Двойной генерал

— И всё-таки, зачем ты меня вызвал? — он ведь так и не сказал ещё.

— Ну, хорошо, — окончательно отходит Берия, — скажу. Завтра летим в Ленинград смотреть твои зенитные тачанки. Ты что, не рад?

— Рад, — отвечаю, немного подумав, — но это ж только опытный образец?

— Всё тебе не так, — бурчит Берия.

— Всё так, Лаврентий. Не знаю, чтобы я без тебя делал. Просто времени почти не осталось, — тяжело вздыхаю.

— Есть немного, — не соглашается нарком, — немцы на Балканах увязли.

Когда в десятом часу ухожу в гостиницу, посещает меня примечательная мысль. В то, что немцы вот-вот нападут на нас, Берия уже верит?

Конец главы 11.

Глава 12. Ни шатко, ни валко

21 апреля, понедельник, время 10:05.

Минск, аэродром Мачулищи (84-ый иап, 59-ая иад).

— Здесь будете работать, Пал Степанович, — гостеприимно повожу рукой по ангару Хадаровича. Притащил сюда профессора БГУ Никоненко, которого уже давно загрузил заданием по линии РЭБ.

Мои радиотехники смотрят ожидающе и с лёгким испугом.

— Ваша работа под грифом «совершенно секретно», поэтому за любые вопросы в этом направлении от ваших коллег, смело и без сомнений сажайте их на гауптвахту. Даю вам такое право. Полковник Туренко вам в помощь.

Хадаровичам широко и приветливо улыбается упомянутый полковник.

— Для вас построим отдельное помещение, чуть поодаль. Товарищ полковник позаботиться. Решите какого размера оно вам нужно и какое требуется оборудование.

— И, — смотрю на профессора уже без улыбки, — я жду результата, Пал Степаныч. И не через год и даже не через месяц…

На лице профессора возникает мученическое выражение, будто его на дыбу пристраивают.

— Хорошо, — мой генеральский лик аж перекашивает, так мне не хочется этого говорить, — ровно через месяц — первый результат, который можно пощупать.

— Ребята, — киваю на хадаровичей, — по мелочам вам помогут. Радиодетальки подкинут, с дирекцией завода сведут, если вам что-то особенное понадобиться.

Хлопаю по капоту стоящую рядом машину. Трёхтонка, ЗИС-5.

— В твоём полном распоряжении. Делай с ней, что хочешь. Единственное требование: она должна остаться на ходу.

— Кузов коротковат, — обходит машину вокруг Никоненко.

— Удлинишь, прицеп подгонишь…

— Прицеп! — мгновенно решает и озадачивает уже меня Никоненко, — раза в полтора длиннее кузова.

Вот зараза! Мгновенно превратил меня в своего снабженца. И кто это сказал, что генералам жить легко? Я что ли? Не может быть!

— Хорошо, Пал Степаныч, будет тебе прицеп. Только ты сначала оборудование для этого прицепа собери, — нахожу способ вернуть пас.

Обсуждаем некоторое время габариты. И подходит очередь хадаровичей.

— Наверное, вас некоторое время эта машина покатает. Ты всё привёз?

Хадарович, который главный, докладывает. Конденсаторов на заводе ему выдали двести с лишним штук. На остальные завод сделает заказ.

— А я уже хотел начать машину портить, — делает разочарованный вид Никоненко.

— Это я для красного словца сказал, — поясняю я, — зачем тебе её портить?

— Генератор мощный хотел на двигатель подключить.

— Не надо. Возьмёшь какой-нибудь мотор после капремонта. С какого-нибудь автомобиля. На него и повесишь генератор. Вместе с запасом топлива разместишь в кузове. А все свои приблуды на прицепе разместишь.

— Значит, с вас двигатель, — тут же загружает меня профессор, мать его. Только ты меня так не возьмёшь.

— Поехали!

И везу его в автобронетанковую мастерскую. В ближайшую, минскую. Там подбираем для профессора мотор от грузовика. Новенький. Причём чуть ли не вместе с руками у начальника мастерской оторвали. Начальник, поначалу недовольный, что его раскулачили, быстро оценил перспективы. Под профессора обещаю раздобыть любые нужные станки и приспособления.

Когда вернулись на аэродром, отправляю хадаровичей в Кобрин. Начинать радиофикацию буду со своих любимчиков.

Один самый большой и важный гвоздь начинает выковываться. Если к началу войны будет надёжная радиосвязь с авиацией, скорость её реакции возрастёт в десятки раз. Где без связи придётся ждать поддержки авиации не меньше нескольких десятков минут или нескольких часов, дежурная авиагруппа может появиться через минуту-другую. Безнаказанного избиения моих войск с воздуха не будет.

Если Никоненко выкует ещё один гвоздь, то будет мне счастье в виде волшебного десерта — безнаказанное избиение с воздуха немецких войск. Фрицы узнают на своей шкуре, что значит не иметь безусловного господства в воздухе.

21 апреля, понедельник, время 13:40.

Минск, штаб округа.

Сижу один в кабинете, даже неотлучного Сашу выставил. Мне надо подумать. Не учёл я одну вещь. Средств для войны можно набрать много. И связь у меня будет отличная, и красноармейцы подготовленные… как там в «Мальчише-Кибальчише» было? И снаряды есть, да некому поднести, и пушки есть, да стрелять некому?

У меня немного не так, но чувствую, чего-то я не доделываю и не додумываю.

В Ленинграде мне показали версию ЗСУ. Берия почти не вмешивался, пока я опускал заводских на площадке у цеха. Индустриальный пейзаж Обуховского завода, кстати, внушает. Чувствуется в нём силища, не уступающая моему округу, только сконцентрированная на небольшой площади.

Заводские сделали вариант заниженной установки пушки. Не прямо наверху вращающуюся платформу поставили, утопили ниже линии борта. Пытаются мне что-то объяснить про более сильную раскачку от выстрелов, если пушку расположить выше, я обрываю взмахом руки. Мне не надо объяснять про момент сил, в физике прилично разбираюсь, даже преподавал курс механики в педе несколько лет. Из тех же соображений сильно ограничен горизонтальный угол поворота. Суммарно, всего семьдесят градусов в обе стороны. Короче, только назад пушка стреляет. Я не ругаюсь, прекрасно понимаю, что «Тунгуску» из моего времени или «Панцирь-С1» мне тут никто не сделает.

— Какой предполагается вес с полной загрузкой боеприпасами, полным баком и экипажем на борту?

— Восемь тонн шестьсот килограмм, примерно, — пожилой и несколько задёрганный представитель дирекции, кажется, ведущий конструктор озадачен. Видимо, сильно боялся моих капризов про малый сектор обстрела, готовился уговаривать и вдруг, как неосторожный боец, «проваливается» в атаке.

— Сделаете семь… — вздыхаю и делаю уступку, — ладно, семь с половиной тонн, без слов подпишу приёмку.