Дьявол в музыке

Джулиан нашёл Эрнесто в комнате господина, прибирающего его вещи и присматривающего за слугами, что меняли постельное белье и вытирали кровь. Сперва он не хотел уходить.

– Одно Небо знает, что они натворят, если оставить их без присмотра, синьор Кестрель. Половина думает, что призрак маркеза Ринальдо выскочит из-за угла, а остальные пытаются подсчитать пятна крови, чтобы потом поставить на такой номер в лотерее.

– Мне жаль отвлекать тебя, Эрнесто, но мне нужны сведения, которых не может дать больше никто.

– Но я думал, что убийство раскрыто, синьор.

Джулиан улыбнулся.

– Мне трудно угодить.

Эрнесто уставился на него в недоумении, но сказал только:

– Я пойду с вами, синьор.

Они прошли в комнату Джулиана на другой стороне зала. Эрнесто рухнул на стул с невольным вздохом облегчения. Джулиан осознал, что убийство уже второго маркеза Мальвецци подкосило старика сильнее, чем он хотел признавать. В его глазах было мучение, а кожа свисала с костей.

– Ты слышал признание Валериано, - начал Джулиан, - особенно его рассказ о том, что его отец – маркез Лодовико?

– Да, синьор.

– Граф Карло говорил, что в то время с маркезом Лодовико в Неаполе был ты.

– Да, - ответил Эрнесто, - меня приставили к нему как раз перед тем, как послать его в Неаполь. Мой отец был слугой старого маркеза, его отца. Это было – Пресвятая дева, это было сорок лет назад. Мы с маркезом Лодовико были ровесниками – нам было семнадцать-восемнадцать лет.

– Ты когда-нибудь слышал о фиктивном браке маркеза Лодовико и Джульетты Петрони?

– Нет, синьор. И мне сложно в это поверить.

– Это было невозможно?

– Нет, - Эрнесто мрачно потряс головой, – возможно, синьор. Мой господин тогда немного сошёл с ума.

– Что ты имеешь в виду?

– Он впервые вкусил свободы, синьор. Он никогда не улетал так далеко от семейного гнезда. Всю жизнь старый маркез следил за ним, как ястреб и указывал. Он был единственным, кого мой господин боялся. Нет, боялся – это неправильно слово. Отец его ужасал.

А тут он оказался сам по себе в городе, что славился лучшими певцами в мире. Господин всегда любил музыку, но в Неаполе он упивался ею. Он навсегда отдавал своё сердце одному или другому голосу – а если это был женский голос, то рано или поздно он находил дорогу в постель к его хозяйке.

– Маркеза Мальвецци говорила, что у него никогда не было любовниц из певиц.

– Их и не было, - медленно ответил Эрнесто, - после Неаполя.

– Что ты можешь вспомнить о его отношениях с Джульеттой Петрони? Он упоминал её имя? Ты видел их вдвоём?

Эрнесто прищурился, будто заглядывал в прошлое.

– Кажется, я помню, что он влюбился в примадонну, что внезапно покинула сцену. Я думал, он устроил ей где-нибудь уединённый дом. Он часто куда-то уезжал, а деньги у него уходили сквозь пальцы. Но этого и ждут от юного господина, что впервые выехал в мир.

– Ничто из этого не доказывает, что он обманул эту женщину, устроив фальшивый брак, - задумчиво сказал Джулиан. – Мог ли он устроить такую долгую и продуманную интригу втайне от тебя?

– О, он мог, - печально сказал Эрнесто. – Он старался держать это втайне от меня. Тогда он не доверял мне. Он думал, что раз мой отец служит старому маркезу, то меня послали шпионить за ним. Он был неправ – я его человек, а не его отца. Но господин понял это лишь через несколько лет.

– Отец маркеза Лодовико был бы очень зол, узнай он, что его сын соблазнил певицу?

– За это – нет, синьор, и даже за ребёнка бы не попрекнул. Но прикидываться, что женился на ней, – это низко и подло, и старому маркезу бы совсем не понравилось.

Джулиан задумался.

– Как ты думаешь, Лодовико мог знать или догадываться, что Валериано – его сын?

– Я уверен, что он никогда не знал, что у него вообще есть такой ребёнок, синьор. Он хотел его. Он всегда жалел, что у него нет больше сыновей. Узнай он о бастарде, он бы не успокоился, пока не получил бы его, чего бы это не стоило.

– Валериано говорил, что его мать именно этого и боялась, - вспомнил Джулиан. – Она считала, что маркез шпионит за ней.

– Об этом я ничего не знаю, синьор.

– Мог ли маркез Лодовико выяснить что-то о своей связи с Валериано после того, как тот вырос и стал певцом? Это бы объяснило, почему он предлагал ему покровительство.

Эрнесто покачал головой.

– Он бы действовал прямо, синьор.

– Быть может, он колебался, не желая признавать сына в кастрате?

– Если это так, - спокойно ответил Эрнесто, - то он бы ошибся. Синьор Валериано – больший мужчина и сын своего отца, чем его покойный брат. Его преступления ужасны, но несправедливость по отношению к нему и его матери тоже ужасны. Он отомстил за себя, как мужчина, и мой господин уважал бы его за это. И, синьор, кажется очень уместным…

– Что кажется?

– Что убить моего господина смогла только его собственная кровь.

Расставшись с Эрнесто, Джулиан решил вдохнуть свежего воздуха. Он вышел через парадную дверь и остановился у перил, глядя на террасу.

Маркеза сидела в плетёном кресле у пруда с лилиями и наклонялась, чтобы погрузить пальцы в воду. Чёрная вуаль была откинута, и лежала на плечах. Лучи послеполуденного солнца, косо падавшие на террасу, делали её платье немного прозрачным, показывая изящные руки под длинными рукавами и тонкие лодыжки под юбкой. Он был поражён её красотой, как будто видел эту женщину в первый раз. Убийства просто не имели права случаться в одном мире с ней. Ничто не имело права её беспокоить.

Он стремительно спустился вниз и присоединился к маркезе у пруда. Она подняла голову, чтобы увидеть, кто пришёл.

– Джулиано.

– Я побеспокоил вас?

– Нет, - она снова погрузила пальцы в воду, золотые рыбки бросились врассыпную.

Джулиан занял соседнее кресло.

– Могу я вам помочь?

– Помочь с чем?

– С тем, что вас тревожит.

– Меня ничто не тревожит, Джулиано. Я просто размышляю.

Он посмотрел, как он распугивает золотых рыбок. Почему он не мог влюбиться в такую как Франческа? Женщину, которая доверчиво, как ребёнок, искала утешения и хотела простых вещей – любить и быть любимой, защищать и быть под защитой?

– О чем вы размышляете? – спросил он.

– Об Орфео. Как вы думаете, он выдаст себя теперь, когда ему не грозит арест за убийство Лодовико?

– У него могут быть иные причины скрываться.

– Я думаю, что это неважно. Теперь мы знаем, что в смерти Лодовико виновен не он, так что Орфео больше неважен. Он никогда не был важен – просто обманка. Вы сразу это почувствовали, и я должна была вам поверить.

– Почему вы так горюете? – спросил он.

Она не ответила сразу. Через мгновение она всё же спросила: