Дьявол в музыке

– Мне жаль, - сказал он.

Её голос стал низким, будто рык животного.

– Ринальдо был прав. Ты чудовище. О, Мадонна! Когда я думаю о твоей доброте, твоей нежности все эти годы! Все это игра? Всё притворство? Конечно, почему нет! Ты ведь был на сцене годами! И всё же тебе нелегко было сделать меня счастливой и помешать вернуться к детям и дому! Для существа, вроде тебя – без сердца, без чувств в груди – да, синьор Валериано, это был бенефис всей вашей жизни!

Она разразилась диким, беспомощным смехом. МакГрегор сжал её плечи и осторожно, но крепко встряхнул. Беатриче поднесла к её носу флакон с нюхательной солью и растёрла женщине руке. Постепенно она успокоилась. Валериано всё это время стоял неподвижно и молчал.

Всеобщее замешательство уступило жёсткому голосу Гримани:

– Это полицейское расследование, а не театральные подмостки. Синьор Валериано, я более не желаю слышать вашего злорадства в адрес семьи Мальвецци. Ваши мотивы убить маркеза Лодовико достаточно ясны. Всё, что я требую сейчас – рассказ о самом убийстве.

– Вы получите его, - сказал Валериано. – Через год или два после того как маркеза Франческа стала жить со мной, я был удовлетворён. Я восторжествовал над Лодовико. Я дал Ринальдо вкусить стыда и бессилия, которые всегда чувствовал сам. Но Лодовико нанёс ответный удар, очернив моё имя и погубив мою карьеру. Без музыки мне не было покоя. Моя победа не была полной. Когда Франческа предложила вернуться в Ломбардию и просить Ринальдо о встрече с детьми, я согласился, но у меня была своя цель. Чтобы воплотить её, я позаимствовал виллу на берегу Комо, напротив виллы маркеза Лодовико. Я знал – весь музыкальный мир знает – что маркез Лодовико ездит на виллу к загадочному англичанину, которого готовит к сцене.

Уже на озере я узнал, что Лодовико остаётся в Кастелло-Мальвецци, а Орфео и маэстро Донати живут на вилле. Я должен был выманить его наружу – в своём замке он был недосягаем. Устраивать засаду на дороге по пути к вилле было слишком ненадёжно. Мне нужно было завлечь его в какое-нибудь безлюдное место ночью. У меня оставались перчатки матери, которые когда-то подарил он, и я мог использовать их как приманку. Я был уверен, что он вспомнит. Я был не меньше уверен, что он никому не скажет о такой встрече. Он всегда держал свой поступок в тайне. Быть может, он даже чувствовал уколы стыда, когда вспоминал о ней.

Я решил встретиться с ним в беседке. Я знал виллу и её сады. Лодовико однажды сам приглашал меня спеть на fete champetre^[90]. И как заметил синьор Кестрель, - Валериано поклонился Джулиану, - я выезжал на лошади в ночь перед убийством и в ночь самого убийства. В первый раз я оставил свёрток с перчаткой и запиской. Во второй раз я пошёл в беседку.

Голос Валериано упал. Он смотрел вдаль, будто перед ним снова разверчивалось всё произошедшее.

– Я приехал около полуночи и привязал лошадь за воротами виллы. Они не были заперты, и я вошёл, последовал дорожкой вдоль берега и добрался до беседки. На озере была одна или две лодки, но на берегу не горело огней, так что они бы не увидели меня. У меня был фонарь, но я опустил на нём заслонки и шёл в темноте. Когда я добрался до беседки, - он помолчал, вдохнул и продолжил, - отец уже ждал. Я дал ему возможность задать вопросы или искусить меня нарушить клятву и бросить наше родство ему в лицо. Возможно, в последний миг перед смертью он догадался, кто я такой, и почему он должен умереть. Но я сдержал букву своего обещания.

Он распростёрся у моих ног, головой к балкону, что выходил на озеро, и раскинув руки. Я выстрелил с такого близкого расстояния, что пуля оставила большую дыру в его груди, почерневшую от пороха.

– Из чего вы сделали пыж? – спросил Джулиан.

Валериано вздрогнул и вышел из транса.

– Я не помню. Разве что важно?

– Пыж нашли в ране, синьор Валериано.

