Двойная ошибка

А если не разведётся? Доктор мог бы стать хорошим альтернативным вариантом. Он приятен внешне и в общении, хорошо воспитан. У него прекрасная профессия, он пользуется авторитетом у коллег и пациентов. Наверняка хорошо зарабатывает и при этом не связан с бизнесом, который меня так пугает.

А смогу ли я когда-нибудь полюбить кого-то другого? Особенно теперь, когда знаю, что Лёня не по своей вине бросил нас с детьми в прошлом… 

Но сидеть на двух стульях нельзя – выбор нужно сделать уже сейчас. И он очевиден. Вряд ли доктор будет ждать, пока истечёт срок, данный Лёне, и я смогу позволить себе ходить на свидания или окончательно ему отказать. Да и как узнать, чего он от меня хочет – полноценных отношений с перспективой на будущее или встреч без обязательств?

Я так устала быть одна… 

Лёня, как назло, навещает нас всё реже и реже. Теряет к нам интерес? Надеялся, что я стану лёгкой добычей? А после того, как я сказала, что ничего не будет, пока он женат, охладел? Может быть, у него затянулись проблемы на работе? Я даже не знаю, чем он занимается. Жена, небось, в курсе всех его дел… Куда мне да неё?

А потом он и вовсе исчезает. Вспоминаю, что последний раз был у нас дней десять назад. С тех пор несколько раз писал сообщения, спрашивал, всё ли у нас в порядке. А если у него что-то случилось?

– Галина Степановна, Вы часто с Лёней общаетесь? – решаюсь спросить у бабушки, когда беспокойство становится невыносимым.

– Нет, Линочка, он в последнее время очень занят на работе. У них там какой-то тендер, конкуренты, я в этом не смыслю. А он так близко к сердцу всё принимает, будто ничего важнее в жизни не существует. Знаешь, эта работа была для него спасением все годы, что он жил с нами. Он как заново родился, когда ещё будучи студентом скооперировался с этим своим Морозовым. Очень Лёня по тебе тосковал, я иногда даже боялась за него. Работа его изменила в лучшую сторону. У него цель появилась, стимул к жизни. Он такой тщеславный… Весь в отца. Тот тоже носом землю рыть готов был, чтобы выбиться наверх. А годы тогда неспокойные были! Сколько у меня седых волос появилось из-за его бизнеса.

– Лёня давно к нам не приходил. Дети спрашивают, а я волнуюсь, что могло случиться.

– Не беспокойся, появится, как миленький, как только они там свои первостепенные дела закончат. У него всегда так – то зашив, то относительное затишье. Может, тебе деньги нужны?

– Нет, что вы. Лёня дал мне карту, чтобы я ею всё оплачивала, с этим проблем нет. И я зарплату получила Просто я переживаю. Мне кажется, что бизнес – это всегда рискованно. У моего отца были какие-то конкуренты, из-за которых мы вынуждены были бежать из страны и приехать сюда. А потом наш дом взорвали. И подозреваю, что это всё как-то связано было именно с его работой. У моего бывшего мужа был небольшой бизнес – торговля на рынке. Он перешёл кому-то дорогу, и его вынудили уехать на родину.

– Не сравнивай. Лёня не владеет бизнесом, у него только какая-то доля в его фирме. Он – заместитель директора, если не ошибаюсь. В основном отвечает за производство, какие-то технологии. Вечно занимается каким-то расчётами, ездит на выставки и конференции по всему миру. Так что не думаю, что ему что-то грозит – не тот уровень, доступа к денежным операциям у него нет. А опасность всегда там, где деньги. 

После слов Галины Степановны немного успокаиваюсь. Но всё равно на душе что-то болезненно скребётся. Может, это предчувствие, что Лёня уже сделал свой выбор не в мою пользу?

– Мама, а мы поедем на море? Папа нам обещал! – выдаёт Арслан, как только начинаются каникулы.

Не знаю, что ответить ребёнку. Я уже не первый раз слышу разговор о море, дети активно обсуждают между собой обещанную поездку. Но Лёня мне пока ничего об этом не говорил. Ни даты не назвал, ни куда именно он собирается везти детей. Дадут ли мне хоть маленький отпуск, чтобы я могла поехать вместе с ними? Не помешает ли это моему восстановлению в колледже? Сплошь вопросы без ответов. 

