Двое из прошлого

Не успев начаться, скандал затух, но атмосфера сделалась взрывоопасной - это стало ясно всем, за исключением, может быть, Тамары. Она наполнила свою рюмку и рюмку мужа, выпила, далеко запрокинув голову, и, не обращая внимания на их хмурые, насупленные лица, взялась за вилку.

Ели молча. Зять - уткнувшись в тарелку. Федор Константинович упершись взглядом в скатерть.

– Да, Игорь, я тебе говорила? Пока ты ездил на кладбище, домоуправление опечатало ее комнату, - сказала Тамара, вопреки логике надеясь таким образом разрядить обстановку.
– Предупредили, чтоб ничего не трогали и никого не впускали.

– Знаю, - хмуро бросил Игорь.

Помолчали.

– Лампа в коридоре перегорела, - посетовала Тамара, переводя тревожный взгляд с мужа на отца.
– Надо бы новую вкрутить, а, Игорь?

Игорь не ответил.

В окно ударил комок снега, и он вздрогнул.

– Может, телевизор включить?
– спросила Тамара.

– Включи, но без звука.
– Он повернулся к тестю и сказал, пережевывая кусок мяса: - Вот так и живем, Федор Константинович, хлеб жуем.

Вызова в его словах не было, но и сказаны они были вряд ли случайно.

– Вижу.
– Тихойванов уже раскаивался в том, что так глупо сорвался за шахматами.

– Не нравится?
– Зять не ждал ответа. Он искал повод высказаться и громче, чем, наверное, самому хотелось, добавил: - Мне, представьте, тоже!

Тамара насторожилась.

– Ты чего, Игорь?

– Да так. Хочу внести ясность в один вопрос. Знаешь, пьеса есть такая, "Без вины виноватые" называется". Островский написал. Не тот, что про сталь, а другой... Ты пей, пей... Так вот там, говорят, было виновато общество.
– Он открыто, с вызовом посмотрел на тестя.
– Ну а в нашем случае?

Федор Константинович сжал кулаки. Он понял, куда гнет Игорь, и это отозвалось в нем давней, никогда не утихавшей обидой. Зять действовал безошибочно, бил в самое больное место.

Недобро улыбаясь, он постучал вилкой о край тарелки и, будто обращаясь к многочисленной публике, воскликнул:

– Минуточку внимания, господа! У меня есть несколько слов... В эту славную годовщину мне хочется поговорить о супружестве. О супружестве вообще и о нас с Тамарой в частности. Вы, дорогой Федор Константинович, стояли, так сказать, у истоков наших отношений, вы в свое время настояли на нашем браке, и вам я задаю волнующий меня вопрос: вы довольны? Заметьте, я не обвиняю, не упрекаю, я тактично и вежливо спрашиваю: вы довольны?

Сколько раз Тиховайнов казнил себя за тот, восьмилетней давности, визит к Красильниковым, но никогда еще ему не было так горько и обидно за себя, за дочь, за ее отравленную семейными неурядицами жизнь.

– Вы человек положительный, - продолжал Игорь, - заслуженный, медалист, так сказать, и почетный пенсионер, но, простите, мне иногда кажется, что вы так и прожили всю жизнь, не сходя со своего любимого локомотива, просидели все годы в тендере, или как он там у вас называется...

Тамара истерично хохотнула и тут же прикрыла рот ладонью.

– Ну, хорошо, каждый сам находит место, где ему лучше - это понятно. Но зачем вы подцепили к своему составу меня? Катили бы своей дорогой на своем электровозе, а я бы свою и пешком прошел...

– Хватит, я ухожу.
– Тиховайнов хотел подняться.

– Нет, постойте. Это не все. У меня еще вопрос.
– С лица Игоря сползла напряженная улыбка. Он со злостью рубанул воздух рукой: - Чем, скажите на милость, я заслужил жену-грязнулю, квартиру хуже нужника? Чем? Это же общий вагон, уважаемый, общий! У меня были возможности, планы, перспективы, я жил полнокровной жизнью, под ясным небом, для меня светило солнце, понимаете вы - солнце...

– В плевке солнце тоже отражается, - не выдержал Федор Константинович.

– Вот-вот! Вы всегда презирали меня, - почти радостно подтвердил Игорь.
– А чем, спрашивается, я хуже вас, хуже вашей дочери?! В чем я перед вами провинился?

– В чем?!
– Тихойванов взглянул на дочь, увидел ее покрытое красными пятнами лицо, и его пронзило острое чувство жалости.
– Ты спрашиваешь в чем? Хотя бы в том, что до замужества она не знала вкуса спиртного.

Тамара фыркнула:

– Ладно тебе, папа...
– Глаза ее пьяно блестели.
– И вообще, чего вы завелись?

Но Федор Константинович уже не мог остановиться:

– Чтобы ублажить тебя, она так и не поступила на работу, не смогла учиться, как мечтала до замужества. Восемь лет сиднем сидит в четырех стенах, готовит, обстирывает тебя и опускается, да, опускается все ниже! Посмотри на нее...
– Он перевел дыхание, и зять воспользовался этим.

– Восемь лет назад, - выпалил он, - ваша дочь отдалась мне чуть ли не в подъезде первого попавшегося дома. Куда же еще опускаться?!

– Мерзавец!
– задохнулся в приступе гнева Тихойванов.
– Ты всегда был и остался мерзавцем!

– Отлично!
– нервно улыбнулся Игорь.
– Вот мы и разобрались, кто виноват.

Федор Константинович поднялся.

– Наталью можете привозить по-прежнему, - сказал он.
– А моей ноги здесь больше не будет.

Тамара уткнулась лбом в скрещенные руки и заплакала. Игорь похлопал ее по спине.

– "Не плачь, девчонка, пройдут дожди..." Есть у меня одна идейка: что, если тебе отдохнуть от меня? А что? Поживешь одна, устроишься на работу, в институт поступишь и начнешь подниматься все выше и выше. Слышала, что говорил твой папаша? Я с ним полностью согласен. А вы, Федор Константинович, - обратился он к Тихойванову, - переезжайте сюда. Ведь вы этого добивались? Переезжайте, переезжайте, и Наташу возить не придется. Заживете одной дружной семьей. А мне, злодею...

В дверь настойчиво позвонили.

Игорь осекся, нерешительно привстал и тут же опустился на стул. Но раздались еще более требовательные звонки, и он кинулся открывать.

Федор Константинович снял с вешалки пальто.

– Не обращай внимания, он пошутил, - всхлипнула Тамара, тяжело подняв опухшее от слез лицо.
– Он всегда так: наговорит, потом отходит...

Тихойванов не нашел что ответить, оделся и вышел в темную прихожую.

Дверь в подъезд была открыта. Двое, стоявшие у лестницы, отпрянули друг от друга. Похоже было, что они ругались и даже собирались драться. Игорь демонстративно отвернулся, а Волонтир - вторым был он - поздоровался с Федором Константиновичем и, покачнувшись, сделал несколько шагов в сторону Игоря.

Тихойванов прошел мимо и громко хлопнул дверью...

– Вот такой была последняя наша встреча, - сказал он Скаргину.

– Вы не задерживались в подъезде?
– спросил Владимир Николаевич.

– Нет, сразу ушел. У меня сложилось впечатление, что они либо выясняли отношения, либо сводили счеты. Хотя, если вдуматься, какие у них могли быть счеты?

– А вы попробуйте представить, что счеты были, - ухватился за эту мысль следователь.
– Попробуйте. Вдруг получится?

Тихойванов подумал и отрицательно мотнул головой.