Дважды коронован

– Так, закончили помывку! – откуда-то из раздевалки послышался голос вертухая. – Выходим, одеваемся! Живей, живей!

Спартак молча повернулся к пареньку, хмуро глянул на него:

– Ну, чего застыл, Сахарок? Давай в раздевалку!

Сам же не спешил одеваться. Сначала еще раз встал под горячий душ, секунд на десять, больше выдержать невозможно, и только затем последовал в раздевалку.

В законе он или нет, но выслуживаться перед ментами желания не было.

* * *

Как в воду смотрел Волан. Спартак еще не надорвался, но уже загрузился. Сахарком. Семижильный он – выдюжит, но проблемы наверняка возникнут. Потому что и его, и Сахарка направляли в одну и ту же камеру. Вот уж подфартило...

Волан ушел в другом направлении и услышанное слово унес. Если Спартак позволит опустить Сахарка по беспределу, это станет минусом к его авторитету, которого, в сущности, еще и нет. А проблемы возникнут: ведь в камере обязательно найдутся желающие попользоваться смазливым пареньком.

– Может, я вам помогу? – заискивающе спросил Сахарок. – Я бы мог понести ваш матрас.

– Закройся, – угрюмо глянул на него Спартак.

– Разговоры! – одернул их конвоир. – Лицом к стене!

Ключ со стуком вошел в замочную скважину, и решетчатая дверь, отделяющая один коридорный отсек от другого, со скрипом открылась.

– Проходим! Лицом к стене!

Теперь конвойному нужно закрыть дверь, а это время.

– Запомни, пацан! Сам никому и никогда не предлагай свои услуги. И не делай того, о чем тебя просят, – тихо шепнул Спартак. И, немного подумав, добавил: – Без моего разрешения. Понятно?

– Понятно! – взбодрился Сахарок.

Он подпрыгнул, не отрывая ног от пола, чтобы свернутый матрас переместился повыше. Плохо он его скатал, потому и мучился. И как, интересно, он собирался нести вторую скатку? Спартак усмехнулся – не хватало еще, чтобы Сахарок уронил его скатку на пол. Там ведь чистое белье, да и матрас почти новый. Кладовщик был из тюремной обслуги, хоть и бесконвойник, но чай и сигареты ценил. Спартак отдал почти весь свой запас этого блага, чтобы получить полноценную «перину». Сахарок в это дело не вникал, и ему достался матрас, из которого для костерка повыдергали почти все внутренности. А Спартаку не все равно. В тюрьме все просто – как ты себя ценишь, так и другие к тебе будут относиться. Если живешь как чухан, так тебя и звать будут. Потому все у него на мази. И матрас хороший, простыни не усеченные, и для чифиря в сумке лежит прочная фарфоровая чашка, из которой полагается пить «белому» человеку.

Поэтому в камеру он зашел с хозяйским видом. Плевать, что у него нет опыта тюремной жизни, главное, он знает, как надо жить «по понятиям». Три года по ним живет и до сих пор в авторитете. И здесь обязан быть птицей высокого полета.

Только арестанты на него даже и не глянули. Не до него. Конфликт в камере, разборки.

Камера больше вытянута в длину, чем в ширину. Сортир слева у двери, там же ржавая раковина умывальника; вдоль стены тянутся в ряд трехъярусные нары, всего шесть мест, причем три шконки не заняты. И не застелены. Вдоль стены под окном еще два спальных места, одно под другим, дальше – притороченные к стене тумбочки, как скворечники на одной стороне дерева. От правого дальнего угла до ближнего, торцом к проходу, тянутся еще трехъярусные нары, и здесь уже девять мест.

Длинный стол-дубок посреди камеры. Табуреток нет, а скамейки намертво вмурованы в бетонный, неуклюже застеленный линолеумом пол. Может, это и сдерживало ситуацию. Скамейку не поднимешь, не ударишь ею, как тараном. А табуреток нет, чтобы пустить их в ход. Поэтому из оружия у арестантов только заточка, одна на всех, и ею размахивал угрожающего вида тип с яйцеобразной головой. Высокий лоб, скальные надбровья, из-под которых, как из пещеры, выглядывали злые, налитые кровью глаза. Нос небольшой, вздернутый, как пятачок у свиньи. Нижняя часть лица мощная, шея короткая, поэтому казалось, что голова сидит прямо на плечах. А плечи, надо сказать, не очень, и ростом арестант не удался, но этот недостаток с лихвой компенсировался лютой злобой и заточкой в руке.

