Души. Сказ 2

Однако я замечаю: резиденция наполняется смехом, наполняются смехом дом и улица, наполняются смехом комнаты и библиотека; даже серьёзные стеллажи с сотнями фолиантов смеются с молодой женой. Смех гуляет по коридорам, спальням и залам, заглядывает в сад и опоясывает веранду. Дом Солнца оживает. Клан Солнца оттаивает после многолетнего сна и траура. Солнце взошло на небосвод благодаря разгуливающей по его землям Луне.

С кухни раздается едва слышимый звон от объятий двух бокалов. Узнаю их. Спустя секунду в гостиную вплывает нимфа – загадочная, увлекающая, тёмная сторона Луны. Девочка склоняется к креслу, намеренно бедром прижигая излюбленный подлокотник (я вижу дразнящие сквозь ткань линии её похорошевшего тела), и протягивает мне один из бокалов.

– Я решила, ты не прочь отдохнуть, – щебечет домашняя птичка.

– Самое время, – отвечаю я и позволяю себе пригубить. – Прекрасное вино, Луна! Хвалю за выбор.

Она знает, что всё вино таково, однако от любезности сбежать не может.

– Могу сказать то же самое, – ласково улыбается девочка. – Хвалю за выбор.

Мы договорились понемногу разорять домашние припасы. Раз в неделю или раз в несколько дней – по настроению. И, конечно, пришлось обозначить тайник в глобусе.

Спешу напеть:

– Знаешь ли ты, Луна, что на свете всего три неких объекта, с годами набирающих сочность, изящество и потребность?

– Что же это? – лепечет девочка и следом предполагает упомянутый напиток.

– Вино, книги и женщины, – соглашаюсь я.

Она жеманно дёргает плечиками и аккуратно смеётся. Аккуратно – пытаясь не нарушить обольстительности.

– Хватит сводить с ума, – предупреждаю я и отпиваю следом. – Возвращаясь к теме…и то, и то вбирает в себя силу, красоту и мудрость.

– Если с книгами и женщинами всё понятно, то как же мудрости может набраться напиток?

– А, думаешь, от чего он горчит? – улыбаюсь я и откладываю мешающие нашему общению сочинения.

Девушка

– Мне следует отлучиться по работе. Решить кое-какие дела…

Это я слышу за завтраком. И немедля отвечаю:

– Ну раз так…даю свою милость.

– Милость? – шутливо возмущается Гелиос. – Из какого словаря ты это вытащила, дорогая жена?

– Из твоего словаря, дорогой муж.

И Гелиос наблюдает за пытливым взглядом и нагло отправляющейся в рот ложкой мёда.

– Дерзишь? – уточняет.

– Если так угодно.

Желает смутить, то очевидно. Перепрыгивает с темы и что-то спрашивает. Я не понимаю что. Не слышу. Просто потому, что в миг этот он склоняется ко мне и, кончиком своего языка коснувшись пальца, касается им моих губ.

– Немного мёда, ты запачкалась, – говорит Гелиос растерянному лицу, а сам не спускает пальца; ведёт им ещё и растирает сладость. А следом закладывает себе в рот и причмокивает. – В самом деле мёд.

Блаженно вздыхает.

Что это было?

Мне хочется уйти сквозь землю. В этот же миг – припасть к Богу Солнца. Что он наделал? Этим своим незамысловатым жестом, идущим вне контекста и с каким-то безумным подтекстом.

– Нравится? – спрашиваю я.

Напористо. Хотя ситуацию не контролирую и едва соображаю.

– Ещё бы не нравилось, – говорит Гелиос. – Мы же про мёд?

– А про что ещё?

Я погружаю пальцы – безумие – в полную чашу и, растягивая липкое золото по столу, подношу их к лицу Бога Солнца, после чего велю угощаться. Он соглашается горящими от удовольствия и волнения глазами и сцепляет мои пальцы у себя на языке.

Сладко.

– Сладко, – говорит он, облизываясь. И учит: – Смотри, как надо.

Берёт меня за руку и, прижимая указательный палец к среднему, велит медленно погрузить их в чашу.

– Держи дольше, не топи так глубоко.

Чувствую, что наливаюсь краской.

Поднимает мою руку и вновь слизывает мёд. Подбородком ловит золотые нити и ни капли не теряет.

– Мы запачкали стол, – говорю я, дабы сместить центр беседы.

Не выходит.

– Ну, во-первых, ты запачкала: я, как видишь, всегда всё делаю чисто и аккуратно, – парирует Гелиос. – А, во-вторых, нестрашно: если нам понравилось и было вкусно, последствия того можно прибрать.

Я – как мне кажется – горю. Горю в самом деле. Румянец ползёт по обыкновенно бледным щекам, а потому я отворачиваюсь и спрашиваю о планируемой поездке. Гелиос всё понимает и протягивает полотенце, рассказывает о скорой приятельской беседе с некоторыми из пантеона и более смущать не смущает.

– Счастливо оставаться и хорошо тебе отдохнуть от старого наскучившего мужа, – кивает Гелиос и покидает дом.

Рвусь следом: на веранде припадаю к качелям и взмахиваю рукой в сторону отдаляющегося силуэта. Мужчина садится в машину и уезжает. Несколько дней я провожу в надоедливом одиночестве (не считая периодически мелькающей прислуги), а затем приветливо встречаю мужчину, что одаривает меня улыбкой и заносит за ухо крохотную оливковую ветвь.

– Что это значит?

– Пусть будет тайной.

Мы садимся на кухне за разговорами и чаем. Слуги завершают полуденные дела и отправляются на отдых.

– Хорошо провела время? – спрашивает Гелиос.

– Немного скучала, – признаюсь я.

– По мне или вообще?

– Не льсти себе, Бог Солнца, я не признаюсь.

Мужчина тяжело вздыхает и, причитая о жаре, расстёгивает пуговицы рубахи. Я наблюдаю выглядывающее по плечам оперение. Видела этот рисунок в день (ночь) нашего знакомства: широкие расправленные крылья лежат по лопаткам и рукам. Следом Гелиос жалуется, что автомобиль – душная тварь! – насквозь пропитал его потом. Предлагаю набрать ванну и смыть с себя дорогу. Соглашается и поспешно сбрасывает рубаху (домашняя духота утомляет, правда; из-за неё мне приходится носить короткую одежду, хотя сердце я отдаю платьям в пол). Взглядом ловлю тот самый рисунок оперения и, кротко прикоснувшись, вопрошаю:

– Что это значит?

Пальцы по голой спине сбивают с толку.

– Размах орла, который в одной из былых религий почитался богом солнца, – добродушно отвечает Гелиос, однако утаить то ли смущение, то ли испытанное наслаждение не может.

– Забавно, – говорю я. – Когда-то люди для веры своей избирали животных. Изменилось ли что-то сейчас? И кто или что станет следующим?

– Не забивай голову, – советует мужчина.

Спешу воспользоваться этим:

– Тогда я могу просить платье?

Так прямо и без начального стеснения.

– Тысячу, Луна, – улыбается Гелиос. – Завтра же пришлю замерщика, договорились?

И на следующий день в резиденцию являются женщины, что вьются вокруг меня с тканями и булавками, и выведывают предпочтения по фактуре и моделям. Всё так ново и чуждо. И интересно. Ещё день спустя швея приносит заказ: я принимаю его и награждаю Гелиоса поцелуем в щёку. Благодарю и рвусь открывать запечатанную бумагу.

– Не торопишься? – спрашиваю у покрывающегося сентиментальностью лица. – Может, у тебя дела?