Джек-Соломинка (Часть 1-5)

– Подавиться тому человеку собственным языком!
– сердито перебил его сосед.
– С северных графств-то и начался голод!

– Подавиться лучше Джону Гентскому своим языком!
– пробормотал человек без ноги.
– Он нанял нас от города Норфолька и обязался уплатить по шиллингу на человека.

– Все они хороши!
– сказал парень с перевязанной головой.
– А ты куда лезешь, старик? На всех ячменя не напасешься!

– Я только погреться, - пробормотал Аллан. Он действительно дрожал как в лихорадке.

– И чего такое старье шатается по дорогам!

– сказал парень с перевязанной головой.
– На работу тебя силком не возьмут, ни за два, ни за четыре пенса, подати с тебя не полагается, - сидел бы лучше дома, чем светить драными боками.

– Не у всякого и дом есть, сыночек!
– кротко отозвался человек в меховой шапке.

– В Норземтон идешь?
– спросил перевязанный.

– Из графства Ни есть ни пить, от деревни Пустое Брюхо, представителем во Вшивый парламент, - невесело пошутил кто-то.

А что им сказать, если спросят, какое у него дело в городе?

Однако перевязанный сам ответил за него.

– Там до черта наберется купцов, и дворян, и попов, - сказал он. Пожалуй, насобираешь что-нибудь Христа ради.

Аллан опустил голову. Стыдно было ему слушать такие речи.

Костер догорал. Малый, что раздавал пищу, тихонько свистнул. Тотчас же из темноты шагнул к костру детина с сучковатой палкой в руке.

– Доедай, там оставили для тебя в котле. А кто пойдет на смену?

Детина передал палку подростку в куртке с оборванными галунами, выскреб котелок и затем принялся загребать тлеющие угли золой.

– То-то, - сказал Аллан.
– Я и то уж подумал было, как это вы здесь обходитесь без сторожей близ проезжей дороги?

– А чего нам бояться?
– отозвался перевязанный устало.
– На спину они мне клеймо еще поставят, что ли?

Только теперь Аллан понял, почему бедняк перевязывает лоб.

– Все-таки, если б стражи не было, пришлось бы каждую минуту ждать шерифа, - объяснил Аллан и участливо поглядел на перевязанного.
– Больно было, паренек?

– Не так уж и больно... Обидно... Я ведь и не знал ничего о постановлении парламента. Шел на крестины...

Он тронул лоб.

– Сейчас ничего, только видеть стал плохо - глаза все гноятся.

– А нынешний парламент, говорят, будет стоять за бедных людей!
– начал снова тот, что рассказывал о Ланкастере.
– Король наш, говорят, распустит всех лордов, и джентри, и попов по домам. Только и останутся, что король и общины...

– Молчи, сорока!
– перебили его.
– Дай людям спать.

– Ты меня спроси о парламенте, я расскажу тебе всю правду, - вмешался парень, что пришел только что с дороги. Он обтер рот, собираясь говорить, но ему никто не ответил.
– Парламент только для того и созывают, чтобы придумать новые пакости... Говорят, теперь косарей и жнецов уже будут не клеймить за отказ от работы, а просто вздергивать на первом суку!

Никто ему не ответил. Все стали укладываться в теплую золу. Аллана, как старика, пустили в середину.

– А куда же вы потом думаете податься, ребята?
– спросил Аллан недоумевающе.
– Зима-то еще впереди!

– Кончим овес, станем кору с деревьев есть. Медведей поднимем в берлогах... Силки будем ставить, - раздался голос из темноты.

– А я думаю, что парламент пойдет за нас все-таки, - сказал неунывающий человек в меховой шапке.
– Бедные попы недаром подбивают народ.

Несколько голов поднялось от земли. Но его уже больше не бранили.

– Да, мы все ждем... Может, общины и вступятся за нас перед королем, откликнулся кто-то.

Аллан был слишком стар, чтобы в ноябре спать на голой земле.

Распростившись с лесовиками, он двинулся в путь, и надо сказать, что сон нисколько не подкрепил и не освежил его. Болела старая рана в боку. Ныли кости, а в суставах трещало, точно в лесу в первый морозный день.

– Ты доверенное лицо леди Джоанны Бёрли?
– спросил итальянец и, подняв очки на лоб, внимательно поглядел на Аллана.

– Пусть господина купца не удивляет мой наряд, - ответил Аллан, улыбаясь через силу.
– В такие времена полезно одеваться во всякую ветошь.

Итальянец еще раз глянул на него.

Он только сегодня вернулся из Лондона. Аллану пришлось посидеть в Норземтоне пять дней, и его жалкие дорожные запасы пришли к концу. Госпожа велела ему разменять золотой, но Аллан под страхом смерти не стал бы исполнять это приказание. От голода у старика стали пухнуть ноги, а глаза слезились.

На третий день своего пребывания в чужом городе он перестал отказываться от милостыни. Вчера на паперти ему подали моченое яблоко, а нынче - пирожок. Но этого было недостаточно.

– Учен ли ты грамоте и счету?
– спросил купец.

Покойный сэр Гью был скупехонек и в последние годы не держал ни замкового бейлифа, ни приказчика. Аллан собственноручно писал счета арендаторов, возил шерсть купцам и рыбу на коптильни. Может быть, он вел книги не так, как полагается в городах, но еще ни разу ни купцы, ни мужики не нашли у него ошибки.

– Если ваша милость пишет на нашем языке, я пойму все до буквы, сказал он.

Купец снова глянул на него.

"Этот слуга предан господам, как собака, - подумал он, - но его плохо кормят".

– Вели принести хлеба и вина, - сказал он клерку по-итальянски.

Мальчишка внес на блюде хлеб и соль и две кружки с вином. Купец лениво отщипнул кусок корочки.

– Ешь и пей, - предложил он, пододвигая блюдо к Аллану.

"Он нисколько не горд с простыми людьми", - подумал старик, но от угощения отказался. У церкви его никто не знал, а здесь он был доверенным лицом леди Джоанны.

– Если ваша милость разрешит, мы сперва покончим с делами, - сказал он.
– А на еду всегда найдется время.