Два очка победы
Шрифт:
— Я тебя поэтому и познакомила. Он хочет снять фильм о футболе, но по-своему, без актеров, только мяч и ноги. Ноги, ноги, ноги…
Скачков пожал плечами:
— А почему не снять так, как есть?
— Ну, Геш, ты тоже скажешь! Это же все было. Кому интересно?
— Но ведь не ноги же в футбол играют, а люди! Верно? Посмотрел бы я на него, если бы ему в магазине вместо молока предложили одно коровье мычание.
Из-за Клавдии на него глянула Валерия и сделала восхищенное лицо: «Ого!» Оценила. Клавдия признательно стиснула ему руку.
— Геш, милый… Ну вот скажи это, когда соберемся! А то молчишь, молчишь.
— Да ну вас! — забормотал Скачков. — Я в ваших делах не разбираюсь.
— Не притворяйся, пожалуйста! Так уж прямо и не понимаешь… В общем, я теперь тебе не дам молчать. Вот увидишь.
В это время погас свет. Застрекотал в темноте аппарат, узкий насыщенный луч уперся в плоское пятно экрана. Голос переводчика, приноравливаясь к ритму картины, короткими равнодушными фразами перебивал живописную итальянскую скороговорку. Скачков так и не понял, отчего перед глазами молодой и скорбной женщины все время мелькают картины разнузданной, словно нарочно придуманной жизни. Факир или просто шарлатан-гадальщик с убогим дряхлым телом без одежды, окутанный дурманом ядовитых испарений… Здоровенная грудастая блондинка, настоящий праздник плоти… Любовный будуар с зеркальным потолком, с бассейном для купания, куда разгоряченные любовники съезжают на задах… Ковры, истома поздней душной ночи, ленивое плескание под звездами в бассейне…
Клавдия, притихнув, изредка вздыхала и отправляла в рот конфетку. Не попади сегодня на просмотр, она считала бы себя обокраденной. Но вот мелькают на экране груди, бедра, животы, она шуршит конфетного оберткой и время от времени бросает взгляд по сторонам. Что-то обязательное представляется ей в этих просмотрах не для всех, для избранных. Не пойти — значит прослыть отсталой, полторы извилины, но вот пробьешься, сядешь и — не догадаться: что к чему? И все же она пробивалась, тянулась, не отставала. Но, как стал замечать Скачков, уже стеснялась собственных оценок и суждений, подлаживаясь под остальных.
— Нравится? — спросила она Скачкова потихоньку от Валерии.
Пожав плечами, он рознял и снова сложил на коленях руки.
— Так…
— Конфету хочешь?
Конфета оттопырила Скачкову щеку.
Рядом с Клавдией сидела, позабыв обо всем, Валерия. Ее лунатические неподвижные зрачки очарованно прильнули к экрану.
Еще недавно Клавдия, не знавшая Звонаревых, жаловалась на одиночество и просила его едва не со слезами:
— Геш, приезжай скорее, ладно? Ну что я одна? Одна и одна. Как в тюрьме какой!
В девчонках Софья Казимировна держала ее строговато, без особенного баловства. Наперекор тетке Клавдия поступила лишь однажды, уехав осенью на юг, в Батуми, где ждал ее Скачков. Они там встретились и вместе прожили половину ноября и начало декабря. Потом Маришка появилась — тоже было не до развлечений… Началось все в последние год-полтора, когда подросла Маришка: художники эти, поэты, ассистенты, лихая жеребячья музыка, курение до одури, споры до хрипоты. О чем хоть споры-то? И все же Клавдия, как понимал Скачков, еще не дозрела до окончательного уровня компании, чего-то еще остерегалась. В настойчивости, с какой она тащила за собою мужа, угадывалась ее затаенная боязнь остаться там в одиночестве, без его надежной подстраховки. Но сколько так могло продолжаться?
Свет вспыхнул неожиданно, Скачков зажмурился, прикрыл глаза рукой,
потом улыбнулся. Вместе с Клавдией, держась за руки, они поднялись на ноги.— Геш, в эту сторону, — поправила она, увлекая его за собой.
Зал шевелился, двигался, устремляясь к выходу двумя плотными потоками.
В фойе, не слишком просторном, но прохладном, с ветерком из распахнутых окон, никто уже не торопился, не толкался. Поэт, писавший о Земле, как о космической побрякушке с костями, держал перед собою пальцы щепотью и доказывал сбившейся вокруг него компании:
— Проблемы пола! Фрейд… Подкорка, подкорка диктует, старик. Это гениально! Надо бы выпить. — Скачков увидел Владика Серебрякова с рослой белокурой девушкой и обрадовался ему, как родному.
— Ты как — отпросился? — кинулся к нему Владик. — А я удрал. Попадет, наверное. Ну да как-нибудь…
«Вот оно! — подумалось Скачкову. — Комов с Суховым уже приучили команду к мелким нарушениям режима. Даже дисциплинированный Владик спокойно удирает с базы и не видит в этом большого греха!»
Кто-то взял Скачкова за руку, он обернулся и узнал Брагина.
— Понравилось? — спросил тихонько журналист.
— Да так… — Скачков неопределенно покрутил пятерней.
Незаметно для окружающих Брагин сильно сжал ему локоть.
— Я в такие минуты вспоминаю нашу «Балладу о солдате». Вот уж, действительно… Ну, вы домой?
— Нет, нет! — вмешалась Валерия и взяла Скачкова за руку, словно боясь, что его уведут. — У нас мероприятие. Клавдия, держи его.
Звонарев носился по фойе, организуя своих.
— Владик, Геш, ни с места! — крикнул он издали. — Девы, на вашу ответственность.
— Едем, Геш, съездим, — уговаривал Серебряков. — Часик посидим, а потом в такси и — к отбою. Идет?
Мимо них, заставив всех посторониться, вытекла из зала и потянулась через фойе пестрая многочисленная группа. В середине Скачков узнал того, с животом, собирающегося снимать фильм о футболе без актеров. Над медленно шествующей группой порхали обрывки фраз, — ядовитых, веских, многозначительных, — всяких.
Непостижимо быстро, на нескольких машинах, вся компания оказалась в гостях у ассистента в заношенных джинсах. Пощипывая бородку, хозяин квартиры похвалился новенькими рыжими лаптями, висевшими на стене, как украшение.
— Настоящие, лыковые. — Он приподнял темные очки и, удовлетворенно щурясь, дал в лапти крепкого щелчка. — Стоимость фантастическая. Зато — модерн!
В узеньком простенке висел лист картона, замазанный серой краской. Наискосок по серому фону тянулась красная линия, размываясь у самого края. «Безнадежность», — издали прочел Скачков.
— Гениально, не правда ли? — услышал он близко от себя голос Алисы и удивился: только что на этом самом месте рядом с ним стояла Клавдия. Когда она успела исчезнуть?
Сняв с языка крупинку табака, Алиса горящей сигаретой показала на незаконченное движение красной линии.
— Как передается настроение — верно? Но идемте в ту комнату, все толковое у него там.
Другая комната оказалась совершенно пустой, у стены, стояла широкая, покрытая пестрым пледом оттоманка, над ней, на голой стене, картина без рамки. Алиса опустилась на оттоманку и мужским движением закинула ногу на ногу.
— Ну… как вам? — спросила она, выдувая дым и указывая сигаретой на картину.