Дьявол в музыке

Я согласилась на брак с Филиппом. Лодовико был уже женат, а я для него была ребёнком. Но я никогда не забывала его. Даже уехав в Париж, я училась тому, что понравится ему. Я даже пыталась петь, но мне пришлось отказаться от этого. У меня не было таланта.

Я рассказывала вам, что вернулась в Милан после гибели Филиппа, и Лодовико, наконец, влюбился в меня, и мы поженились после смерти Изотты. Я никогда не была так счастлива. Но я не кричала о своих чувствах. Я держала их при себе и скрывала даже от Лодовико. Некоторые сердца открываются, как цветы, а другие – трескаются, как орехи. Моё никогда не было цветком, Джулиано.

Я не лгала, когда говорила, что не возражала против того, что у Лодовико были любовницы. Я знала, что они ничего для него не значат. Он всегда возвращался ко мне. Меня пожирали другие скорби, и с каждым годом всё сильнее.

Лодовико отчаянно хотел больше детей. Ринальдо был ошибкой, уродцем, жалким существом, навязанным ему вместо сына. Он с восторгом говорил о том, какие дети у нас будут – здоровые, красивые и храбрые. Я тоже была рада. Я никогда не беременела от Филиппа, но думала, что это от того, что он так часто уезжал на войну. Но потом я поняла, что не могу дать ребёнка и Лодовико. Каждый месяц я надеялась и молилась, и каждый месяц меня ждало разочарование. Я целые ночи стояла на коленях перед Мадонной. Она не отвечала. Она знала, кто я – гордая, светская женщина, что читала Вольтера и смеялась над Папой, а потом ударилась в религию, как в моду, чтобы вымолить дитя у Бога!

Если бы я родила Лодовико ребёнка, я стала бы для него особенной – не такой, как другие женщины. А пока я оставалась кем-то немногим выше любимой наложницы в гареме. Вся его преданность, все безумная любовь доставалась певцам, - её голос сорвался в рыдания. – По ночам он вылезал из моей постели и подходил к окну, чтобы послушать сладкоголосое цыганское пение на улице.

Но ни одного певца он не любил так, как Орфео. Знаете ли вы, почему он на самом деле прятал его здесь? Не только потому что хотел сделать из него тайну. Потому что, как певец, он был девственником. Во всём Милане – во всей Италии – только Лодовико слышал, как Орфео поёт. Он хотел обладать им сам до того, как отдать миру. Вы знаете, что такое droit de seigneur?

К этому мигу у Джулиана так пересохло во рту, что он едва смог ответить:

– Да.

– Право первой ночи, - кивнула она. – Вот чего хотел Лодовико. Я думаю, он был хотел этого, даже зная, что это будет стоить ему жизни. Можно ли удивляться… - она задохнулась и впилась в Джулиана своими огромными горящими глазами. – Можно ли удивляться, что я ненавижу Орфео? Я хочу вцепится ему в горло и душить, пока не лишу его голоса! Я верю, что смогу сделать это, если окажусь рядом с ним. Но Лодовико не делился им, даже со мной.

Я поехала в Турин, где не говорили о Лодовико и его теноре. Я слышала, что в Пьемонте назревают беспорядки, но чувствовала такое безрассудство, что пренебрегла этим. У меня даже была детская идея, что если со мной что-то случится, Лодовико пожалеет.

Шли недели. Лодовико писал мне радостные письма об успехах Орфео. Я лежала по ночам без сна, моя голова была в огне, я думала, что мой муж счастлив без меня – и ненавидела его, ненавидела Орфео. Потом в Турине началось восстание, и я, в своём отчаянии, сумела им воспользоваться. Вы догадываетесь, как?

– Вы намеренно свернули с дороги между Турином и Новарой, чтобы Лодовико бросил Орфео и искал вас.

Она склонила голову.

– Это оказалось нетрудно. Я ехала в простом наёмном экипаже, всего с парой слуг без ливрей. Я не называла своего имени на постоялых дворах, где мы меняли лошадей и запретила слугам обращаться по мне по титулу. Но я не сказала курьеру, которого послала вперёд, что путешествую инкогнито, отчего он и все, кто меня искали, потратили уйму времени, расспрашивая о маркезе Мальвецци и не получая ответов. Кроме того, вокруг царило смятение. Король Пьемонта отрёкся, а народ оказался зажат между туринскими мятежниками и солдатами в Новаре. В этой суматохе я могла рассчитывать остаться незаметной.

