Не заказать ли нам», «наш кофе» — что это он? Даже задавая себе подобные вопросы, она чувствовала, что теряет голову. Что если он вовсе не рассматривает эту встречу в качестве оценочного просмотра?

— Да, — ответила она, наблюдая, как он шепчется с официантом.

Вот, снял очки. Словно указкой, проводит дужкой очков по меню. Надел очки. Говорит что-то, кивая в сторону бара. Принимает и отклоняет предложения официанта. Можно подумать, дело происходит в шикарном ресторане.

Затем следует бурная деятельность официанта. На столе появляются тарелки и чашки. Салфетка опускается точно ей на колени. На столик ставят вазу с булочками и бутербродами, стакан густого апельсинового сока, розетку с джемом, появляется молочник с горячим молоком, пара яиц вкрутую.

— Если вы хотите что-то еще, скажите, — проговорил он, глядя на нее так, словно хотел обнять взглядом.

— Нет-нет, спасибо, этого слишком много, — ответила она, размышляя о том, что если «кофе» для него означает «завтрак», то не означает ли «завтрак» в таком случае «пожизненное заключение».

— Хорошо поесть с утра — первое дело для атлета, — серьезно сказал он.

Бросив в кофе кусочек сахара, она почувствовала, что краснеет. Дело в том, что она никогда не пила кофе с сахаром.

— Итак, вернемся к моему падению? — спросила она, стараясь придать голосу шутливый тон.

— Вообще-то упали вы вполне грамотно, — начал он, попивая кофе. — Однако главное для женщины в такой ситуации это знать, как закричать при этом. Вы согласны?

Нет в жизни гармонии. Кажется, она имела несчастье напасть на субъекта, который не вполне нормален. Не то чтобы она была экспертом по этой части, но его слова ошеломили ее. А может, он дурачится? Или из этих пещерных европейцев, которые до того аристократичны, что похожи на животных?.. Между тем он по-прежнему казался ей необыкновенно привлекательным и вроде бы не угрожал ее жизни и здоровью.

— Нет ли у нас проблем с языком, — сказала она с очаровательной улыбкой, — я что-то не поняла вопроса.

— Женщина, которая умеет кричать, очень соблазнительна, — обстоятельно объяснил он, — потому что воздействует на все защитные мужские инстинкты. Это может выглядеть очень сексуально.

Она решила продолжать игру.

— Чем же по-вашему отличается умелый крик от неумелого?

Кто знает, может быть, она даже почерпнет для себя что-нибудь полезное.

— Хороший крик вовсе не означает, что надо бить себя в грудь, визжать или корчить гримасы. — Он чуть наклонился к ней. — Единственное, что я имел в виду, это то, что ваше падение и было эталоном грации и красоты.

Она отщипнула кусочек бутерброда. Ее мысли были где-то далеко.

— Вы были здесь во время войны? — вдруг спросила она.

— Какой войны? — слегка удивленный, переспросил он.

Не было, однако, ничего удивительного в ее вопросе, за исключением того, что она вообще спросила об этом.

— Второй мировой, — ответила она, понимая, что пошла напролом, хотя могла найти и более осторожный путь. Она находилась в таком смятении чувств, что была способна затронуть любой вопрос — от коллаборационизма до обрезания — лишь бы добиться того, что она хотела.

— Моя семья была в Европе, — сказал он, продолжая пристально смотреть на нее.

После Рима она стремилась к одному. Это стало ее навязчивой идеей, вошло в ее натуру, переполняло ненавистью. С тех пор как она прилетела в Париж и услышала эти оглушительные автомобильные гудки, ей грезились угрожающего вида люди. Перепоясанные ремнями и в шинелях, они вытаскивают жителей из их домов, они…

— А вы тогда были в Париже? — спросила она.

— Я не такой старый, как вам кажется, — проворчал он. — И потом, моих родителей не было в Париже. Во время войны они жили в Лондоне.

— Что не так уж плохо, а?

— Во многих отношениях это было как раз хуже. Из-за частых бомбардировок и трудностей с продовольствием. И еще несколько лет после войны Лондон находился в весьма плачевном состоянии. Впрочем, любой британец скажет вам, что предпочел бы любые лишения, чем жить в оккупации или быть депортированным.

Вежливые слова «оккупация» и «депортация» были призваны сгладить ужас происходившего в действительности. Точно так же современные деятели жонглируют словами, чтобы не употреблять выражений вроде «террористический акт» или «диверсия». Однако людей все-таки убивают. Убивают маленьких мальчиков в красных курточках. Кое-кто называет это революционным порывом борцов за свободу, — подумала она, ощутив внезапный озноб.

— Вы теряли близких во время войны? — спросила она.

— Нет, — тихо сказал он после мгновенного смущения и замешательства.

Ей захотелось переменить тему разговора. Она все равно не смогла бы подобрать слов, чтобы рассказать о том, что ее беспокоит.

— Мужчины среднего возраста могут выглядеть соблазнительно, — сказала она, возвращаясь к началу разговора. Сей предмет был гораздо безопаснее и не выдавал ее потаенных чувств.

— А вы специалист по этой части? — спросил Гидеон.

— Если только начинающий.

— И до какого возраста они могут казаться таковыми? — улыбнулся он, и ей показалось, что он хочет взять ее за руку.

— Тут нет ограничений.

— В самом деле?

Нет смысла просвещать его в этом отношении, если он до сих пор сам до этого не дошел. Да и как объяснишь то, что находится где-то на подсознательном уровне и о чем лишь можно догадываться. Не подлежит сомнению только то, что сексуальная притягательность мужчин не имеет возрастных пределов из-за их неограниченной возрастом способности к оплодотворению. Женщины же быстро теряют сексуальную привлекательность, когда уже не в состоянии иметь детей.