Дважды коронован

Спартак оделся, взял сумку с вещами и передал ее телохранителю, поджидавшему за дверью. Подъезд проверен, во дворе охрана, все под контролем.

Хотя, конечно, все предусмотреть невозможно. И снайпер мог прятаться в окне дома напротив, и автоматчики – в соседнем подъезде.

Но все было спокойно. Спартак помог Юле сесть в машину, устроился рядом, и эскорт выехал на дорогу, что напрямую вела к поселку.

Но у ворот его ждала большая проблема в виде микроавтобуса, перегораживавшего проезд. Еще одна такая же машина и несколько легковушек стояли на обочине. А стоило эскорту остановиться, как откуда-то вдруг выскочили вооруженные люди в камуфляже и масках. Появился и человек в штатском – крупная голова, мощные надбровья, приплющенный боксерский нос, крепкая шея, широкие плечи. Он подошел к дверце, за которой сидел Спартак, приткнул к окну развернутое удостоверение – Удальцов Сергей Андреевич, подполковник, Министерство внутренних дел.

Снова менты киллеров в поселке ищут, все никак наиграться не могут. Но в прошлый раз Спартак и Мартын проявили добрую волю, а сегодня у него нет никакого желания терпеть омоновцев у себя под носом. Нужно выйти из машины, объяснить Удальцову, что без санкции на обыск здесь делать нечего.

– Я сейчас, – взглянув на Юлю, сказал он.

– Не ходи! – поймала она его за руку.

– Не бойся, все нормально...

– В чем проблема, командир? – вышел из машины Спартак с выражением досады и усталости на лице.

Удальцов производил впечатление. Видно, что бывалый мент, матерый. Только поведение у него какое-то несолидное. Он нервно оттолкнул Спартака, открыл дверцу и с каким-то нездоровым возбуждением потянулся за его женой. Схватил Юлю за руку и, чуть не вывихнув ей запястье, вытащил из машины.

– Попалась, сука!

– Кто сука? – ошалел от такой наглости Спартак.

Нельзя связываться с ментами, неблагодарное это дело. Выгоды никакой, зато проблем не оберешься... Все это Спартак понимал умом. Но душа взбунтовалась так, что крыша совсем поехала. А подполковник под рукой, и челюсть его уже на прицеле.

В нее со всей силы и ударил Спартак. Как того требовала душа. Но Удальцов уловил момент удара, попытался уйти от него, да только прыти не хватило. Спартак метил в челюсть, а попал по виску. Что-то хрустнуло под пальцами, хлюпнуло, и подполковник безжизненно рухнул наземь, выпустив из своих цепких рук Юлю.

– Эй, да он его убил! – крикнул кто-то.

– На землю! Мордой вниз!

Омоновцы не стали дожидаться, когда Спартак ляжет. Вслед за командой последовал удар по ногам, затем – по почкам.

Его бросили на землю, скрутили за спиной руки и защелкнули на них стальные браслеты. Сбили с ног и его телохранителей. Охранник у контрольно-пропускного пункта метался, как олень в горящем лесу, куда-то звонил, но сейчас никто уже не мог помочь Спартаку.

– Живой? – спросил чей-то голос.

– Да вроде... Пульс есть... Дыхание тоже...

– «Скорую» вызывай!

Спартак с трудом понял, что говорят о подполковнике. Хорошо, что он жив, а то за убийство мента можно лет на пятнадцать загреметь, да еще без права на условно-досрочное освобождение. Но ведь и за нанесение тяжких телесных увечий можно схлопотать солидный срок. Свидетелей много, все в погонах, при оружии, их братвой не запугаешь, и они точно дадут показания. А это суд, приговор и этап...

* * *

Ирония судьбы, или здравствуй, жопа, Новый год! Спартак с мрачной насмешкой рассматривал камеру предварительного заключения. Потемневшие от времени грязные стены, бетонные, с трещинами, полы, нары, сваренные из железных уголков, доски на них некрашеные, но до блеска отшлифованные телами арестантов, маленькое оконце под потолком, забранное решеткой и железной сеткой, из которого в камеру едва поступал воздух, и ржавая труба с краном. Из него, действуя на нервы, медленно капала вода.

Все бы ничего, но Спартак ехал сегодня вселяться в свой новый дом. Ехал в красивую жизнь, а оказался в этом убожестве. Подполковника Удальцова отправили в больницу в бессознательном состоянии, врачи не гарантируют, что он останется жить, и если вдруг умрет, Спартаку долго не видать воли...

– Слышь, ты чего стоишь, как тополь на Плющихе? – гнусавым, но бодрым голосом спросил парень с хищно оттопыренной верхней губой. Во рту тускло блеснула золотая фикса.

– Что, стояк напал? – гоготнул мужик с узким и сильно вытянутым вперед лицом. Засаленные космы волос, копоть на оттопыренном ухе, глаза рыбьи, белесые, взгляд неприятный, мутный.

Они сидели на нижнем ярусе нар, подобрав под себя ноги. Фиксатый тасовал карты, рыбоглазый курил, пуская дым в сторону Спартака.

– Слышь, Бузулук, смотри, какой макинтош на нем! – Фиксатый отложил в сторону карты, вихлястой походкой подошел к Спартаку, обошел его по кругу, шмыгнул носом. – И одеколонами благоухает!

Спартак и сам не знал, зачем надел костюм, ведь у него сегодня не намечалось деловых встреч. Может, потому, что день сегодня, можно сказать, праздничный? Вот и приоделся. Дорогой костюм, черная рубашка из натурального шелка с воротником-стойкой, начищенные до блеска туфли и одеколон французский с терпким мужским запахом.

– А может, духами? Женскими? – в глумливой ухмылке скривил губы рыбоглазый Бузулук. – Слышь, если ты такой весь чистенький, может, у тебя и эти есть, ну, которые с крылышками?

– Есть. Ангелы с крылышками. Ангелы-хранители, – насмешливо ответил Спартак. – Витают где-то над головой. Так что ты лучше не нарывайся, а то настучат тебе мои ангелы, больно будет. И обидно. Не нарывайся, не надо.

– Смотри, Флюс, пряник разговорился! – вскочил со своего места Бузулук, хлопнул в ладоши и, пританцовывая, стукнул себя руками по груди.

– Я не пряник. Я – Спартак... Понимаю, братва, скучно вам здесь. И душно. И карта не идет. Только не надо меня шпынять, я этого не люблю.

– А что ты любишь? Может, девочек?

– Почему бы нет? – усмехнулся Спартак.

Не приходилось ему топтать зону, но и в дисбате хватало своих примочек, на которые не стоило вестись. Да и Гобой много рассказывал об арестантских порядках. От тюрьмы Спартак не зарекался, потому слушал его внимательно, запоминал. А еще Гобой прочитал целую лекцию после того, как узнал, что Ростом короновал его. Его речь больше походила на нотацию, но в ней было и много полезного.

Спартак целовал женщин в губы, и ничего в том предосудительного не видел. Но в неволе об этом говорить нельзя. Логика здесь тупая, но непробиваемая. Бабы за щеку берут, и если мужик ее поцеловал, значит, он осквернился, зашкварился, и среди нормальных арестантов ему не место. В петушатник его, чтобы воздух не портил.

Спартак сел на свободные нары, плечом прислонившись к железной стойке.

– Слушай, ты чо, борзый? – не унимался Бузулук.

– Ну да, – невозмутимо кивнул Спартак.