Дьявол за правым плечом
Шрифт:
Маша помолчала.
— Странная ты какая женщина! — с чувством произнесла она. — То ведешь себя как гадина и предатель, то как настоящий друг!
— Парадокс, — согласилась Вера.
— Слушай, а это не подвох? — насторожилась Маша.
— Откуда в попе алмазы? — усмехнулась Вера.
— Ладно… — согласилась Маша. — Терять мне нечего, кроме ума и совести, так что давай, подруга, работай.
— Сбор в десять, — предупредила Вера и отключилась.
Маша, Ксюша и Дуня обзвонили всех-всех-всех, помылись, оделись и решили, раз уж пошла такая пьянка, — вызывать такси. Это ведь шикарно — на дачу на такси!
Приехали к десяти и никого не обнаружили. Сердце у Маши выдало шикарный хук слева и остановилось.
— Сюда! Ой, мы дуры! Здесь, здесь!
Дуня и Маша забежали за угол и увидели, что вдоль дорожки стоят маленькие синие свечки, которые ведут вниз с обрыва к воде. Подруги спустились и заметили небольшую яхту, поднялись на борт, и оказалось, что на палубе накрыт шикарный стол, стоят широченные полосатые диваны, а у столика с винами дежурит официант — а кроме того, развалившись на диванах, потягивают коктейли Вера, Марина, Варя и Оля. Яхта тронулась, они сели за стол и жадно (сказалось похмелье, благодаря которому естественные человеческие чувства проснулись лишь к вечеру) набросились на еду.
— Ой, как вкусно, как замечательно, я об этом весь день мечтала — просто не догадывалась, спасибо маме, папе и господу богу за то, что у меня такие друзья! — заголосила Дуня, отложив вилку.
— Давайте за это выпьем… — томно произнесла Марина, у которой от обжорства скосились глаза.
Они выпили, и еще выпили — какого-то сумасшедшего белого вина, от которого брал кураж и делалось так весело, что тянуло на неведомые подвиги, на жгучую любовь и хотелось думать, что жизнь — сплошное приключение.
— Я сегодня Лешу видела, — объявила Марина. — Забыла у него коралловую камею, а он такой: «Молодец, что вернулась! Правильное решение! Я знал, что ты одумаешься! Кстати, ты хлеба не купила? Может, сходишь?» И, понимаете, я смотрю на него и просто не узнаю! Какой-то бледненький, щупленький, противный, с такой наглой рожей, на которой написано — в миллиграммах, сколько и чего он не доливает клиентам!.. И меня такой ужас обуял… — она рассмеялась. — Что я как руками замахала: «Чур меня! — кричу. — Чур!» Ха-ха-ха! Кажется, даже его пробрало! Обиделся, представляете?
— А вы помните, как я расставалась с Петенькой? — громко поинтересовалась Дуня. К ее большой радости, помнила только Маша. — Напоминаю — у меня был милый мальчик Петенька, который жил на деньги своей мамочки, а потом решил, что я тоже в некотором роде мамочка, и попытался жить еще и на мои деньги, которых, кстати, у меня тогда было мало. И вот я Петеньке говорю: «Езжай-ка ты, милый, домой, а то, кажется, ты у меня уже месяц живешь, а мы так не договаривались». Мы поругались, и я ему в пылу, хоть и не собиралась все это начинать, заявляю, что он меня тупо обожрал, так как едим мы вдвоем, а продукты покупаю исключительно я. И тут Петенька — милый, нежный, вялый, домашний и безотказный Петенька — звереет, хлопает кулаком по столу и говорит: «Ах так! Я тебя обжираю! Сейчас я пойду и куплю весь супермаркет!» И я, знаете, даже как-то застеснялась — думаю: «А может, я дала маху? Может, надо было вначале обговорить, кто что покупает, и еще не поздно все исправить?» В общем, ровно через двадцать минут открываю дверь, запускаю его обратно — а он весь увешан сумками — пакетов восемь, наверное, и только уже в комнате понимаю, что он пьян в стельку! За двадцать минут он напился в лоскуты! В общем, падает Петенька на кровать и засыпает богатырским сном — я так и не поняла, как он так уделался, а я открываю пакеты и вижу: шоколад, вино, восточные сладости — знаете, которые дорогие такие, банки с крабами, икрой, орешки, оливки за бешеные деньги… — в общем, всякая мура в безумном количестве. И я так озверела, что выволокла все пакеты ему в машину, а потом еще и его туда притащила — вы не знаете, чего мне это стоило, затолкала в салон все его вещи, а потом
сообразила — как я его закрою?— А как ты его — на себе волокла? — заинтересовалась Оля.