Валериано был удивлён.

– Я не могу сказать, что это было. Когда заряжаешь пистолет, то берёшь любой комок бумаги, что попадётся под руку.

– Это был кусок бумаги с нотным станом, - коротко ответил Гримани. – В этом не было ничего примечательного. Вы певец и должны были иметь с собой много такой бумаги.

– Да, - сказал Валериано, - конечно.

– Продолжайте ваш рассказ, - велел комиссарио.

– Мне оставалось только одно, - снова заговорил Валериано. – Я обыскал карманы Лодовико, надеясь найти свою записку или перчатку матери. Я думал, что никто не сможет связать их со мной, но мне хотелось бы их вернуть. Я нашёл его часы, записную книжку и заряженный пистолет, но ни перчатки, ни записки не было, а рисковать, обыскивая виллу, я не стал. Я вернулся домой. Маркеза Франческа беспокоилась обо мне и опрометчиво отправилась искать меня в темноте. Никаких иных трудностей не было, благодаря чему я хранил эту историю в тайне до этого дня.

Карло перекрестился – его глаза были пусты от потрясения. Беатриче смотрела на Валериано с отвращением. Франческа раскачивалась взад и вперед, тихо постанывая. Де ла Марк стоял до странности непринуждённо, прислонившись к стене, а его взгляд был заинтересованным и отрешённым. В углу комнаты Флетчер, что с трудом понимал миланский язык с венецианским акцентом, шёпотом объяснял потрясённому Сент-Карру, о чём была речь. Джулиан отвёл взгляд от певца и изучил соотечественников, убеждаясь в их реакции, после чего снова перевёл взор на признавшегося отцеубийцу.

– Хорошо, - сказал Гримани. – Теперь расскажите о маркезе Ринальдо.

Валериано склонил голову.

– Долго время мне хватало унижения Ринальдо. Я бы не стал убивать его, если бы не последние унижения, свидетелями которых были вы все.

– На самом деле, - вставил Джулиан, - в своё время вы скорее рисковали своей жизнью, не желая повредить ему.

– А, - Валериано замолчал на миг, - вы говорите о дуэли.

– Да. Дуэли, на которой вы позволили выстрелить в себя дважды, а сами стреляли в воздух.

– В этом не было доблести, синьор Кестрель. Ринальдо был напуган и трясся как лист. Он почти наверняка бы промахнулся. И я знал, что любая рана от пули будет пустяком по сравнению с позором человека, которого победил евнух, даже не стрелявший в ответ.

Итак, счёты между нами были сведены – у меня его жена, я растоптал его честь, но у него моё имя и наследство. Равновесие нарушил он. Это Ринальдо забрал маркезу Франческу и оскорбил меня – так, что ни один джентльмен не сможет вынести, и даже кастрат сочтёт нужным отомстить.

– Вы решили отказаться от маркезы Франчески, - напомнил ему Джулиан.

– Да, - согласился Валериано, - когда я увидел, что он хочет расстаться со мной ради своей детей, я подумал: «Раз нам суждено расстаться, пусть это сделаю я». И Ринальдо никогда не сможет сказать, что последний удар был за ним.

– Вы просто притворялись, когда отрывали себя от неё и называли её своей единственной любовью?

Валериано поднял глаза – он был слегка раздражён.

– Я певец, синьор Кестрель. Влюблённый, разлучённый со своей возлюбленной, – частый элемент репертуара. Это первое, что учатся играть в опере.

Джулиан вспомнил, как Валериано пел для собравшихся «Parto, parto, ma tu ben mio».

– После того как я оставил маркезу Франческу, - продолжал Валериано, - я задержался в окрестностях, надеясь, что мне выпадет шанс ударить по Ринальдо. Прошлой ночью я пришёл на виллу.

– Как вы прошли через ворота? – спросил Джулиан.

– Я не пользовался воротами. Я прошёл по гальке у подножья насыпи и взобрался в сад. Я стоял под окном Ринальдо, гадая, там ли он, и как мне попасть внутрь. Внезапно, я увидел невероятное – кто-то вылез из окна и прошёл по карнизу до соседнего балкона, откуда перебрался на южную террасу. Сперва я различил, что это женщина, а потом понял, что это Франческа.