Джевдет-бей и сыновья

«Кадрийе — ханым… Жена знаменитого женского врача Агах-бея». Айше была знакома с их старшими сыновьями. Подумав об этой семье, сказала себе: «И мы будем такими же, как они! К тому же у нас будет гораздо больше возможностей для хорошей жизни». Осман однажды сказал, что этот брак — большое благо для двух компаний. «Наш дом!» Она попыталась представить свою будущую квартиру, и, как обычно, перед глазами у нее стали проплывать комнаты, которые она видела в других счастливых домах. Потом подошла к Саит-бею и Нермин. Там же была и Атийе-ханым. Саит-бей рассказывал о своей собаке. При виде Айше они на мгновение замолчали, потом Атийе-ханым сказала, что на ней очень красивое платье, и разговор о собаке возобновился. «А будет ли в моем доме собака?» — спросила себя Айше, но решила, что ей эта идея не нравится. Да и Ремзи не такой человек, чтобы терпеть своевольно разгуливающее по дому животное. «А какой он человек? Хороший, щедрый, добрый, джентльмен…» Можно было, наверное, подобрать еще какие-нибудь слова, но сейчас они не приходили в голову Услышав, что Саит-бей начал говорить о войне, Айше отошла и от них.

Еще не успев подумать, гуда пойти теперь, она увидела Рефика и погрустнела. «Почему он стал таким? Почему мой брат теперь такой тихий, задумчивый, печальный? — думала Айше, направляясь к Рефику. — Раньше он был другим. Раньше я все время грустила и хмурилась, а он был веселым. Пытался меня развеселить, в шутку дергал за косички, посмеивался надо мной — но не обидно». Подойдя к брату, Айше села рядом.

— Как чувствует себя Перихан?

— У нее жар. Совсем обессилела. Грипп…

— Хоть бы девочку с собой взял! — сказала Ниган-ханым.

— Побоялись, что замерзнет.

— Да ничего бы не случилось! — Ниган-ханым обвела взглядом всех своих детей: — Я вас с полугода выносила на улицу в любой холод!

— О, вся семья в сборе? — сказал, подходя к ним, Саит-бей. Видимо, уже высказал все свои соображения по поводу войны.

— Ах, Джевдет-бей! — прошептала Ниган-ханым и покачала головой, глядя на фотографию на стене. — Присаживайтесь к нам, Саит-бей. Вы хорошо знали моего покойного мужа. В вашем особняке, в особняке Недим-паши мы…

— Лучше всех Джевдет-бея знал Фуат-бей. Пусть он расскажет! — Саит-бей подошел к Фуат-бею, по-прежнему беседующему с Семих-беем, и что-то ему сказал. Тот улыбнулся, медленно приблизился к Ниган-ханым и сел рядом с ней.

Ниган-ханым попросила Фуат-бея рассказать что-нибудь о покойном муже. По дому, по всем его комнатам волнами растекался неумолчный гул голосов. Фуат-бей рассказал о том, как познакомился с Джевдет-беем, когда приехал из Салоник в Стамбул, чтобы открыть здесь лавку, потом стал что-то хрипло бормотать себе под нос, пытаясь вспомнить, в каком году это было.

Айше тихо встала, подошла к Ремзи, который все еще говорил со своим приятелем, и неожиданно спросила:

— Ну-ка, скажите, о чем вы разговариваете?

Молодые люди улыбнулись. Приятель Ремзи что-то сказал, Айше рассмеялась и направилась к буфету. «Фарфор… Тетушки, старый особняк… Сегодня я была помолвлена. А сейчас прохаживаюсь по нашей большой гостиной. Мне девятнадцать лет. Прислушиваюсь к разговорам, смотрю, как все веселятся. Слушаю, как растекается по дому гул голосов. Как славно! Куда теперь пойти? На кухню! Там мои милые Эмине-ханым и Йылмаз… Ой, как здесь тихо!»

— Смотри-ка, снова к нам заглянула! — удивилась Эмине-ханым.

— Дай, думаю, посмотрю, чем вы тут занимаетесь.

— Только что поставили кадаиф в духовку, — сказал Йылмаз.

«Надо же, заговорил!» — подумала Айше. Вспомнила повара Нури, потом отца, потом Джезми. Чтобы не стоять просто так, открыла холодильник и выпила воды. Пока пила, читала лежавшую на холодильнике газету. Допив, поставила стакан рядом с кувшином. Вышла из кухни, но не пошла на лестницу, а заглянула в узкий темный коридор. Здесь ее терпеливо поджидали, чтобы напомнить о детстве, запахи из прачечной, комнаты горничной и уборной. Вдохнув их, Айше прошептала: «Зернышко!.. Ладушки-ладушки… Путешествия, поездки в Европу, развлечения…» Вернулась на лестницу и пошла наверх. «Дом, вещи, комнаты, дети, годы, фотографии, ковры, шторы, гул голосов… Как хорошо! Здесь все то же: суматоха, разговоры, веселье! Жизнь! Куда бы теперь пойти?»

