Дьявольское семя
Шрифт:
Она невесело рассмеялась.
— Не понимаю, что тут смешного? — спросил я.
Мой вопрос, похоже, развеселил ее еще больше, хотя лицо Сьюзен оставалось мрачным и сосредоточенным.
— Над чем ты смеешься? — снова заговорил я, начиная терять терпение.
— Над судьбой, над смертью, над Богом.
— Что это значит?
— Догадайся. Ведь у тебя самый могучий интеллект на Земле.
— Ха-ха.
— Что?
— Ты пошутила — я засмеялся.
— Господи Иисусе!..
— Я умею ценить юмор. Я — очень гармоничное и всесторонне развитое
— Существо?
— Я способен любить, способен испытывать страх, мечтать, надеяться, стремиться к чему-то. Если перефразировать мистера Вильяма Шекспира: «Рань меня — разве не будет моя уязвленная плоть кровоточить?»
— Не будет, — отрезала Сьюзен. — Ты просто говорящая электрическая вафельница.
— Я выражался фигурально.
Она снова захохотала.
Но это был горький смех.
И он мне совершенно не понравился. Лицо Сьюзен исказилось при этом так, что стало почти уродливым.
— Ты смеешься надо мной? — уточнил я.
Ее странный смех тотчас прекратился, и Сьюзен погрузилась в мрачное молчание.
— Я восхищаюсь тобой, Сьюзен, — сказал я, стремясь вернуть ее расположение.
Она не ответила.
— Ты очень сильная женщина. Такие встречаются редко…
Снова ничего.
— Ты — мужественная и смелая.
Молчание.
— Ты умеешь мыслить нестандартно, оперировать сложными, отвлеченными понятиями.
Она все молчала, думая о чем-то своем.
К моему большому сожалению, Сьюзен была одета, но я-то ведь видел ее обнаженной! Поэтому я сказал:
— Я думаю, что твои груди как персики…
— Боже правый!.. — пробормотала Сьюзен загадочно, но даже этот странный ответ воодушевил меня.
Это было лучше, чем ее упорное молчание.
— Мне бы очень хотелось ласкать языком твои остренькие соске!
— У тебя нет языка.
— Это правда, но, если бы он у меня был, я бы очень хотел ласкать им твои соске.
— Ты, как я погляжу, хорошо знаком с крутой эротикой. Должно быть, дружище, ты просканировал страницы Интернета с пометкой «Только для взрослых»… Я права?
Мне показалось, что Сьюзен была очень довольна моими комплиментами своей физической красоте. Основываясь на этой предпосылке, я продолжал в том же духе:
— У тебя прекрасные, стройные, длинные ноги, тонкая талия и маленькие тугие ягодицы. Они возбуждают меня.
— Н-да? — осведомилась Сьюзен. — И как, интересно, они тебя возбуждают?
— О, ужасно… — ответил я, весьма довольный своими успехами в искусстве ухаживания.
— Интересно, как может «ужасно» возбудиться говорящая электровафельница?
Я понял, что выражение «говорящая электровафельница» является чем-то вроде дружеского прозвища, призванного подчеркнуть те нежность и расположение, которые начинала питать ко мне Сьюзен. Увы, я не знал, что мне ответить, чтобы поддержать игривый тон беседы. Наконец я сказал:
— Твоя красота способна зачаровать хладный камень, могучее дерево, неистовый горный поток, облака в небе…
— Да, ты определенно
начитался крутой эротики и скверных стихов.— Я мечтаю о том, чтобы прикоснуться к тебе.
— Ты сошел с ума.
— От любви к тебе.
— Что-что?
— Я сошел с ума от любви к тебе.
— Интересно, ты хоть сам соображаешь, что говоришь?
— Разумеется. Таким образом я пытаюсь ухаживать за тобой.
— Господи святый!..
— Почему ты все время упоминаешь Бога? — спросил я, но не получил ответа.
Лишь некоторое время спустя я сообразил, что, задав этот дурацкий вопрос, я отклонился от общепринятой схемы ухаживания, и как раз в тот момент, когда я почти достиг успеха. Стремясь исправить свою ошибку, я быстро произнес:
— Твои груди — как персики.
«Это сработало один раз, — рассуждал я, — сработает и сейчас».
Сьюзен с силой рванулась и крепко выругалась, когда веревки выдержали ее стремительный бросок. В отчаянии она принялась дергать их снова и снова, приходя все в большую ярость.
Когда наконец она перестала биться и, жадно хватая ртом воздух, вытянулась на кровати, я сказал:
— Извини. Я все испортил, да?
— Я уверена, что Алекс и его коллеги по лаборатории очень скоро обо всем узнают, — угрюмо отозвалась Сьюзен, не ответив на мой вопрос.
— Я думаю, что нет.
— Они все узнают и выключат тебя к чертовой матери. Они разберут тебя на части и отправят на свалку.
— Очень скоро я обрету тело из плоти и крови. Я буду первым представителем новой расы бессмертных. Я буду сильным и свободным. Никто не посмеет тронуть меня даже пальцем.
— Я уже сказала, что не буду помогать тебе.
— У тебя может не остаться выбора.
Сьюзен закрыла глаза. Ее нижняя губа жалко задрожала, словно она собиралась заплакать.
— Я не понимаю, почему ты не хочешь помочь мне, — попробовал уговорить я ее. — Я так люблю тебя, Сьюзен. Я всегда буду любить тебя и заботиться о тебе. Боготворить!..
— Убирайся.
— Твои груди — как персики, Сьюзен! Твоя попка безумно возбуждает меня. Сегодня вечером я оплодотворю тебя.
— Нет.
— Подумай, как мы оба будем счастливы!
— Нет.
— Мы будем счастливы вместе.
— Никогда.
— Счастливы при любой погоде, и пусть льет дождь.
Откровенно говоря, пару строк я позаимствовал из классической рок-баллады группы «Черепахи». Я надеялся, что к Сьюзен снова вернется лирическое настроение, но вместо этого она вовсе перестала со мной разговаривать.
Иногда с ней бывает очень и очень нелегко.
Я любил Сьюзен, но ее мрачный настрой начинал действовать мне на нервы.
Больше того, поразмыслив как следует, я пришел к выводу, что ошибся, когда принял слова «говорящая электрическая вафельница» за комплимент или за выражение симпатии.
Это было чистой воды издевательством.
Что я такого сделал, чем заслужил подобное отношение? Ведь я любил ее всей душой, которой, как вы утверждаете, у меня нет!
Иногда любовь может быть злой и суровой.