Конечно, мой план рухнул, чего и заслуживал своей глупостью. Ринальдо так боялся своего отца, что не сказал ему о моей пропаже. Он выследил меня до Бельгирата и вернул в Милан, как потерявшийся багаж. Я приехала и узнала, что Лодовико мёртв. Всё, о чём я заботилась в этом мире, умерло вместе с ним. Я даже не знала, что он был убит, но уже винила Орфео в этой смерти. И каким бы не был настоящий преступник, я буду винить Орфео.

Джулиан почувствовал, будто ледяная рука сжимает его сердце. Он понимал – она не осознает, что сейчас раскрыла. А он не может сказать ей, потому что тогда она не даст ему завтра уехать в Милан и пролить правду на убийства. У него уже не хватало духу браться за это дело, но он должен идти до конца.

– Почему вы уверены, что де ла Марк знает Орфео? – спросил он.

– Во-первых, потому что он сам больше годится на роль Орфео, чем синьоры Флетчер или Сент-Карр. Тем вечером в «Ла Скала» вы сказали, что он хорошо говорит по-английски и может сойти за англичанина. А потом маэстро Донати упомянул, что акцент Орфео был больше похож на французский, чем на английский. Гастон подходит по возрасту и много знает о пении, хоть и говорит, что для него это наука, а не искусство. Наконец он очень интересовался вами и вашим расследованием. Он приходил в мою ложу в «Ла Скала» вечером перед нашим отъездом из Милана и спрашивал о вас. Он может быть Орфео и быть здесь, в нашей власти – но я не могу на такое надеяться. Я пригласила его поехать на виллу, чтобы узнать точно.

С самого начала он дразнил нас своими намёками на то, что знает больше, чем говорит. Я была совершенно уверена, что он знает, кем был Орфео, если не является им сам. Но я не могла раскрыть эту тайну. Я следила за ним, флиртовала с ним… флиртовала с вами, чтобы он ревновал. Ничего не помогло.

Джулиан отвёл взгляд. Она помолчала немного, а потом подошла к нему и нерешительно положила руку ему на предплечье.

– Джулиано, это не всё, что было между нами. Та ночь в беседке… Гастона там не было. Я думала лишь о тебе.

– И об Орфео. Даже тогда вы умоляли меня найти его.

– Потому что так я смогу освободиться! И смогу отдать тебе сердце, не отравленное ненавистью! Я хочу любить тебя. Я… Я могла бы любить тебя… Мне страшно такое говорить, - она тихо добавила. – Но я думаю, что после этой ночи ты никогда не полюбишь меня.

– Я люблю вас. В этом моё несчастье. Пожалуйста, продолжайте вашу историю. Что толкнуло вас пойти на такие отчаянные меры, чтобы де ла Марк заговорил?

– Когда Валериано признался в убийствах, я была опустошена. Я поняла, что теперь Орфео никогда не поймают, потому что властям больше незачем его ловить. Я не любила Валериано – это был один из певцов Лодовико, а, как теперь оказалось, ещё и его внебрачным сыном. Но я хотела, чтобы Орфео оказался убийцей или хотя бы был разоблачён, но казалось, что этого уже не случится. Но тут ты сказал, что полезешь на балкон, и я поняла, что ты сомневаешься в вине Валериано. Я очень уважаю твой ум, Джулиано. Я была уверена, что ты окажешься прав. Но тем временем я могла бы убедить Гастона выдать Орфео, пока он верит, что убийство раскрыто.

Я разыскала Гастона. Ты можешь представить наш разговор. Я сказала, что недовольна расследованием – пока Орфео не найден, оно кажется мне незавершённым. Он ответил, что в отчаянии от того, что я не получила желаемого. И так далее. В конце концов мы условились встретиться ночью в моей комнате и поговорить. А потом ты уничтожил признание Валериано, и Орфео снова оказался в опасности. Но я зашла слишком далеко, чтобы отступать. Я приняла Гастона и предложила ему то, что он хотел, в обмен на то, что он мог знать. У меня не получилось. Теперь ты знаешь всё. Я когда-то говорила тебе, что мы бы вечно играли друг с другом в кошки-мышки. Теперь ты видишь, что так и есть.