Дьявол для отличницы
Шрифт:
Я недолго обдумывала услышанное.
– Прости за то, что я сказала тогда в малине. Про тебя и твоих родителей. Я не знала… Я не хотела.
– Забей.
Но мне казалось мало просто извиниться за те слова. Хотелось показать, что в этом мире он не один такой. Одинокий, лишенный родительской любви и ласки. Мне хотелось поддержать врага. Да и враг ли он мне? Я уже не знала. Запуталась окончательно. Но не могла молчать.
– Мои родители вообще про меня забыли. Сбагрили бабушке, та меня воспитывает с пеленок, пока мои предки гастролируют по всей стране со своим оркестром. Мой отец известный в своих кругах
– Знаешь, что? Бесит наш возраст. По ощущениям уже не дети, а без взрослых сделать ничего нельзя. Сильно от них зависим, - в сердцах бросил парень.
– Какая еще была причина?
– Чего?
– Ну ты сказал, что сестра была одной из причин. Были еще? – поинтересовалась я.
Он долго молчал, потом произнес тихим голосом.
– Ты.
– Я? – Не смогла скрыть своего удивления.
– Да, ты.
– Но…
– Я в тебя был влюблен. Сильно. – Почему-то прошедшее время неприятно царапнуло грудь. – Прямо с ума сходил.
Он коротко и зло рассмеялся, пока я сидела замершая, боясь даже дышать.
– Но ты взяла и отдалась нашему вожатому, по которому так сохла всю смену. А его вообще можно посадить. Это называется растление несовершеннолетних, ему грозил бы большой срок.
– Ты что говоришь!
– Не выдержала я. – Он не такой!
– Ага, - хохотнул он.
– Как ты можешь такое говорить?! Как можешь обвинять его, меня… Кто тебе наплел эту чушь?
– Я тебя видел. Своими глазами. Как в сончас ты пошла отдать ему рубашку. А вышла из его комнаты только через час, вся красная, растрепанная. Я долбанный час караулил! Убивался в тот момент, такое пережил! Умер нафиг! Но не уходил. Стоял и ждал, как мазохист. А ведь Эстелла мне говорила, и не раз, но я ей не верил.
– Какой бред… - пробормотала я. – Какой бред!
Что он несет? Как он вообще до этого додумался? И Эстелла хороша, помогла… Я не выдержала и рассмеялась.
– И что, позволь спросить, смешного? – холодно спросил он.
– Я… Просто…
– Думаешь, мне легко признаваться в своих чувствах? Тому, кто на них наплевал?
– Мне не нужно было это знать, я не просила! – возразила я.
– Просила о второй причине!
– Мог бы соврать!
– Просто ты боишься!
– Опять ты за свое! Чего мне бояться? – Я уже устала сотрясать воздух. Но он, как упрямый баран, топчется на месте.
– Боишься, что есть ответные чувства ко мне, - выдал Громов, и я, захлопав глазами, нервно сглотнула.
– Пфф, чушь собачья.
– Ты почти поцеловала меня. Сама.
– О, теперь лелей это милое воспоминание до конца своих дней.
Лучшая защита – нападение. Не один ты это знаешь, сатана.
– Агафонова?
– Что? – измученно вздохнула я. Споры с ним вытягивали все силы, утомляли.
– Мне плевать, что у тебя было с Сергеичем, - вдруг выдает он. – Нет, не так. Мне не плевать, но я готов жить с этим дальше, стараться не думать, забыть. К черту все. У меня ничего не умерло. По отношению к тебе.
– Громов… Я… - я не знала, что ответить на его признание.
– Знаю. Ты меня ненавидишь. Но я просто хочу, чтобы ты знала о моих чувствах. И все.
Он ничего
не просил в ответ, не наседал. Впервые. Просто сказал, что нравлюсь, как констатировал факт. Что-то вроде «и живи с этим дальше». Мне до бешенства надоела недосказанность между нами, которая только все портила. И я решилась.– Между мной и Олегом Сергеевичем ничего не было, - призналась я. – И в конце смены мы даже не целовались. Просто разъехались и все.
Наступило гробовое молчание.
– Но..
– Я шла отдать ему рубашку, которую он тогда мне одолжил. И больше ничего. В комнате его не оказалось, зато была Виктория Андреевна. Вся заплаканная. Битый час я успокаивала ее и слушала, протягивая салфетки. Оставила ей рубашку. А красная я была потому что она была в курсе, что он мне когда-то нравился. Она сказала это мне. И с Юркой у меня ничего не было. И вообще ни с кем не было.
Последнее говорить было не обязательно, но уже поздно.
– Это… Это правда? – пораженно тихо спросил он.
– Да, - подтвердила я.
– Зачем мне врать?
Громов ничего мне не отвечал, и я уже было забеспокоилась. Но вдруг почувствовала на своей руке его руку. Он переплел пальцы и уселся рядом. Я хотела выдернуть руку и возмутиться, но он прошептал:
– Тшш. Давай попытаемся заснуть. Кстати, тут на полу где-то мой пиджак валяется.
Он приподнялся, пошарил руками по полу, нащупал пиджак и набросил мне его на замерзшие коленки. Я по-прежнему застыла от обуревавших меня чувств. Признания дались не так уж и тяжело, но невероятно облегчили нам обои жизнь.
– Агафонова… - шепотом произнес Захар, и я повернулась к нему. – Я очень рад. Ты просто не представляешь…
Мне показалось, что он больше сказал это самому себе. Почему-то думала что он улыбался, но темнота съела все вокруг, не позволяя даже различать силуэты. Кромешная тьма.
Через несколько минут я слушала его спокойное равномерное дыхание. Громов уснул.
А вот я еще долго возилась, отключиться никак не получалось. Мысли все равно возвращались к парню, сидящему ко мне плечом к плечу. К нашему разговору.
А еще было очень холодно.
Через пару часов я склонила голову ему на плечо и заснула.
Но рано утром, еще на рассвете, чуть не подпрыгнула, когда приоткрыла глаза и в свете окошка увидела перед собой длинные ноги в брюках.
Каким-то образом я оказалась сидящей на полу между его ног, прижатой спиной к мирно вздымающейся груди. Его лицо спряталось у меня в шее, зарывшись в волосах.
Все мое тело затекло, заныло от неудобной позы, и я пошевелилась в его руках, не зная, куда себя деть. Я развернулась поудобнее, и…замерла, почувствовав своим бедром его твердое утреннее возбуждение. Черррт. Парень продолжал безмятежно спать.
Краска смущения тут же залила мое лицо.
Хотела вылезти из объятий, но ледяными руками задела его руки, и он вздрогнул. Я осторожно повернулась, чтобы проверить, и встретилась с пристальным взглядом серых глаз.
От неожиданности отпрянула, неловко подвернув колено, и только полностью развернулась к нему лицом, упершись руками в его торс.
– Черт, прости, я… - Я хотела выскользнуть из его рук, пытаясь отползти на коленях назад, но он вдруг поймал меня за галстук, и медленно, очень медленно намотал его себе на кулак, потянув меня к себе.