Двойной генерал

Прикрытие тоже немаловажная часть работы авиации. Как только замечается намерение отбомбиться по колонне, бомбардировщиков или штурмовиков немедленно перехватывают мессеры.

Но это не всё. Что-то есть ещё. Хм-м, кажется, я знаю, что. И я точно ни читал и ни видел этого нигде. Сам додумался. Гарантировать не могу, но нечто подобное немцы наверняка использовали.

Их подстраховывает тяжёлая артиллерия, с которой они тоже постоянно на связи. И время от времени они её подтягивают как можно ближе к себе. Сами в это время стоят. Немецкие артиллеристы наверняка умеют стрелять по карте. Пусть не с первого выстрела, но подготовленную засаду они накроют. Это если её не заметит авиаразведка и предварительно засланные разведгруппы. Именно поэтому немцы никогда не передвигались со скоростью больше ста километров в сутки, хотя их полностью моторизованные части могли легко делать и по триста.

Морщусь от собственной глупости. Не так уж не прав был тот надменный перец, толковавший мне о боковом охранении. Только у передовой группы его не было. Но вообще-то оно было и постоянно шло вслед за ударной частью клина. Оно занималось охраной уже пройденной полосы. Моя глупость в том, что я планировал с лёгкостью неимоверной перерубать основание клина. Ща-а-а-з-з! Три раза мне немцы позволят это сделать, ага. Раньше я думал, что стрелки, показывающие направления ударов войск на карте, имеют широкое основание и сужаются к вершине из эстетических соображений. Воля художника, изображающего на картах ход боевых действий. Так красивее. Пусть и прихоть художника, но она совпадает с реальностью. Основание, из которого вырастает шип наступления, действительно намного шире вершины.

Мы не умеем воевать. Все не умеем воевать, все, начиная от солдата и заканчивая генералами, не исключая меня. Поэтому немцы нас и сделали в 41-ом с такой потрясающей лёгкостью. Всё время у нас так, пока кровью не умоемся, думать не начинаем.

Мы не умеем воевать. Вот главная причина, почему в 41-42-ом годах немцы делали с РККА всё, что хотели. Вот о чём умалчивают учебники истории и генеральские мемуары. Всё остальное, — танки не той системы, несовершенные самолёты, недообученные лётчики, даже отсутствие работоспособной связи, — растёт на этом стволе: мы не умеем воевать. И прежде всего, генералы.

Что делать в стратегическом плане ясно. Учиться воевать. Как это делать? В моей истории делали на ходу, путём проб и ошибок, ценой крови сотен тысяч солдат и офицеров. Уж про себя-то назову их, как привычнее. Пока что учатся воевать только два элемента огромной системы. Красноармейцы и младшее командное звено и то, только у Никитина. Второй элемент — я. Что-то делает Копец, только три боеготовых опытных экипажа тяжёлых бомбардировщиков хоть и хорошо, но очень мало. Про зенитчиков и, в целом, артиллеристов мы даже не вспоминали. С диверсантами я хорошо придумал, это как раз в будущем передовая разведка и захват мостов в полосе наступления. Всё, как немецкий доктор прописал.

Вопрос с превентивным авиаударом по моим аэродромам я решу. Он уже решается. В самом худшем для меня случае люфтваффе господство в воздухе придётся выгрызать. В подарок, как случилось в моей истории, Геринг его не получит. В самом лучшем случае, господство в воздухе будет за моими ВВС. Вот только что они будут с ним делать, мои малоопытные лётчики?

Картина целиком пока не вдохновляет. Всё происходит фрагментарно и бессистемно. Окончательно проясняется только тема летающего командного пункта. Хотя нет, не проясняется. Надо усилить вооружение, а при установке мощных пушек конструкцию самолёта начнёт трясти. Не так просто это сделать. Отдам на откуп конструкторам, им руки выкручивать, себе дороже. Одну пару бомбовых подвесок сократят, а вторую можно переделать в гондолы для стрелков. Мне не бомбардировщик нужен, а летающий КП. Небесный филиал штаба.

Решение принято? Ещё раз обдумываю со всех сторон. Принято! Берусь за телефонную трубку, командую дежурному связисту:

— Соедините меня с Казанским авиазаводом.

21 апреля, понедельник, время 18:45.

Минск, квартира генерала Павлова.

— Ну, па-па-а-а! — кричит обиженная Адочка. Что случилось? Спускаюсь к самому себе из заоблачных генеральских дум, никак меня не отпускающих.

Вон оно что? Так задумался, что на автопилоте разгромил дочку в уголки два раза подряд. Да с треском разгромил.

— Извини, Адочка, — каюсь, делаю страшно виноватый вид, — задумался и не заметил.

Борька покатывается со смеху, Ада непонимающе таращит глазки. Старший брат от её вида хохочет до икоты.

— Иди сюда, — улыбающаяся жена утешает дочку, взяв её на колени.

Кажется, я раскрыт. Адочке можно голову заморочить, но подлый Борька наверняка её теперь дразнить будет. Как папа её обманывал, нарочно поддаваясь.

Сегодня поговорил с Мишей Кагановичем, а потом и Петляков подтянулся. Конструктор заверил, что они добились уверенного полёта на высоте 10 тысяч 200 метров.

— Я помню, Дмитрий Григорич, что вы просили двенадцать с половиной, но там огромные трудности. Если мы и добьёмся надёжной работы двигателей, то экипажу там будет очень непросто. Минус пятьдесят за бортом, атмосферное давление в одну четверть. Испытания нагнетателя воздуха в салон удовлетворительных результатов не дают.

— Владимир Михайлович, сделайте вот что, — морщусь, ну почему я должен их учить? Они ж инженеры, учёные, должны соображать лучше меня, — прямо на земле включайте двигатели, ваш нагнетатель и помещайте в салон источник дыма. Вот и увидите наглядно, где у вас нарушена герметизация. Если необходим кто-то внутри, пусть противогаз наденет, да хоть костюм водолазный.

Мне совсем не интересно работать на высоте несколько часов в режиме кислородного голодания. Заодно и про всё остальное выкладываю. И про более мощное вооружение и про ненужные бомбосбрасыватели.

— А в гондолах лучше по два стрелка разместить, — мечтаю я прямо в уши конструктору, — с крупнокалиберными пулемётами. Один пулемёт в передний нижний сектор, второй в задний нижний. Так у нас самолёт будет защищён со всех сторон.

— Возможно, придётся вам ещё бомбовую нагрузку снизить… — задумывается Петляков.

— Из-за дополнительных огневых точек?

— Нет. На большой высоте расход топлива больше.

— Снижайте, — мне действительно большое количество бомб на борту не нужно, так, на всякий случай, — полтонны мне хватит.

— И давайте так договоримся, — надоедает мне эта история с самолётом, времени нет, — добьётесь приемлемой герметизации, высоты уверенного и продолжительного полёта на десять с половиной тысяч, поставите эти четыре пулемёта — будем считать, что мои требования удовлетворены. Таких самолётов мне нужен десяток.

— Но принимать образец всё равно будете лично?

— Конечно. Там ещё нужны мелкие доработки по обеспечению устойчивой радиосвязи, но с этим мы справились. Привезу вам готовое решение.

Для того, чтобы это самое решение им привезти, мне не нужны никакие документы. Ни чертежи, ни спецификации, ничего, кроме самого самолёта, на котором я прилечу. Сами всё посмотрят и сделают. Не генеральское это дело — чертежи рисовать.

— Пап, — спустя полчаса меня прижимает Борька. Такое моё отцовское дело, отдавать иногда себя детям на растерзание.