Двое на краю света

Да, да, да! Я все знаю про то, что «талант сам пробьется». А он сам и пробивается, только очень часто ему надо совсем немножко помочь и подтолкнуть, чтобы он, скажем, пробился не в пятьдесят лет, а чуть раньше, хорошо бы в самом начале, еще в молодости, чтобы у тебя руки не опустились.

Вы думаете, что мне там, на той выставке, призы вручали идиоты? Уверяю вас, нет – работы оценивали люди, на тусовки и мероприятия светские не ходящие, а настоящие профессионалы, художники. И потом, уверяю вас – один раз что-то там выиграть и завоевать можно по блату и за деньги.

Ну и все!

А дальше ты никому не впаришь бездарную шнягу ни за какие рекламные раскрутки и большие знакомства. Люди не дураки, как бы нас ни пытались в этом уверить господа из элиты нашей страны, и если человека не цепляет какое-то волшебство в произведениях, то фиг он это покупать и смотреть станет.

Снова отвлеклась. Просто мне сложно рассказывать про Глорию.

Точно так же она поступила с раскруткой меня как профессионального фотографа. Она не снималась ни в одном известном агентстве, хотя вы можете себе представить, какое количество предложений сыпалось на нее. Но Глория решила, как всегда, все по-своему. Она уговорила меня сделать серию ее больших портретов на разные темы. Когда я увидела в экране камеры первый раз ее лицо, я была потрясена – камера ее не просто любила, камера ее боготворила – это волшебство какое-то!

Я совершенно пропала в этой работе! Утонула! Поверьте, это как божье чудо – найти такую модель, огромному числу фотографов такое счастье не выпадает никогда!

Я сделала эротическую серию, где Глория была одета практически от шеи до щиколоток, но в тончайшие шелка пастельных тонов, струившиеся по ее телу настолько соблазнительно, что это усиливало эффект сексуальности в несколько раз. К тому же мы решили сделать это все в декорациях девятнадцатого века, так шедшего ее красоте.

Честно скажу – офигенно вышло! Просто класс!

Вторая серия была в стиле Греты Гарбо – двадцатые-тридцатые годы прошлого столетия – и тоже в точку! Первоклассно получилось! А третья, на теме которой настояла я, нечто мистическое, всякие друидские дела, – и тоже прямое попадание!

Глория просто развесила некоторые из этих работ у себя в квартире. И уже через три дня мой телефон буквально раскалился от разного рода предложений – от гламурных журналов с просьбами стать их штатным сотрудником и мольбами продать эти работы до уговоров очень известных медийных господ сделать их портреты за такие деньги, которые мне и назвать было страшно! И еще более настойчивые звонки и просьбы раздавались от мужчин разного уровня властности и богатства с просьбой продать портреты Глории.

Здесь уж я предоставила решать ей самой, кому и что я могу продавать. Она никому не говорила, что я ее сестра, чтобы не мешать мне делать карьеру фотографа, считая, что факт нашего родства может негативно сказаться – а вот станут судачить, что ко мне обращаются только потому, что я сестра Глории.

И в данный момент я весьма востребованный фотограф для нашей элиты. Портреты в моем исполнении стоят очень, ну очень дорого, а как иначе? У королевы может быть только самое лучшее, в том числе и личный фотограф. Вот так!

Я ее слушала и делала так, как она считала правильнее. Я ей доверяла абсолютно и безоговорочно еще с того времени, когда маленькая пугалась чего-то во сне и бежала спасаться от всех ужасов и монстров к ней под одеяло. А она гладила меня, укачивала и напевала песенки в ухо, и мне становилось тепло-тепло, и совсем не страшно, и уютно…

Она никогда не делала эдаких красивых жестов – не дарила дорогущих подарков, не кидала барским жестом пачки денег, даже если в них была нужда. Но она помогала мне в жизни так тонко, так красиво, что я вроде как сама умудрялась разрешить любую, даже очень трудную проблему, и когда приходила необходимость в деньгах, вдруг неожиданно с ее помощью поступал какой-нибудь масштабный заказ.

