Дурное начало

— Странно исповедь вдруг услышать. Вдвойне странно о беспорядке в чужой голове узнать.

— Ну… Оправданием служат не только странные обстоятельства нашего разговора. Немалую роль сыграли и видения, указавшие на вас с эльфом. Кроме того, инстинкты подсказывают, единственный способ подобраться к тебе — вывернуть душу наизнанку, ничего не утаив.

— Ох, видения… Уволь. Значит знание твоих противоречивых желаний, как у иного безумца, должны неким образом расположение вызвать? Лестно…

— Пожалуй. Поверь, тот факт, что это работает — удивляет меня сильнее тебя. И помимо этого, кто первым спросил про мои тревоги?

— Именно. Тревоги. И только.

— Хорошо. Тревоги… Я воочию видела как правильный слух или тонкий намек способны сломить слабого человека или подтолкнуть сильного к ошибке. Хм… Наверное, пару раз и сама оказывалась причиной такого итога. Не ты ли недавно упомянула, как интерпретация способна определить судьбу?

— Тонкий слух. Хорошая память.

— Мои таланты. Но не единственные… Тем не менее узреть как череда непримечательных разговоров, паутина разумных доводов и ко времени преподнесенная полуправда меняют хорошего человека… Принижают того… Такой болезненный опыт впервые. К огромному сожалению, ослепленная доверием и благодарностью я отказывалась видеть первые признаки пагубного влияния. Теперь же… То зарево — не праздничный костер или прощальная вечеринка. Это расправа. Жестокая и возглавляемая той, кому первой следовало воспротивиться подобному.

Лелиана устало вздохнула, а Морриган, погрузив кисть в воду, задумчиво спросила.

— Видимо, здесь крупная история таится. Твои намеки замеченными жаждут оказаться. Если речь о символе добра по меркам севера идет, она о Матери?

Собеседница кивнула и ссутулилась, оперевшись на бедра, прежде чем продолжить. Набрав воздуха, девушка начала рассказывать.

— Именно так. Церковь… Как организация — нечто большее и, вместе с тем, нечто меньшее, чем вера в любовь Создателя. Здесь жива забота о сиротах, о больных, ущербных. Помощь во времена голода или болезней. Защита от сверхъестественной мерзости. Но так же амбиции и цели, которые тяжело сопоставлять со смыслами, лежащими в основе Песни света. Вышестоящие иерархи поставили перед Матерью Лотеринга цель — настроить людей против текущего Эрла. Возможно за этим стояли благие намерения, но мне о том неведомо. Зато известно, каким тяжелым грузом это легло на сердце доброй и смиренной женщины. Все, что та по началу осмелилась сделать — притормозить наиболее спорные и неоднозначные решения Эрла Брюленда. Не думаю, что это в конечном итоге привело бы к печальным последствиям, если бы Эрл не ушел с армией короля, забрав с собой стражу, защищавшую каждое поселение эрлинга. Глава местного храма публично выступила против этого. Но… Странным образом это послужило толчком для Сэра Эву, долгое время не выходящего из тени текущего Командора Корпуса Храмовников Лотеринга. С появлением банды тот невзначай переложил вину за страдания жителей на действия Эрла. В ответ на стремление Командора защитить людей — тот высказал разумные доводы о необходимости выполнять задачи стоящие именно перед Храмовниками, а не перед стражей. Растущие сомнения побудили Мать удержать Храмовников в поселении. А затем противостоять Старейшине, просившей о скорейшем начале сбора урожая. Затем, внезапно, обнаружились отступники. Вопреки всему, Сэр Эву каждый раз появлялся в нужное время в нужном месте. Теперь знаю, в обоих случаях то были безобидные люди. А Сэр Эву просто воспользовался дубиной страха и предубеждений. Вернувшийся Эрл не принес славной победы, высказал абсурдные требования по вывозу запасов провианта на север и вновь отбыл, бросив подданных и вассалов позади. Хасинд у храма? Это Сэр Эву выразил мысль, что нет смысла искать конфликтов с южанами бегущими от Мора. Потерявшие совесть торговцы? Тот усомнился в чистоте намерений по экспроприации собственности честных людей. И печальный итог — взявшийся непонятно откуда кунари. Тот вырезал семью и зачем-то сдался без боя. Сэр Эву поделился мнением, убийца — пугало для добропорядочных жителей, монстр, запятнанный кровью невинных. Я пыталась поговорить с Матерью… В конечном счете — эту проблему должен решать Эрл, не Церковь. Но… Но раздутую уже безмерно убежденность в том — кому должно управлять Лотерингом поколебать не удалось. Некоторых сестер, что поглупее, отправили рассказывать людям о зверстве, устроенном кунари. Возвращаясь к зареву… То самосуд, устроенный Матерью на потребу разгоряченной и испуганной толпе, в котором заживо сжигают «монстра». Плевать на кунари. Но вместе с ним в том огне сгорел хороший человек. Иногда мы стоим перед распутьем, не решаясь пойти одной из двух дорог. А сделав шаг — успокаиваем себя, что сможем вернуться и решить иначе. Однако с каждым новом шагом переиграть становится сложнее. Моя тревога — в силах ли вернуть Мать на распутье и указать той иной путь.

Морриган немного помолчала и, подняв к глазам онемевшие в воде пальцы, произнесла.