Мужик, на которого наседал злыдень, стоял, выгибая голову назад, чтобы лезвие не полоснуло по лицу. Высокий, плотный, суровое лицо, внушительная внешность, и страха в глазах нет, даже смятение едва просматривается. Ему наверняка хватило бы решимости броситься на нож, но, похоже, он не хотел обострять ситуацию.

Эти двое стояли в проходе между дальней у окна шконкой и торцом стола, разделявшим толпу на две враждующие части. Похоже, конфликт случился между «мужиками» и блатными. Одних было втрое больше, чем других, но у «коренных» заточка и решимости больше. И оскалы у них свирепые, и пальцы веером, а один так и вовсе, похоже, собирался запрыгнуть на стол и рвать майку в стиле «пасть порву, моргалы выколю».

– Тёма, ты в наши дела не лезь, не надо! – злобно прохрипел арестант с заточкой.

– А людей унижать не надо, Пятак!

– Какой человек, Тёма! Шнырь, он и есть шнырь! Сказал, плевки в хате убирать, будет убирать!

– Нельзя в хате плевать!

– Ты че, учить меня будешь, Тёма? Кто ты такой, чтобы меня учить? У меня три хода, Тёма! Я знаю все дела! И если я что-то сделал, значит, так надо!

– Ты бы заточку спрятал, Пятак! Сейчас рексы набегут, напихают почем зря... – Тёма взглядом показал на дверь, у которой стояли Спартак и Сахарок. Дескать, коридорный, когда заводил их, видел бардак. Сейчас корпусному сообщит, вертухаи с дубинками подтянутся.

– Не нарывайся, Тёма! Не надо. А то не посмотрю, что мужик ты уважаемый, – успокаиваясь, сказал Пятак и передал заточку своему дружку, тому самому типу, что, похоже, собирался прыгнуть на стол.

Действительно, разбор со стороны администрации мог начаться нешуточный. Но пока за дверью все было спокойно.

Было видно, что при всех своих понтах Пятак побаивался Тёму и конфликтовать с ним не очень-то хотел. Поэтому он только рад был переключиться на новичков. Еще бы, такой повод соскочить со скользкой темы на забавную. Для тюремного «баклана» новички всегда в радость: и поразвлечься можно, и гордыню свою потешить.

– Опля! А кто у нас тут девочек заказывал? – разухабисто посмотрел на Сахарка Пятак.

На нем была обвислая майка, и Спартак мог разглядеть татуировки. И под правой ключицей у него череп на облаке, и под левой; только на одном шлем с рогами, а на другом – ковбойская шляпа. На груди виднелась голова какого-то святого с нимбом, крест и крылья ангелов, а может, демонов – не понять.

– Так это я заказывал! – захохотал пучеглазый.

Он уже спрятал заточку и готов был подключиться к потехе. И еще двое из, так сказать, блатных весело скалились, глядя на Сахарка. Спартак пока не привлекал их внимания. Он и рослый, и мощный, и вид у него внушительный – от него и огрести можно. А Сахарок – типичная жертва, его и «на понятиях» легко развести, и опустить. Потому и клацают зубами волки в предвкушении оставить от него рожки на ножках.

– И почем, Крыж, нынче такой товар? – Пятак передернул плечами и, откидывая ноги в стороны, с позерским приседом подошел к Сахарку. Протянул к нему руку, чтобы пальцами схватить за щеку. Но парень испуганно подался назад и спрятался за спину Спартака. – Ух, да девочка у нас, по ходу, с сутенером!

Тёма смотрел на Пятака с нескрываемым отвращением. Не нравилось ему поведение блатаря, но и поделать он ничего не может. И без того проблем с ним выше крыши. Да и главный тюремный закон, где каждый сам за себя, никто еще не отменял.