Двойная ошибка

– Штерн активно сотрудничал с вашим отцом и наверняка неоднократно бывал у вас дома. Так что вы не можете его не знать. Если вы согласитесь с нами сотрудничать и поможете следствию, то пройдёте по делу свидетелем, вам ничего не будет, гарантирую. Если же откажетесь, то пойдёте как соучастница. Вы подумали о том, что станет с вашими детьми, когда вас посадят? В том, что сядет Воронцов, сомнений нет. Не боитесь, что дети попадут в детдом?

Холодею от ужаса… Что же мне делать? Ни себя, ни Лёню я оговаривать не буду. Не собираюсь говорить неправду! 

– Если вы сейчас нам всё расскажете, то мы вас отпустим и больше без острой необходимости вызывать не будем.

– Но мне нечего вам рассказать! Я уже устала повторять, что никакого Штерна не знаю. Ни о каких документах ничего не слышала! Как вы можете меня обвинять в этом? Я не имею к этому никакого отношения!

– Вот вы тянете время и отказываетесь от сотрудничества, а время у нас не резиновое. Мы вынуждены будем вас отправить не домой, а в камеру. А к вашим детям сейчас придут соцработники и заберут их в приёмник. Подумайте, стоит ли рисковать благополучием своих детей? Ради чего или кого? Тем более, что нам всё уже известно, ваше признание – это мелкая формальность, которая ни на что особенно не повлияет. Хотите, я вам дам готовый текст, вы с ним ознакомитесь, и если там написано всё верно, то подпишете и пойдёте домой?

– Что вы…? Да как вы можете? Я не собираюсь подписывать никаких ложных свидетельств! – голос дрожит, но я всё ещё пытаюсь держать спину прямо и не плакать.

Меня продолжают пугать ужасами: обвинением, тюрьмой, сиротским детством моих детей. Но я же ни в чём не виновата! Почему они это мне говорят? Что же делать? 

Меня некому защитить! Я даже не знаю, к кому могу обратиться за помощью, если Лёня арестован. Кроме него, у меня тут никого нет… Ну почему я не ответила на ухаживания доктора Мирзоева? Может, он сейчас мог бы мне помочь…

– Слушай, Вадим, давай на сегодня поставим точку, у меня встреча через десять минут, – улыбчивый мужчина смотрит на часы и начинает собираться.

Выдыхаю с облегчением. Побегу на работу, ещё час до конца рабочего дня. Может, что-то придумаю.

– Окей, давай прервёмся. Дежурный! – рявкает второй.

В кабинете появляется парень в форме.

– Давай эту в камеру.

Как в камеру? За что?

– Пройдёмте, гражданка, – дежурный делает несколько шагов в мою сторону и смотрит будто куда-то за спину.

Силы оставляют меня. Нужно встать, а я не могу… Я не пойду в камеру! Меня дома дети ждут! Я обещала вернуться на работу. У меня будут неприятности. Я же ни в чём не виновата!

Слёзы, которые я отчаянно сдерживала на протяжении всего разговора, прорывают плотину, и катятся градом. Прикрываю лицо руками.

– Дорогуша, не нужно нам тут сырость разводить. У вас была возможность сейчас пойти домой, вы сами от неё отказались.

Что мне делать? Если я признаюсь, что уговорила Лёню украсть эти документы, то меня отпустят? Но этим я наверняка наврежу ему! А если не признаюсь, то меня посадят в тюрьму, а детей заберут в детдом. Боже, я не могу выбирать между Лёней и детьми!

– Я же вам уже много раз повторила, что ничего не знаю! Ну чего вы от меня хотите? – это говорю не я, а визжит истеричка во мне. Паникую!

– Давай её в камеру. Пусть посидит, подумает.

Дежурный берёт меня под локоть и грубо дёргает вверх, вынуждая подняться.

– Михалыч, так может её того, к мужикам? Там ей быстро помогут принять правильное решение.

Присутствующие противно смеются. А перед глазами резко темнеет и, кажется, я отключаюсь…

Глава 19

Леонид

Недаром говорят: “От сумы и от тюрьмы не зарекайся”. Никогда не думал, что смогу потерять всё, что у меня есть, одним махом. И тем более был уверен, что уж в тюрьму-то я точно никогда не попаду. 

Тем не менее я здесь. Ещё, конечно, не в тюрьме, а всего лишь в следственном изоляторе. Но с такими темпами, как движется моё дело, уже почти не сомневаюсь, что суд подмахнёт нужное решение. Сколько бы я ни говорил, что невиновен, сколько бы ни просил искать настоящего вора, предлагая всяческое содействие, мне только в глаза смеются. Даже в освобождении под залог отказали, как будто я – социально-опасный элемент и моё пребывание на свободе может нанести непоправимый вред обществу.

Звучит смешно… Только мне почему-то не до смеха. Какой-то подонок украл результаты моих многолетних трудов, продал за огромную сумму Штерну, лишил нашу фирму прибыли, довёл Морозова до сердечного приступа, а вдобавок очень качественно замёл улики, переведя на меня все стрелки. А эти идиоты-следователи даже слышать не хотят о том, что всё это состряпано. Где же их профессиональная интуиция?

Возмущению нет предела. Остаётся надеяться на адекватность судьи. А в том, что эти доведут дело до суда, у меня сомнений нет. И хотя отец нанял хорошего адвоката, за дни, проведённые тут, уверенность в нашей победе существенно ослабла.

– Воронцов! – дверь камеры открывается, и дежурный называет мою фамилию. – На выход.

Снова на допрос? Достали… 

– Шо, опять? – пытаюсь шутить голосом мультяшного волка. 

Дети бы посмеялись. А мне совсем не до шуток… 

Не угадал – меня приводят в комнату для свиданий. Интересно, кто ко мне пожаловал? Вернее, кого принесла нелёгкая?

Инга! Вот это сюрприз! Не ожидал увидеть свою роскошную жену в столь неприятном и мрачном месте. Неужели пришла пожалеть и посочувствовать? В душе шевелится тёплое чувство благодарности. Может, мы с ней и не были идеальной парой, не сгорали от одержимой любви друг к другу. Но определённо Инга много значила и значит для меня, и мне не по себе от того, что я её оставлю. С другой стороны, она ещё может встретить мужчину, с которым будет счастливее, чем со мной. И хотя все эти годы я считал наш брак хорошей идеей, ничто не сравнится с браком по любви.

Расплываюсь в улыбке. Я искренне рад её видеть. Вынужден признаться, что соскучился. Инга не выражает особой радости от нашей встречи. Её можно понять – вряд ли кому-то понравится навещать мужа в следственном изоляторе.

Она садится и кладёт перед собой на стол папку. Разглядывает меня.

– Как-то ты неважно выглядишь.

Ещё бы… С чего мне хорошо выглядеть, если сначала я потерял кучу нервных клеток и приобрёл много седых волос, узнав о краже моей технологии, а потом загремел сюда по сфабрикованному обвинению?

– Да, здесь явно не курорт.

– Хоть побрился бы. А то вылитый уголовник…

Инга не меняется. Спросила бы, как меня тут кормят, но нет…

– Лёня, у меня мало времени. Но я всё-таки хотела принести тебе это лично, – двигает в мою сторону папку.

– Что это?

– Документы о разводе. Детей у нас нет, имущественных споров – тоже. Как ты понимаешь, женой уголовника я быть не собираюсь.

– Вау! Полегче! – пытаюсь изображать оптимизм. – Меня её не осудили. Я вообще-то невиновен и уверен, что мой адвокат в суде, если до него дойдёт дело, это докажет.