– Лето длинное. Наверное поедем, раз папа обещал, – говорю, а сама думаю, что нет у меня в этом никакой уверенности. 

И вообще ни в чём нет уверенности. Вот уже сколько времени я нахожусь в подвешенном состоянии. Извелась сомнениями и волнениями. 

В первые недели летних каникул работает пришкольный лагерь. И это меня здорово выручает, поскольку дети там накормлены и под присмотром почти до самого конца моего рабочего дня. У Галины Степановны сейчас жаркое время – с утра до вечера к ней нескончаемым потоком идут ученики, которых она готовит к творческому конкурсу для поступления в консерваторию. С правнуками она тоже занимается, но лишь дважды в неделю, и я не рискую просить её уделить им больше внимания.

В понедельник меня вызывают в прокуратуру. По какому вопросу – не объясняют. Нервничаю и боюсь. Я никогда не сталкивалась ни с полицией, ни с прокуратурой и даже не знаю, чем они отличаются между собой. Но хорошо помню, как Рафик попал в полицию незадолго до отъезда на родину. Его продержали несколько дней и сильно избили. Он не рассказывал, кто его бил – полицейские на допросах или такие же заключённые, но с тех пор все эти органы стали вселять в меня ужас.

Если бы можно было не идти, сославшись на то, что должна быть в это время на работе… Но кто знает, чего они хотят и какие могут быть последствия? Я ничего не нарушала, машину не вожу, всю зарплату получаю на карту. И регистрация у меня имеется. Что могло от меня понадобиться – непонятно. Может, ничего серьёзного, просто какая-то проверка? Отправляюсь на встречу в обеденный перерыв, предварительно предупредив начальство, что могу немного опоздать. Вряд ли там серьёзный вопрос и меня задержат надолго.

И действительно, поначалу всё происходит довольно динамично, в кабинет следователя меня приглашают почти сразу. Там сидят двое мужчин среднего возраста в штатском. Стоит мне войти, они прекращают свой разговор и, не скрывая интереса, разглядывают меня. Ненавижу такие взгляды, чувствую себя очень неуютно. 

– Присаживайтесь, пожалуйста, Айлин Эминовна, – один из присутствующих обращается ко мне приветливым голосом и, кажется, даже улыбается.

Первые вопросы – будто ни о чём: кто я, чем занимаюсь, сколько лет детям. Понимаю, что это – прелюдия к какому-то серьёзному разговору, но охотно отвечаю. Почему-то уверена, что с этими людьми лучше не играть в прятки и не дёргать тигров за усы. От них веет опасностью и ещё чем-то очень неприятным.

– Расскажите нам, пожалуйста, какие отношения вас связывают с Борисом Штерном.

– С кем?

Впервые слышу это имя. Это кто-то из сотрудников клиники? Или пациент?

– С бизнесменом Борисом Штерном, владельцем концерна “БДФ”. 

– Я должна его знать? Имя и фамилия мне незнакомы.

– Айлин Эминовна, нет смысла отрицать очевидное, нам всё известно.

Он говорит совершенно непонятные мне вещи. Знать не знаю никакого Штерна. И что у меня общего может быть с каким-то бизнесменом? Максимум – я ему карточку в клинике могла выписывать. Но если бы я сделала что-то не так, мне наверняка об этом сообщило бы начальство.

– Я не знаю никакого Штерна!

Дальше оба мужчины поочерёдно начинают агрессивно забрасывать меня вопросами. Не понимаю ровным счётом ничего из того, что они спрашивают. Меня обвиняют в том, что я по заданию Штерна вынудила Лёню украсть какие-то документы. Большую чушь придумать трудно!

– Повторяю: я не знаю никакого Штерна! Мы с Лёней никогда не разговаривали о его работе, я не имею ни малейшего понятия, чем он занимается.

Эти мужчины меня пугают. Почему они мне не верят? С трудом сдерживаю слёзы, чтобы не разреветься.