Она дарила мне одежду известных марок, потому что знала, что сама я в магазин дойду, только когда совсем уж нечего носить будет. Она устраивала нам шикарные поездки по Европе, чтобы я могла поснимать красивые места. Она сбегала со своих тусовок, приходила ко мне домой, и мы шептались полночи, смеялись, как в детстве. Я могла позвонить ей в любое время суток и поканючить, что соскучилась или что мне надо посоветоваться, – и она приезжала хоть из Монако, хоть с президентского приема.

Все мальчики и парни, которые были у меня, всегда, увидев ее впервые, тут же бросали меня и, как загипнотизированные, увивались вокруг Глории, даже моя первая и единственная большая любовь – аспирант нашего института, за которого я думала, что выйду замуж. Я думала, и он так думал, но, попав в наш дом на мой день рождения и увидев Глорию, он тут же сделал предложение ей. Мама смеялась, папа ужасно расстроился, а мы с Глорией закрылись в моей комнате и хохотали до слез.

– Вот и хорошо, что они на меня переключаются, – говорила мне Глория всегда, еще с моего подросткового возраста. – Нам же не нужен дурной и глупый, нам нужен тот, кто тебя любить будет. А такой на других женщин не поведется, восхитится, смотреть станет, любоваться – это же хорошо и правильно, но нужна ему будешь только ты.

Я никогда ее не ревновала ни к ее красоте, ни к этим сбегавшим женихам, ни к ее шикарной жизни и мужчинам. Я много чего понимала про нее.

Никогда она не рассказывала про мужчин, с которыми жила или встречалась в тот или иной момент – что-то болтала желтая пресса и телевидение, что-то гламурные издания, большей частью вранье. Мы никогда не обсуждали эту тему и ни о чем не договаривались, так сложилось по нашему обоюдному пониманию, что это личное дело ее и тех мужчин, и я никогда и не проявляла излишнего любопытства.

Однажды она пришла ко мне в студию без звонка и предупреждения. Работать тут же стало невозможно, моя клиентка вся извелась, принялась болтать с Глорией, и я объявила сеанс законченным.

– Что-то случилось? – спросила я, когда мы наконец остались одни.

– Случилось, – улыбнулась она мне, обняла одной рукой и тут же успокоила: – Не пугайся, ничего страшного. Хочу с тобой посоветоваться.

Мы сели в моем маленьком кабинете на диван у журнального столика, я сделала нам чай, выставила на стол ее любимые сухофрукты, других сладостей она не ела. Конечно, можно было бы пойти в кафе, но результат нам обеим давно известен – посидеть и поговорить спокойно не дадут: тут же начнут мужчины к ней приставать с просьбой познакомиться и совать свои визитки.

– Павлуша, – без долгих прелюдий начала она, – я беременна, и я совершенно не знаю, что с этим делать. Я даже как-то растерялась первый раз в жизни, представляешь?

Нет. Не представляю. С двенадцати лет она точно знала, что, как и когда надо делать.

– Ты же знаешь, что я не хочу и не собираюсь выходить замуж, создавать семью, и я никогда не думала, что буду иметь детей, – несколько растерянно перечисляла она свои сомнения. – Я не хочу и не представляю себя в роли матери.

– Но ты с этой ролью прекрасно справлялась, лучше всех, – возразила я ей, – ты для меня была больше мамой, чем сестрой.

– Это не совсем одно и то же, Павлуш, – улыбнулась она своей прекрасной, всегда мудрой и загадочной улыбкой. – Ребенка надо выносить, родить, кормить грудью и заботиться о нем постоянно, всю жизнь, а я этого не делала, и если честно, то и не хочу делать. Я это поняла, когда Филипп стал настаивать на детях. Может, я просто еще не созрела, не доросла до материнства?

– Глория, – упрашивала я, сложив молитвенно ладони и прижав их к груди. – Давай родим этого ребеночка! Ты представляешь, какой он красивый родится и умный? Я тебе во всем помогу! Хочешь, я декретный отпуск возьму сама у себя и буду заниматься только тобой и ребенком?