Два года в тундре

Олени часто оступались и падали. Идущие впереди быки прыжками одолевали препятствие, затягивая потяги на шее упавших.

Лагерь разбили на левом берегу, у подножия горы Учкипая. Здесь необходимо было определить астропункт. Гаврилычу для определения координат нужны были звезды и солнце, а погода все хмурилась и сплошные тучи плыли над горами, задевая за их вершины.

Игы заявил Скляру:

— Дальше я дороги не знаю. Слышал только, что чукчи здесь поблизости кочуют. Может быть назад пойдем? — прибавил он, помявшись.

Игы страшно боялся оказаться летом вдали от жилых мест, так как и у него и у партии табун состоял из одних только быков. Такие табуны ненадежны, — олени разбегаются в поисках важенок. Кроме того чрезвычайно опасными являлись имевшиеся здесь мошки и комары, нередко превращавшие богатых оленеводов в нищих.

Было решено поискать чукчей в окрестностях. Ваня запряг своих собачек и поехал «искать счастья».

18 мая в небе показались журавли, а к вечеру Добровольский подстрелил на-лету гуся. Весна пришла и в долину Танюрера. Куропатки постоянно кружились на проталинах. День и ночь не умолкала пронзительная перекличка птичьих голосов.

Через два дня приехал Рентыургин. Уже издали по довольному выражению его лица можно было угадать удачу. Действительно, Ваня сообщил, что километрах в 30 отсюда, по ту сторону гряды, находилось большое стойбище с огромным табуном и большим количеством пастухов. Табуны принадлежали старому Вуук-Вукаю.

Последний не на шутку испугался, увидев нарту, запряженную собаками, так как сюда еще не забирался ни один камчадал. Когда же хозяин узнал, что вблизи находятся русские, он выскочил из полога и приказал пастухам гнать табун дальше от стойбища, несмотря на то, что отел был в полном разгаре. Он долго расспрашивал, куда и зачем идут русские.

Вуук-Вукай сам на ярмарке не был, однако знал о решениях местного съезда, так как «чукотский беспроволочный телеграф» быстро разносил по тундре все новости.

— Но это ничего! — закончил Ваня свой рассказ. — Вуук-Вукай — кулак и собакин сын, но он от нас не спрячется. Он не птица, по земле свое добро повезет. Теперь пурги нету, по следу найдем, а там уж ты, Андреич, с ним говори!

Вечером Игы снова пришел в полог к Скляру.

— Мои олени худомозглые стали, не пойду дальше. Останусь у Вуук-Вукая. Кочуй дальше один.

— Что ж, иди, если хочешь, — махнул рукой Скляр.

Образ жизни Игы был несложный: или Игы спал, или у него живот болел. Вильгичейнэ и у табуна дежурит, и даем работает, помогая матери, а Игы из полога ленится выйти, здесь же у костра исполняет все свои естественные надобности. Не слушается олень, на чаат не ловится, — садится тогда Игы на корточки, визжит, как бесноватый, от злости чаат грызет.

Ночью дождались мороза, и Ваня повел караван ближайшей дорогой к стойбищу Вуук-Вукая. Наутро, не успели поставить полога, как явились пастухи. Один из них все время болезненно морщился, держась руками за живот. Оказалось, что у него была грыжа и несчастный все время должен был ее поддерживать, так как иначе она мешала ему при ходьбе.

Чукчи с любопытством рассматривали приезжих. Они впервые в жизни видели русские лица и русскую утварь. Обступили нарту Марии. Она им говорит «здравствуйте», а они только руками размахивают.

— Каку-мэй? Русская неушка оленями правит?

Они рассказывали, что обычно вблизи этих мест никто не кочует. Дорога на Канчалан имеется, и даже не одна. Скляр сказал, что хочет пройти наиболее северной из них. Старший пастух, тот, у которого была грыжа, покачал головой:

— Олени у вас плохие, нельзя ту дорогу выбирать, да и время уже позднее. Однако, если оленей не жалко, пожалуй, дойдете. Только людей не скоро встретите, и не знаю, как сами найдете дорогу.

— Может быть кто-нибудь из вас проводит? Мы хорошо товарами заплатим!

— Сам я не могу! Видишь, живот в руках ношу, а сын мой пожалуй пошел бы. Вот хозяину скажет — и пойдет.

Позже приехал сам Вуук-Вукай с двумя сыновьями. У отца было узенькое лицо, седая, почти белая, жиденькая борода, глазки маленькие, видимо — трахомные. Седые космы на голове уцелели только у висков. Улыбаясь, он обнажал остатки коричневых зубов. Сыновья Вуук-Вукая смотрели исподлобья, делая вид, что ничем пе интересуются.

Старик начал торговлю, высыпав кучу выпоротков. Все — «отборный» брак.

— Мне сахар нужен, возьмите шкурки!

Иван приценился. У него рубаха давно от пота коробом стояла. Старик потребовал примус, сахару, масла, муки и ситцу.

Первак разозлился:

— Немного ли ему натощак будет? Скажи-ка ему, Баня, что у нас есть пыжики, пусть это барахло себе бережет.

Старик тоже обозлился и кое-как запихал рухлядь в мешок.

Ваня завел разговор о проводнике, указав на пастуха, изъявившего согласие итти с отрядом до первого встречного чукотского стойбища. Вуук-Вукай крикнул что-то пастухам, те неохотно поднялись и пошли прочь.

— Приказал им в табун итти, — перевел Рентыургин. — Я ведь говорил, что он собака.

Ваня сердился, но, владея собой, долго уговаривал старика.

— Нет у меня свободных людей, важенки телятся. Дело у каждого есть. Про дорогу вам рассказали, ну, и поезжайте сами. Меня нашли, значит и других найдете.

Сыновья Вуук-Вукая подобрали мешки и направились вслед за отцом к нартам. Игы увязался с ними, однако скоро вернулся страшно злым. Оказалось, что Вуук-Вукай в свое стойбище его не принял.

Наутро Скляр отдал распоряжение двигаться каравану дальше, а сам поехал с Иваном к Вуук-Вукаю. Поздно вечером он вернулся вместе со стариком и его зятем.

— Неужели сам поедет? — удивился Гаврилыч.

— А почему же и нет? — сказал Скляр.

— Но как лее ты его уговорил?

— Очень просто!

Скляр рассказал, как было дело.

Старика он застал за дележкой туши оленя. Оказывается, он сам распределял мясо не только пастухам, но и своим домашним, и всех держал впроголодь. Табун у него был действительно огромный. В настоящий момент настал период отела, и быки были отогнаны в другую долину.

Увидел старик Скляра и даже затрясся:

— Зачем пришел?

Скляр достал блокнот и написал на листочке: «Предъявитель сего оленный чукча Вуук-Вукай отказался помочь экспедиции Всесоюзного Арктического института. Долина Безымянной реки. Май 1932 г.».

Рентыургин передал записку старику.

— Ну, а теперь пойдем, Ваня!

Немного успели отъехать, как видят, что старик выскочил из полога, что-то кричит и руками размахивает. Еще немного проехали, видят — догоняют двое. На передней нарте несется «сам Вуук-Вукай, позади него торопится зять. Скляр н Ваня прибавили ходу, и старик нагнал их уже у самого лагеря.