Дважды коронован
Шрифт:
– Не надо! Не тронь ее! – сквозь зубы процедил Моток. Взгляд у него мутный, ледяной.
– Не буду, – мотнул головой Фурман и коварно усмехнулся. – Она же тебе нравится, да? Нравится. А ты мой кореш. И если она тебе нравится, я ее трогать не буду.
– Не надо, – отпуская его руку, повторил Моток.
– И не буду. Я думал, мы ее на пару распакуем. Знаешь, как пилой «Дружба» работают? Или ты один с ней хочешь?
– Ну, не хочу... То есть хочу, – замялся Моток. – Но если она с тобой, то перехочу. Но только силой не надо. Если силой, то она не с тобой...
– А с кем, с тобой?
– Слушай, оставь
– А может, лучше мы сами выберем? – Фурман вытащил из-за пояса пистолет. – В русскую рулетку сыграем. Здесь один патрон. Ты стреляешь первым. Крутим барабан!
– Эй, какой здесь барабан? – шарахнулся от него Моток.
– Да? Может, здесь есть барабан? – Фурман взял подушку, поднял ее на вытянутую руку. – Нет здесь барабана. И быть не может. И не рулетка это. Пуля чисто твоя!
Он приставил пистолет к подушке и нажал на спусковой крючок. Звук был такой, будто воздушный шарик лопнул. Перья взметнулись в воздух. Но Фурман промазал, и Моток бросился к двери. Вторая пуля достала его и сбила с ног.
Моток лежал на животе, конвульсивно дергая ногой. Из простреленной шеи пульсирующим фонтаном хлестала кровь. Фурман бросил ему на голову подушку, приставил к ней пистолет...
– Это чтобы не мучился, – дунув на дымящийся ствол, сказал он. – И здесь чтобы не мучился, и на том свете. А то застрелился бы и в рай бы попал. А у меня здесь рай будет. С тобой. И с деньгами. Начнем прямо сейчас...
Он поднял простреленную и окровавленную подушку, бросил ее на Риту. Девушка отпрыгнула в сторону, споткнулась и упала. Фурман схватил ее за волосы, швырнул на кровать.
– Раздевайся!
Рита ничего не сказала, но стащила с себя джемпер, джинсы...
И вдруг в затылок ткнулось что-то очень твердое. Тут же последовал разрушительный взрыв, в дыму которого Фурман увидел Мотка, который махал ему рукой, увлекая за собой в какой-то светящийся тоннель...
На спусковой крючок Мартын нажал с легкой душой. Какая-то тварь пыталась влезть на Риту, и он только рад был разнести ему голову.
– Он... Он меня бил... Я не хотела, – рыдала она, в ужасе глядя на него.
Губа у нее разбита, нос распухший, синяк под глазом надувается. Видно, что она сопротивлялась. А раз так, то винить ее не в чем.
– Ничего не было. У него и раньше ничего не получалось...
– Раньше?! – Мартын перевернул на спину лежащего на кровати покойника. Пуля выбила ему глаз и часть надбровья, но все-таки его можно было узнать. – Фурман? Он что, охотился за тобой?
– Я не знаю, – одеваясь, мотнула головой Рита и умоляющим взглядом посмотрела на него. – Ты меня не бросишь?
– Даже не мечтай... А это, значит, Моток? – Мартын пнул ногой второй труп.
Оказалось, что Моток заступился за Риту, за то и пострадал. Но это уже детали. Главное, что с отморозками покончено.
В «Паджеро» он обнаружил «дипломат», а в нем – двести тысяч долларов. Ручка оторвана, замки взломаны, бурые пятна на корпусе. Это навело на мысль, что эти деньги совсем недавно принадлежали Робинзону.
Так и оказалось. Пятьдесят тысяч Мартын вернул ему, а остальное забрал себе: сто штук за Спартака, и пятьдесят – штраф за то, что Робинзон допустил беспредел в своем городе. Отморозки свободно по улицам гуляют, любимых женщин похищают...
Робинзон за это и ответил. Все по понятиям, и кто скажет, что это не так?Глава 25
– Быстрей! Бегом! Пошел! Пошел!
На бегу краем глаза он заметил занесенную над ним дубинку и резко прибавил ходу, чтобы не попасть под нее. Шум, суета, душераздирающий лай собак... Но вертухаи больше замахиваются, чем бьют. Все правильно – главное, шухер поднять, чтобы новичкам в голову мысли дурные не лезли. Менты на стреме, в зоне порядок, так что не рыпайтесь, бродяги, и плывите вниз по течению, как безголовые бревна.
А не хочет Гена плыть по течению. Но и зарубаться пока смысла нет, осмотреться нужно...
Этап гнали в здание карантина, но вышедший оттуда офицер велел строить зэков во дворе. Он же и приветственную речь толкнул...
Восемь лет Гене впаяли, и все на строгом режиме. Хорошо, братва за него. И «грев» на СИЗО слала, и здесь не забудут; и на этап зарядили не слабо – сумку с харчами, куртку теплую с меховым воротником...
На эту куртку и позарился «козел» из хозобслуги, узколобый мужик с красной повязкой на рукаве. Гена и досмотр уже прошел, и обрили его налысо, осталось только в бане помыться, и можно в карантинный барак загружаться. Особо крутых на этапе нет, и он без проблем займет там угловую шконку, вернее, надеялся на это. О том и думал перед зданием бани. Курил табак, никого не трогал, а тут черт какой-то с большим рыхлым носом и загребущими глазками.
– Слышь, мужик, ты куртку не продашь? Все равно ведь отберут, а мне осенью освобождаться.
– Скока?
– Ну, две пачки дегтя...
Он вынул из кармана ватника две пачки стремного грузинского чая.
– Да мне и одной хватит.
– На, держи! – Одну пачку мужик протянул Гене, а другую вернул в карман.
– Да нет, это ты держи!
Он ударил его без замаха, даже корпусом не повел. Но «козел» слетел с копыт и затылком стукнулся о трубу, что, выползая из земли, втягивалась в стену бани. Труба была обмотана теплоизолятом, и это значительно смягчило удар.
– Эй, ты чего? – потирая отбитый подбородок, спросил мужик.
– Ты же сам в пачку хотел... Вали отсюда, козлина позорная!
Увы, но эта выходка не осталась безнаказанной. Откуда-то вдруг появился офицер с повязкой дежурного и с ним два сержанта в камуфляже.
– Что за шум? И драка есть, да? – выразительно посмотрел на «козла» офицер.
– Да вот, ни за что ни про что... Земляков искал, а он по морде!
– Гроб себе заказывай, гнида! – пригрозил ему Гена.
И тем самым подписал себе приговор. На десять суток ареста. Но прежде чем препроводить в штрафной изолятор, ему позволили помыться, переодеться в лагерную робу. Вещи свои, сумку он сам сдал на склад, все как положено, по описи.
Его закрыли в четырехместной камере, где помимо него уже чалились два зэка – один рослый, с большой головой и удлиненным, как у лошади, лицом, второй низкорослый, худощавый, но более живой.
– А чего не здороваешься? – задиристо спросил мелкий.
– А кто его знает, кто вы такие? – скривился Гена.
«Может, вы петухи!» – читалось в его взгляде. Вслух он это сказать не решился – все-таки строгий режим, и за слова здесь спрашивают строго.
– Да мы-то правильные люди. А вот кто ты такой?