— Мысль моя в том, что на собственные ошибки больше внимания следует обращать. Чужих не счесть. Исправить их пытаться — что с ветром в борьбу вступать. Благородство, по мне, больше игра для сытых, нежели путь достойный выбора. Но… Конечно, взгляды наши различны. Когда вернешься — попытайся. Кажется… Ответ на тот вопрос ориентиром для пути послужит.

— Совет не хуже прочих. Но как бы то ни было — это не меняет моих первоначальных намерений.

— Выходит, видения важней ответов?

Едва заметно в темноте покачав головой, Лелиана прикусила губу и тихо произнесла.

— Они спасают заблудшую овцу от смерти в сомненьях на перепутье. Страх погибнуть бессмысленно и бесполезно, так ничего и не выбрав — сильнее других проблем.

— Такое объяснение принимаю. Честнее, чем бред об избранности.

С десяток минут в лодке царило молчание, прежде чем над водой разнесся негромкий, но чистый мелодичный голос Лелианы:

«Мне кажется, что я — свой собственный палач,

И кровь моя журчит, как мелодичный плач,

И долгий шёпот чьих ритмических рыданий

Я слышу, только где очаг моих страданий?

По городу течёт кровавая река,

Брусчатку в острова уж превратив пока…»^[1]

Внезапно оборвав мрачной интонации напев, девушка замолчала. Но в этот раз полог тишины окутал лодку ненадолго, разорванный тихим голосом Бетани.

— Красиво. И печально. Не подумала бы, что вечно солнечная и теплая Лелиана обладает подобной стороной.

Темнота надежно спрятала выражение лица «сестры», но каждый ощутил как на том расцвела широкая улыбка. И только воображению подвластно было дорисовать эмоции сокрытые черной вуалью — печаль, сожаление или нечто иное. Тем временем юная чародейка продолжила, аккуратно, будто пробуя на вкус, задав вопрос.

— Значит… Сэр Эву спланировал те убийства… отступников?

— Да. Пестуя в слабых людях одновременно паранойю и фанатичную веру в Создателя, Сэр Эву получал доносы, часть из которых содержала факты. В первом случае это оказался маг, что последнюю пару лет жил на ферме у многочисленного семейства. Никто не знал. Кроме одинокой боязливой соседки. Только поползли слухи — тот попытался сбежать. Может беспокоясь о приютивших людях, может испугавшись. Его догнали и убили на Тракте. Во-втором… Один охотник, из тех что поселились на переднем крае, приютил женщину из хасиндов. Спокойно жили как муж и жена. Та оказалась ведьмой. Нечто по мелочи, но Сэру Эву того хватило, дабы раздуть скандал. И завершить аналогично.

— Тот маг… Его имя — Сейд. Он приходил в Лотеринг когда отец ещё был жив. Они общались, пусть и недолго, но вежливо — как дальние знакомые, питавшие друг к другу уважение. Затем, уже после смерти отца, тот вернулся. Пару раз заходил. Ничего такого, всегда вежлив с матерью. Было ощущение, что тот приглядывал за нами.

— Слышать такое печально.

— Не так печально, как узнать о гибели семьи, с которой в детстве не раз делила стол, от рук кунари… Что ждать от Эву? Он опасен?

— Конечно опасен. Что ждать… Сэр Эву вел себя тихо, до последнего времени. Хотя теперь вижу — там всегда присутствовали некоторые планы. Он умен, последователен и амбициозен. Возможно — нетерпелив. Но здесь проблема скорее в том, что такое — не по росту. Мелкие планы и интриги внутри Корпуса — да. Но подобный размах… Не вижу в том гибкости на случай, если все пойдет наперекосяк. Тогда-то, боюсь, Сэр Эву и покажет истинное лицо…

Лелиану прервал холодный голос Алима, до этого момента ничем не выдававшего пробуждения.

— Сегодня многовато костров.

Обернувшись в ту же сторону, каждый увидел за пологим склоном медленно приближающегося холма, зарево пожара. По взметающимся в небеса искрам и багровым отсветам на бугрящихся черных пузырях дыма можно было судить о силе и масштабе пожара. С соседней лодки донесся взволнованный вскрик Карвера.

— Сестра! Ферма…

Одной рукой схватившись за борт лодки, другой прикрыв рот Бетани тихо вновь и вновь повторяла.

— Создатель! Только не мама… только не мама…

Желтые зрачки поймали далекий отблеск пламени и Морриган мрачно заключила.

— Боюсь ваш Создатель, не на нашей стороне.

* * *

Тишину заполняли размеренный плеск вёсел и тихая ругань Карвера, костерящего себя за лень, дурную идею и многое другое. Сестра смолкла, до крови кусая губы от невыносимого ожидания. Лодки спорно обошли холм, пристав к берегу посреди широкой полосы камышей. Бросив вещи как есть, каждый устремился вверх по невысокому склону берега. Только чтобы разделить свидетельство мрачной картины пожарища. Стоящая в полукилометре ферма уже догорала, дом и сарай рухнули внутрь себя, от хлева остались только угли, а зарево с дымом давало полыхающее поле ржи.

Перед остатками дома, на фоне багровых оттенков пламени чернели три фигуры, терпеливо и без движения наблюдавшие за разворачивающейся катастрофой.

Карвер было подхватил топор, но, будто ожидая этого, Морриган едко вымолвила.

— Отважные дураки первыми мрут. Честь огромна. Толку нет.

Юноша огрызнулся, не скрывая обуревающих эмоций.

— Не твоя мать там!

— Сестре правоту докажешь, голову Храмовникам под ноги сложив?

Бетани хрипло повторила следом.

— Храмовники…