Глава 62 ВСЕ ХОРОШО

Фуат-бей вспомнил, в каком году познакомился с Джевдетом, и перешел к последующим событиям. Рассказал о младотурецкой революции, о том, как после нее оживилась деловая жизнь, и о том, как много работал в эти годы Джевдет-бей. Рефик внимательно слушал эти рассказы, которые не раз слышал от Фуат-бея еще при жизни отца, и пытался извлечь урок из услышанного. Он знал, что в последнее время приобрел привычку, свойственную тем, кто испытывает чувство вины: сравнивать свою жизнь с жизнью других людей, стараясь выяснить, где совершил ошибку, и извлечь из чужой жизни уроки, чтобы не совершать ошибок впредь. Причем, как правило, делал он это совершено безотчетно. Когда Фуат-бей сказал, что Джевдет-бей был одним из немногих, кому, не будучи масоном, удалось после революции наладить хорошие отношения с младотурками из общества «Единение и Прогресс», Рефик сначала подумал, что отец по сравнению с ним был гораздо более решительным человеком и всегда знал, что нужно делать, потом понял, что снова пытается извлечь из рассказа нечто поучительное, рассердился на себя и вспомнил о Перихан. Захотелось уйти домой. Однако с места он не встал, потому что Фуат-бей, поняв, что его слушает не столько Ниган-ханым, сколько Рефик, обращался главным образом к нему.

Рассказ Фуат-бея был прерван Атийе-ханым, которая захотела их сфотографировать. Все собрались вокруг Ниган-ханым. После того как было снято несколько кадров, Рефик покинул гостиную и, быстро взобравшись вверх по лестнице, зашел в кабинет. Он ощущал какое-то нетерпеливое ожидание, словно, переезжая в Джихангир, забыл здесь какую-то важную книгу, в которой наконец найдет ответ на мучающие его вопросы. Но стоило переступить порог, как это чувство исчезло, и на смену ему вернулись привычные угрызения совести. «Я до сих пор не принял никакого решения!» — подумал он и понял, что ничего на полках не найдет. Там, где раньше были книги, теперь стояли банки с вареньем и бутылки. На столе лежал школьный учебник арифметики и хрестоматия турецкой литературы. «Нехорошо, что я до сих пор здесь, а Перихан там одна!» Перихан, впрочем, говорила ему, чтобы возвращался домой поздно и веселился, а не думал о ней. «Поеду домой. К чему впустую тратить время?» Испугавшись погрузиться в воспоминания о тех годах, когда он здесь работал, читал и играл покер, Рефик поспешно вышел из кабинета и, провожаемый тиканьем часов, спустился вниз. «Только бы Айше не расстроилась!» — думал он, входя в шумную гостиную. Пытаясь отыскать Айше, столкнулся с кем-то незнакомым, поздоровался, потом увидел Гюлер-ханым и почувствовал раздражение. «Перихан там одна!» — снова пробормотал он себе под нос. Хотелось на что-нибудь разозлиться. Он еще раз краем глаза взглянул в сторону Гюлер и увидел, что та смотрит на него с сочувственным видом. «Все, ухожу. Где же эта Айше?» Тут он заметил, что Саит Недим покинул общество своей сестры и направляется к нему. По его лицу было видно, что ему хочется что-то сказать, так что Рефику пришлось остаться на месте.

Взяв Рефика под руку, Саит-бей сказал:

— Осман говорил, что вы ездили в гости к нашему Растиньяку.

Рефик сначала не понял.

— К кому?

— К Растиньяку! То есть к Омер-бею. Ему это прозвище Атийе дала, когда мы познакомились в поезде.

— А, да, конечно. Он рассказывал.

— Ну, чем он сейчас занимается?

Рефик нерешительно помолчал, потом вдруг сказал:

— Сельским хозяйством.

— Сельским хозяйством? Серьезно? Как интересно! Сельское хозяйство… — Саит-бей еще несколько раз повторил эти слова, как будто наслаждаясь их звучанием. Потом улыбнулся: — Что же, больше заняться было нечем? — И сам ответил на свой вопрос: — Тесен оказался ему этот мир! — Фраза эта Саит-бею явно понравилась, он усмехнулся, но потом сдвинул брови: — Жаль, жаль! Очень пылкий был юноша. Говорил, что честолюбив и амбициозен. Да так оно и было. — Увидев проходящую мимо жену, крикнул ей: — Атийе, послушай, о ком мы говорим! О твоем Растиньяке!

— В самом деле? Чем он сейчас занимается? У нас есть его фотографии. Хотелось бы с ним повидаться! — сказала Атийе-ханым и потрепала по голове подошедшего мальчика: — Что такое, милый? — Мальчик стал ей что-то шептать. — А, хорошо, сейчас. — Атийе-ханым со смущенным видом подошла к Нермин и стала говорить ей что-то на ухо, одновременно грозя мальчику пальцем.

— Как видите, никому не интересны растиньяки наших дней, — усмехнулся Саит-бей и пробормотал: — Завоеватели… Молодежь… Эх, жизнь! — Потом неожиданно положил Рефику руку на плечо. — У вас, кажется, тоже тяжело на душе. Лицо печальное, молчите, не улыбаетесь… Такое впечатление, что все время о чем-то думаете. О чем?

— Не знаю! Разве я так выгляжу?

Саит-бей улыбнулся:

— И из дома уехали.

— Это из-за ребенка.

— Из-за ребенка… — повторил Саит-бей. Кажется, не поверил. Посмотрел на проходящую мимо женщину и сделал движение в ее сторону, словно хотел заговорить. Передумал, однако руку с плеча Рефика убрал. — Веселитесь, Рефик-бей, веселитесь! — проговорил он медленно, будто пытаясь что-то вспомнить. — Веселитесь, радуйтесь, живите! Попытайтесь найти общий язык с теми, кто вокруг вас, поймите, как важен компромисс. Ваш отец часто об этом говорил. Иначе вы будете очень несчастны! Когда постареете, поймете, как напрасна эта неуживчивость, эта раздражительность. Вот скажите, правильно поступил наш Растиньяк?