Дьявол в руинах

— Будет больно, — предупреждаю я.

Он насмешливо вздыхает.

— Еще больше?

— Не будь ребенком. — Я подкладываю полотенце под его предплечья и включаю кран. Я наливаю в ладонь пару капель мыла, затем делаю успокаивающий вдох, прежде чем начать мыть руки Ника.

Он шипит между стиснутыми зубами, но в остальном не вздрагивает. Я осторожно наношу жидкое мыло на тыльную сторону его рук, превращая его в скользкую мочалку, стараясь не задеть ожоги.

— Он заставил тебя это сделать? — спрашиваю я, когда наши ладони соприкасаются. Я смываю засохшую кровь и смотрю, как она стекает в фарфоровой раковине. Я понимаю, что мои слова, вероятно, задели его гордость больше, чем кислота, попавшая на кожу.

Ник наблюдает за тем, как мои руки очищают его ладони, с затаенным восхищением: боль, очевидно, утихла. Ощущение его шершавых ладоней, мозолистых и сильных, действует на мою шелковистую кожу, как кремень на гладкую сталь, заставляя меня задуматься о том, какими бы были его руки на моем теле. А когда Ник ловит одну из моих рук в свой крепкий захват, мое сердце учащенно бьется. Он переворачивает мою руку, благоговейно осматривая пальцы и ладонь, словно инородный предмет.

Его взгляд сужается на моем кольце, и я подавляю инстинкт вырваться из его хватки.

— У тебя такие маленькие руки, — говорит он, вместо того чтобы ответить на мой вопрос. Его большой палец скользит по зажившим мозолям на моей ладони — тем самым, которые я заработала за месяцы тренировок по владению канне. — Откуда у принцессы мафии мозоли.

Я не уверена, что это — простое замечание или оскорбление, но шквал ощущений, вызванных его прикосновением, слишком велик, и я сую наши руки под кран, чтобы ополоснуть их.

— Давай перевяжем тебя, — говорю я, отстраняясь.

Ник наблюдает за тем, как я высушиваю полотенцем его руки и запястья, с настороженным выражением лица. Закончив бинтовать его правую руку, я киваю ему на левую, и он кладет ее передо мной на стойку.

Мы долго молчим, прежде чем я откладываю полотенце в сторону и, осматривая ожоги на поверхности, провожу ногтем по рисунку на его предплечье, погрузившись в раздумья.

Я никогда раньше не прикасалась к Нику так открыто и не могла устоять перед искушением потрогать татуировки, которые запомнила еще издалека, гадая, какова на ощупь его кожа. Теплая она или прохладная, рельефная или гладкая.

— Кто лечил твои раны… той ночью? — Его неожиданный вопрос заставляет меня поднять голову, и я замечаю, что его взгляд остановился на глубоком шраме, рассеченном вдоль моей ключицы.

Я сглатываю внезапную боль.

— Твоя мать.

Это, кажется, удивляет его, его брови сходятся над угольными глазами, но он кивает в знак согласия. Больше он ничего не говорит, отступая назад и наконец-то освобождая меня от своей напряженной хватки.

За прошедшие годы Эленор сделала для меня немало материнских вещей. В частности, она тайком привезла меня к врачу, чтобы я могла сделать противозачаточный укол от менструальных болей — тема, которую я никогда не смогла бы обсудить с моим папой.

Вдохнув полной грудью, я начинаю складывать полотенце. Перевязанной рукой Ник обхватывает мое запястье. Прежде чем толчок тревоги успевает долететь до моего сердца, он закатывает рукав моей рубашки мне на предплечье.

На его лицо падает тень, и ярость разгорается темным пламенем в его глазах. Его большой палец проводит по черно-синей коже моего запястья, очерчивая контур синяка.

Он придвигается ко мне вплотную и возвышается надо мной, сжимая нежно-фиолетовое пятно.

— Что случилось? — спрашивает он, его тон такой же грубый, как и пальцы, впивающиеся в мою кожу.

Я качаю головой, и любой разумный ответ на мгновение выбивает меня из колеи. Обычно я стараюсь не травмировать себя во время тренировок с канном, чтобы не оставлять улик, но после инцидента в бассейне я была… обеспокоена, и сегодня я была невнимательной.

Ник поднимает мою руку, его взгляд пылает, когда он смотрит на меня.

— Кто это с тобой сделал? — требует он.

— Это был несчастный случай, — это все, что я успеваю сказать, прежде чем он отпускает мою руку и выбегает из комнаты.

Черт. Я одергиваю рукав и следую за ним, его решительные шаги гулко разносятся по коридору.

Ник находит Вито возле кухни и в считанные секунды прижимает его к стене.

Вцепившись руками в воротник моего телохранителя, Ник выпытывает у него ответы, и двое мужчин борются друг с другом. В моих жилах разгорается паника, и я судорожно оглядываюсь по сторонам в поисках Данте.

Где он?

Черт. Черт.

Я достаю телефон, руки дрожат, когда я пытаюсь отправить Данте сообщение с просьбой о помощи. Звук ударов плоти о плоть громче моего хаотичного дыхания, и я бросаю телефон и решаю взять канну из своей комнаты, чтобы показать Нику, как произошла травма. Как я сглупила и ударилась запястьем, занимаясь таким глупым делом, как обучение бою с оружием, чтобы лучше защищаться в брачную ночь… Что угодно, лишь бы он прекратил нападать на Вито.

— Он ничего не сделал, Ник. — Я бегу к нему, пытаясь найти путь между двумя ссорящимися мужчинами. Ник наносит еще один удар по лицу Вито, и кровь застилает воздух. Я хватаюсь за волосы. — Прекрати. Я могу доказать…

В комнату входит Данте и направляется к потасовке, чтобы вмешаться.

Один вздох облегчения останавливает мое колотящееся сердце, а затем я вижу блестящую вспышку стали.

Воздух задерживается в легких. Все звуки поглощаются бешеным темпом сердцебиения, заполняющим мои уши, когда я наблюдаю, как Ник вгоняет лезвие в шею Вито.

Ник поворачивает нож, перерезая спинной мозг Вито, а затем одним движением вынимает его. Мой телохранитель сползает на пол. Его руки бесполезно болтаются, глаза открыты и ничего не видят, так как смерть быстро настигает его.

Время ускоряется, и Данте хватает Ника, поворачивает его лицом вперед и ловко уклоняется от удара крючковатого ножа Ника.

В тот же миг Ника выбивает из рук пистолет Данте. Я наблюдаю, как тот катится по мраморному полу.

Ник хватает Данте за горло.

— Ты причинил ей боль? — Данте вцепился в руку Ника и застонал.

— Какого черта? Нет… — Пылающий взгляд Ника задевает меня, когда он смотрит в мою сторону.

— Он, блять, трогал тебя? — прорычал он.

Я качаю головой.

— Боже, нет. Ник… прекрати это…

Рычание вырывается из Ника, когда он впечатывает кулак в бок Данте, а затем наносит еще один безжалостный удар по лицу, отправляя Данте на пол. Он стоит над ним, вздымая грудь, перебинтованные руки сжаты в кулаки, готовые выбить жизнь из его тела.