Два кинжала

— У Тисы еще много сестер? — спросила я.

— У нее еще два брата, — зевнул Волк. — Ясноцвета, я тебя умоляю — давай спать! Я хочу завтра быть в состоянии трезво соображать!

— Ну конечно же! — язвительно воскликнула я. — Ведь завтра торжественная встреча с родителями! Нужно быть в лучшей форме, как перед встречей с превосходящими силами противника!

Ярослав явственно заскрипел зубами, но тему решил не продолжать. Я тоже прикусила язык, дернула на себя одеяло и легла максимально близко к краю.

Не смотря на усталость, сон ко мне не шел. Я думала о Тисе, всю жизнь положившую на служение любимому. О ее сестре, не знающей, что смерть не избавляет от боли. О том, буду ли я стремиться мстить, если кто-то убьет моего брата? И о том, есть ли в моем домене кто-то, испытывающий ко мне беззаветную любовь и преданность. Чтобы Ярослав однажды проснулся, и обнаружил, что к его горлу прижимает кинжал какой-то детина, желательно кузнец, чтобы покрупнее был. И басит:

— Ты женился на Ясноцвете, и я убью тебя за это!

А я так, невзначай: «Виновные будут наказаны».

Ярослав дышал глубоко и размеренно. Его высокие материи и девичьи мечты совершенно не трогали. Я в очередной раз подивилась его черствости. Вот Драниш бы обнял, подышал бы в макушку, позволил уткнуться в грудь и вдохнуть успокаивающий горько-полынный запах. Но Драниш — не Сиятельный…

Эх, где-то сейчас Драниш! Честно говоря, я подозревала, что Гранислав приказал его убить, на всякий случай — неделя с Сиятельной почти один на один — это не шутки. Что для холодного Волка жизнь тролля перед необходимостью сохранить лицо? Но это было настолько страшное предположение, что я отгоняла его от себя изо всех сил.

Я всхлипнула, и дала волю слезам. Мне было страшно. Я боялась завтрашней встречи с ледяной глыбой — матерью Ярослава, которая и раньше-то меня не особо любила, а сейчас, вероятно, вообще ненавидит. Боялась, что она придумает что-то, чтобы мне досадить. Например, оставить в замке якобы под защитой, пока Ярослав будет приводить в порядок наш домен. Боялась, что Волк пойдет на поводу у матери. Или отца. В любом случае, от завтрашней встречи я не ждала ничего хорошего.

А потом — опять королевский дворец. А потом еще около недели ехать в свой домен. Что меня ждет там? Точно ничего хорошего. Тем более, Ярослав сказал, что дядя Вел потерял в сражении с волкодлаками ногу. Отец мне этого не простит.

Я вспомнила беззаботные, наполненные негой и любовью, дни, проведенные с Жадимиром. Путь он был подлым и бесчестным, и стоил на меня далеко идущие планы, зато он заботился обо мне! Я была такой счастливой! Почему бы отцу было не оставить нас в покое!

Упиваться жалостью к себе было необычайно приятно. Конечно, это отец во всем виноват. Не выдал меня замуж за Чистомира. Испортил мне брак с Жадимиром. Толкнул меня в пропасть отношений с Ярославом. Он виноват! Строит свои планы, не думая о счастье дочери!

Внезапно перед моими глазами встал образ отца — как живого. Он сидел за своим письменным столом, как обычно, заваленным разнообразными бумагами. Ночь — а он работает. Сколько раз мы с Чистомиром в полночь крались мимо его кабинета, из щели под дверью которого выбивалась полоска света! Нас гнала жажда приключений, и тогда я не обращала внимания на такие мелочи. Раннее утро, мы встречаем рассвет на самой высокой башне замка, а внизу отец уже распекает какого-то подчиненного и сухой строгий голос обрывками фраз доносится до нас в утренней тиши.

Отец — маленький, худой и казавшийся смешным рядом со своими стражниками — практически никогда не пропускал тренировок.

«Ясноцвета, — прозвучал у меня в ушах его голос, — я когда-нибудь жаловался? Разве что на Пресветлых Богов, которые подарили таких детей!»

Я вытерла слезы. Признать, что я собственными руками выкопала себе яму, тяжелее всего. Легко обвинить кого-то в своих несчастьях, и легче простого сделать виноватым родителя. Но тяжело и больно принять ответственность на себя, увидев всю неприглядность своей собственной натуры.

— Ярослав, — я подкатилась к супругу и тронула его за плечо.

— Что? — он вскочил, еще толком не проснувшись, и сжимая кинжал в руке.

— Я испугалась, — призналась я.

Волк непонимающе посмотрел на меня и усталым жестом потер лоб.

— Чего? — спросил он. — Чего ты испугалась?

— Меня убить хотели, — сказала я.

— Но не убили же, — кажется, все душевное тепло Ярослава закончилось на берегу, когда мы устанавливали хрупкий мир.

Я сжала кулаки, но не сдавалась.

— Это было страшно.

— Я так и понял, — Волк опять лег, но мужественно не накрылся одеялом с головой. — Я услышал, как ты меня позвала, и уже предположил худшее. А оказалось…

— Что оказалось? — повысила я голос. — Меня чуть не убили! Ярослав, а если в твоем замке меня захочет убить очередная влюбленная в тебя простолюдинка?

— Ясноцвета, — Ярослав перевернулся на бок и посмотрел на меня. Глаза едва различимо блестели. — Я не знаю, сколько в домене влюбленных в меня девушек. Я никогда не обращал на это внимания. Я не знаю, скольких из них моя мать…

Он осекся. У меня отвисла челюсть.

— Так это драгоценной Сиятельной нужно сказать спасибо за такие ночные подарки! — дошло до меня. — Это она науськала Мину!

— Науськала — слишком резко сказано, — поправил меня Ярослав неохотно. — Скажем так, просто бросила семена в благодатную почву.

Я провела рукой по царапине на горле, она засаднила.

— Знаешь, ввиду этих обстоятельств, я имею полное право быть резкой.

Ярослав закусил губу, напряженно размышляя. Поднимать тему матери ему явно не хотелось. Его разум пытался найти выход. Я ждала. В конце концов, он же не глупый мужчина. Внезапно супруг тяжело вздохнул, будто взваливал на себя неподъемную ношу.

— Ясноцвета, — он постарался придать голосу немного душевности и заботы. — Я тебя понимаю. Ты испугалась.

Он протянул руки, схватил меня в охапку и притянул к себе.

— Я… — он осекся. — Эээ… Ты плакала?

— Да! — вздохнув, сказала я.

— Почему?

— Ярослав! — вспылила я. — Меня убить хотели!

— Но я думал, что ты к этому привыкла! — растерянно проговорил Волк. — С нами же все время что-то происходит! На войне все к этому привыкают!

Мне захотелось взять подушку и прижать Ярославу к лицу. Может быть, даже сесть сверху. Чтобы он поразмышлял над вопросом — привык ли он к ощущению смерти.