Двойной генерал

— Господин поручик, меня, как военачальника давно мучает один вопрос, — говорю после заверения, что это не допрос, а просто беседа, делаю паузу, всё-таки попытаюсь вызвать у поляка интерес к разговору. И надо дать время переводчику. Поручик его останавливает.

— Я понимаю разговор по-русски, — останавливает переводчика поляк, — спрашивайте, господин генерал.

— Всегда считал польскую армию не самой сильной, но вполне боеспособной. По моему мнению, польская армия могла доставить большие проблемы любой армии Европы, — не совсем так я считаю, но погладить вдоль шерсти, почему нет? — как так получилось, что немцы разбили вас настолько быстро?

Поручик аж темнеет лицом. Настроение его явно портиться. Ну да, кому охота вспоминать, как его поставили в позу и попользовали лихо и с азартом. Поручик разражается длинной, очень длинной тирадой по-польски. Переводчик смотрит на меня с усмешкой: переводить? Давлю свою ухмылку, не надо, и так понятно. Приступаю, когда поляк иссякает. Впрочем, в конце уже говорит нечто осмысленное.

— Наши маршалы, пся крев, только на параде хороши!

— Нападение было неожиданным?

— Да, пся крев! Адольфы напали рано утром, без предупреждения. Сначала по аэродромам…

— В какое время они напали?

— Рано утром. Точно не знаю, нас подняли по тревоге, когда ещё пяти часов не было, — поляк иногда сбивается на родной язык, но частично я понимаю и переводчик рядом.

Их часть находилась на юге, по правый фланг наступающей южной группы вермахта. Насколько поручик знает из разговоров с другими офицерами, второй удар немцы нанесли с запада. Дальше ни мне, ни генералу ничего объяснять не надо. Два удара по сходящимся линиям и оставшиеся в котле обречены. Половины польской армии нет, а там и до Варшавы рукой подать.

— Что случилось с вашей авиацией? — возвращаю разговор назад.

— Её почти всю уничтожили одним ударом, — мрачнеет поляк, — я только раз видел в воздухе наш самолёт…

На этом месте останавливается, видно, не хочет говорить, что польский самолёт сбили на его глазах. Следующий вопрос его возбуждает.

— А как ваши зенитки? Хоть что-то они могли сделать?

— А как же! На моих глазах сбили пять юнкерсов! — сияет глазами поляк, — горели, как сухие дрова. Они потом эти места облетали подальше.

— В вашей армии были противотанковые ружья. Как они себя показали?

— Наши жолнежи сожгли пару лёгких танков. Но у адольфов есть танки, которые противотанковые карабины не берут.

— Что-нибудь ещё делали немцы неожиданного для вас?

Поляк задумывается так надолго, что я устаю ждать.

— Не знаю точно. Но мои товарищи говорят, что за день до нападения начались перебои с телефонной связью.

Можно заканчивать. Узнаю, что должен был узнать и что, в принципе, я и так знаю. Мой генерал не знает. И легендировать мои знания абсолютно не повредит. Кое-что для меня новость, оказывается, немцы применили к полякам ту же методику нападения, что и к нам. Неожиданное нападение без объявления войны, рано утром, удар по аэродромам, предварительная засылка диверсантов, уничтожающих линии связи. Всё, как немецкий доктор прописал. Отсюда неприятный вопрос: почему советские генералы внимательно не изучили польский опыт?

Беседую с поляком ещё полчаса. По большей части ни о чём. На прощание дарю пачку Казбека, кури на здоровье, поручик.

На выходе из здания, куда мы добираемся через длинный, мрачный коридор, меня ждёт майор Борисов. Насчёт фамилии врёт наверняка, да и чёрт с ним.

— Ну как, товарищ генерал? Есть польза от поляков? — самую малость, но фамильярничает майор, сокращая моё звание.