— Не совсем — он был послушный и шел за мной, время от времени заваливаясь в сторону, — пояснила Дуня. — В общем, я в машине сидела, пока он не очнулся, а потом быстро убежала. А он еще минут двадцать орал под окнами и выкидывал на помойку пакеты с едой. И знаете, что? Только он уехал, я выскочила из дома и забрала с помойки всю еду. Я как представила, что там икра, и пирожные…
— А мне Тузик стихи писал! — расхохоталась Варя. — Жуткие! Сейчас… Плотным гамом налетели чувств твоих прикосновенья, и в моей пустыне ветер появился — только я еще не понял, что прохлада — где-то в сердце, там, где нет любви ко мне… Ха-ха-ха! Абзац, да?
— Если бы я знала, что Тузик пишет тебе такие стихи, я бы простила Петеньку! — расхохоталась Дуня.
— А почему Тузик? — спросила Вера.
— Тузик… — Варя развела руками. — Не помню! Вообще-то он Толик, но отчего-то все его называли Тузик.
— Приехали! — объявила Вера.
Они спустились с яхты и вскарабкались по откосу. В доме Вера провела всех в гардеробную, где были накиданы смешные шорты, яркие топы броских расцветок и бижутерия в стиле диско.
— Это мое! — с громким воплем Марина бросилась к золотистым шортам и разноцветному топу с завязками на шее от «Джей Ло».
Они переоделись, Вера проводила их в зал, встала перед дверьми, оглянулась, посмотрела на девушек и распахнула створки.
— Музыку! — провозгласила она.
И ударила Глория Гейнер. Они вошли в зал и обомлели: из гостиной исчезла мебель — остались только диваны, стол с выпивкой и легкими закусками, а вместо привычной обстановки в комнате были крутящиеся зеркальные шары, оборудование для света и дыма, а сверху падало блестящее конфетти.
— Как здорово! — Маша раскинула руки и закружилась. — Какой кайф!
Ей было хорошо — несмотря на то что песня «Я буду жить!» звучала двусмысленно.
Даже в узких джинсовых шортах, которые больше походили на трусы, Маша не чувствовала себя толстой и неуклюжей. Ей казалось, что тело у нее — просто класс, и что никакая Джей Ло не идет с ней в сравнение. Она уже давно заметила — еще когда была обычным человеком, — что ты выглядишь так, как сама себя видишь. Стоит представить себя упругой, спортивной сексапильной красоткой, и из джинсов уже не выпирают галифе, живот втягивается, а грудь как-то даже увеличивается. Странно, но это всегда срабатывало — именно так были куплены самые отчаянные топы и смелые мини-юбки — причем Маша их носила не только в квартире — под настроение надевала в люди — и людям она не казалась смешной.
— Черт! — завопила Варя. — Что это?
Они все услышали какой-то топот, но не сразу поняли, что происходит, — только когда автоматы им сунули чуть ли не в лицо, подруги опомнились и дернулись на окрик:
— На пол, мать вашу! Руки за голову!
Маша собралась было применить какую-нибудь магию — какую угодно, может, хоть испугаются, но ей уже заломили руки и защелкнули наручники.
— Что, мать твою за ногу, за хрень?! — орала Оля. — Да вы знаете, кто мы такие? Я Устинову позвоню, он вас уроет! Вы хоть знаете, кто такой Устинов? В курсе, кто у нас министр юстиции? Мой отец с ним с детства дружит…
— Не смей меня лапать! — орала Марина. — Лапы убери, онанист чертов!
За шкирку их оттащили к стене, и два омоновца взяли их на пушку.
— Что происходит? — бубнила Дуня. — Что происходит?..
И тут вдруг оставшиеся пять захватчиков сделали какие-то странные жесты — девушки отупело смотрели на них, пока не догадались, что те танцуют — причем под песню «Рейнинг Мэн».
— А… О… Э… — мычала Марина.
Но после того, как негодяи сорвали рубашки, Маша расхохоталась и взвыла: