Джагатай-Хан: Боевой Ястреб Чогориса

— Значит, вы ответили на вызов Ангела, — сказал Таргутай.

— Хотя решение принимал я, в одном аспекте он оказался прав: мы с Луперкалем неожиданно сроднились. Я уважаю его способ сражаться. И мы с ним снова пойдем в бой, только уже в больших масштабах. — Повернувшись к Хасику, примарх улыбнулся. — Нойон-хан, величайший враг нашей расы — зеленокожие. Мы еще не охотились на них, но теперь час настал.

Хасик нерешительно нахмурился.

— Тебя что — то тревожит? — спросил Хан.

Легионер покачал головой:

— Говорят, что зеленокожие — хороший противник, однако…

— У них есть империи, — перебил Каган. — Самая большая из них соперничает с нашей собственной. Такая добыча нам по душе.

Нойон-хан кивнул, все еще неуверенно:

— Тогда это честь для нас.

— Да, и нечто новое, — добавил Джагатай. — Лунные Волки смогут у нас поучиться.

— Если они будут учиться у нас, то и мы — у них, — осторожно сказал Есугэй.

— Подобного не нужно страшиться, верно?

— Значит, такая у нас теперь установка: выбираться из раковины, которую мы так старательно выращивали, — заключил грозовой пророк.

— Надо думать о будущем, — заявил Хан. — Об Империуме без врагов. Есть ряд идей, и некоторые из них висят на волоске. Чем дольше я наблюдаю за Крестовым походом, тем больше нахожу уязвимых мест. Трещинки могут разрастись в раскол, и поэтому я хочу уже сейчас обзавестись союзниками.

Таргутай явно забеспокоился.

— Понимаю ваше желание, — произнес он. — Возможно, мы дадим вашему брату пищу для размышлений. Правда, я еще не встречал Хоруса и не слышал о его воззрениях.

— Представь, что ему известно о псайкерах. Кроме пережитков Долгой Ночи — только назидания моего брата Магнуса, которые утомляют даже меня. Существуют серьезные опасности, о которых и рассуждают на Терре. Надо принять ответные меры, показать лучшую сторону дара.

Есугэй задумался на минуту, потом склонил голову:

— Не знаю, почему я противлюсь вашему решению. Это недостойно. Вы правы, нам нельзя оставаться в изоляции.

— Чутье всегда подсказывало мне то же, что и тебе, Таргутай, — отозвался Каган. — Пусть все прочие ссорятся и спорят за внимание Отца, нам такое не нужно. Но я видел, куда движется главная дискуссия. Я говорил с Магнусом и другими, узнавал их мнения. Если мы ничего не сделаем, если позволим самым громким голосам взять верх, то нас принудят отказаться от погодной магии.

— Они не смогут заставить нас, — возразил нойон-хан.

— Сейчас, разумеется, нет, — сказал Джагатай. — Мы пока еще нужны им. Но однажды война закончится, и что тогда?

Примарх умолк. Над равниной шумел ветер, гонящий на запад последние клочки высоких облаков.

— Хасик, тебе необходимо присоединиться к ним, — вновь заговорил Каган. — Поучись у них, выясни их образ мыслей. Чтобы познать суть воина, надо сразиться с ним плечом к плечу, так сделай же это ради меня. О том же самом я попрошу Гияхуня.

Нойон-хан поклонился.

— А меня? — уточнил Есугэй.

Хан улыбнулся:

— Тебя, грозовой пророк, я собираюсь отправить на другую планету.

— Как интригующе. Что ж, любое ваше повеление будет исполнено.

— Но ведь на самом деле я не повелеваю вами, верно? — произнес Джагатай. Хотя его лицо выглядело таким же суровым, как и всегда, на нем читалось меньше забот, чем во время пребывания на Терре, Хоаде или в любом из миров, разоренных позже. — Мы же сердце всего: я, вы оба, Са, Гияхунь. По справедливости, мы должны были погибнуть еще много лет назад, однако потом случилось все это, и мы объединились во что — то неразрывное.

— Ничто не вечно.

— Ты всегда так говоришь. Но то, что нас, как и в прошлом, связывают узы братства, чего — то да стоит. Интересно, входит ли это в замысел Отца или удивляет Его, как и меня… Мне всегда казалось, что подобные темы чужды Ему, но опасность в том, что Его весьма легко недооценить.

Каган наконец перевел взгляд с небес на колышущуюся под ветром степь. После дождя в воздухе пахло чем- то сладким.

— Так или иначе, вечность от нас еще далеко. Пока это не изменилось, мы обязаны научиться по-настоящему радоваться жизни.

ГАР-БАН-ГАР М30.906

9

Хасик впечатал кулак в угловатый лоб чудовища и проломил череп. Но тварь не издохла. Зарычав на врага, она разинула нелепо громадную пасть, чтобы вцепиться воину в запястье. Тогда легионер замахнулся сильнее, собрав остатки сил из неведомых резервов изнуренного тела и увеличив мощность сервоприводов почти до предела допустимого. Чтобы потушить огонь ярости, пылавший за жуткими красными глазами, потребовалось еще два таких сокрушительных удара. И только после третьего исполинское существо рухнуло замертво и сползло по внутренней стенке траншеи.

Нойон-хан бросился вверх по склону, поскальзываясь на осыпях кристаллического щебня. Прострелы острой боли в ноге все настойчивее требовали внимания, разбитый болтер вышел из строя, а доспех покрывали вмятины и борозды. Воздух дрожал от ужасного бесконечного рева, хейн-гхалл, раздававшегося в каждой битве с этими созданиями. Адский шум все нарастал и прорывался через звукоизоляцию шлема, ухудшая восприятие Хасика и замедляя его реакции.

Достигнув вершины вала, он грузно упал на одно колено и часто задышал. Воину открылось измученное небо — оранжевое, как нервный газ, и расчерченное черными инверсионными следами бомбардировочных снарядов. «Грозовая птица» пронеслась на бреющем полете — от рокота ее атмосферных двигателей, изрыгающих густые клубы дыма, содрогался грунт.

Перед нойон-ханом простирался неровный ландшафт из граненого кристалла, который отражал вспышки взрывов, как целый континент битого стекла. Северный массив гряды Седловины возвышался на фоне пылающего горизонта, будто неизменное оскорбление: он по-прежнему находился вне зоны прямого штурма, но теперь его хотя бы обстреливала артиллерия. Все, что располагалось до хребта, пребывало в движении. Так вспучивается земля или волнуется море.

Но Хасик видел не землю и не море, а живую лавину — ковер из темно-зеленых тел, закованных в тяжелую железную броню. Над ними разносился кошмарный рык, который словно бы обладал собственной жизнью, и в его грохочущих переливах и раскатах утопали все прочие звуки.

Ничего подобного больше не встречалось в Галактике. Никакой расе не удалось бы повторить это. Ни одна разумная форма жизни не смогла бы смешать и слить всех своих представителей в единый бесформенный комок перезрелого неистовства, вечно расширявшийся от жара какой — то глубинной топки единого сознания, огонь которой все разрастался, пока не начинало казаться, что однажды он взмоет над мирами и затмит сами звезды. Никакая иная армия не маршировала в наступление, гоня перед собой акустические волны с зеленоватыми разрядами по краям, что разрывали барабанные перепонки и сжимали робкие сердца. Никакое другое воинство не бросалось в рукопашную, ведомое лишь первобытным инстинктом — жаждой услышать лязг клинков, почувствовать остервенение и брызги горячей крови, упиться этими ощущениями.