— А как же! Пару новых польских ругательств услышал, может пригодиться, — начинаю не серьёзно, но что-то ответить надо. — Всегда лучше учиться на чужих ошибках, товарищ майор.

Тоже сокращаю его звание. Раз ему можно, то мне тем более.

Майор провожает нас до выхода, за которым меня ждёт машина с охраной. Две машины. Спасибо коллеге Тюленеву Ивану Владимировичу, не отказал в любезности. Мне вот интересно, он сам с поляками разговаривал? Они же у него под боком. Спрашивать майора якобы Борисова не стал, мало ли что. Излишне любопытных у нас не любят.

До аэродрома под Козельском добираться не меньше часа. Неудобно мне передвигаться не у себя в округе. Это там могу любой транспорт использовать, от телеги до бронепоезда и самолёта. Сейчас моя летающая тачанка ждёт на ближайшем аэродроме, способном принять тяжёлый самолёт.

Трясусь на попадающихся кочках и выбоинах, думать мне это не мешает. Свои знания я залегендировал, никто не удивится, когда я буду готов и к нападению ранним утром и утренней же побудкой моих частей водопадом бомб. Всё узнал от поляков. Даже то, что они мне не говорили, ха-ха-ха.

На самом деле, предугадать всё несложно. О том, что немцы напали без предупреждения, весь мир знает. Обеспечение господства в воздухе путём неожиданных бомбёжек аэродромов — естественный шаг. Удары танковых групп от Сувалкинского и Брестского выступов вполне предсказуемы, мы даже на учениях именно это отрабатывали. Далее, немцы сойдутся двойными клещами вокруг Минска. Такая тактика у них, не просто два клина с двух сторон, а каждый клин раздваивается. Организуются два котла, основной и дополнительный. Те, кто очутился в дополнительном, ничем помочь большому котлу не могут, сами в окружении. Они ещё могут вырваться, но те, кто попал в основной котёл, обречены.

Предупреждён, значит, вооружён. Первым делом постараюсь выполнить две задачи, первая — замедлить скорость продвижения клиньев. На первый взгляд, достаточно просто. Засады и минирование. Немцы поневоле замедлятся на разведку и разминирование. Вторая задача встанет во весь рост, когда немцы продвинутся на 50-100 километров. Перерезать коммуникации, разгромить второй эшелон и тылы. Они сами почувствуют опасность окружения и либо остановятся, либо повернут назад. Так или иначе, им придётся тратить время и ресурсы на устранение угрозы окружения. Войска, представляющие для них угрозу, придётся плотно блокировать. И вот тут появляется огромное поле возможностей для тактических игр.

Даже если я проиграю, и мои войска первой линии будут разбиты, вермахт затратит на это недели полторы-две и до Минска им будет ещё очень далеко. Не меньше двухсот километров. И за каждый километр я заставлю их платить драгоценной арийской кровью.

Смотрел я, сколько мин на мобскладах и в запасах сапёрных частей. Более двухсот тысяч единиц, надолго хватит, я не собираюсь усеивать ими сплошные поля. Не везде, по-крайней мере. Нечего делать немцам подарки, бросая без присмотра огромное количество мин. И ещё одна идейка у меня есть. Мне нужны детонаторы особого рода.

Когда выпрашивал у Лаврентия допуск, тот параллельно затребовал моего прибытия. Зачем, не сказал. Ладно, выясним на месте, лишь бы не арестовал, ха-ха-ха…

16 апреля, среда, время 17:25.

г. Москва, аэродром Тушино.

— Стойте, товарищ генерал армии! — красноармеец сдёргивает винтовку с плеча. Слава ВКП(б) хоть на меня не направляет.

Останавливаюсь. Требование часового свято. Гляжу с огромным и совсем не праздным любопытством на грузовик с закрытым фургоном. В моё время их кунгами называли. На крыше фургона тощим по-зимнему безлистным деревом раскинулась антенна. Явно радиоантенна, только я здесь такой никогда не видел. Что это значит?