Джоконда и паяц

«Алина, – позвал он, не решаясь дотронуться. – Это ты?»

«Зачем ты меня убил? – медленно произнесла она, не поворачивая головы. – Как ты мог отнять у меня мою красоту?»

«Я подарил тебе вечную жизнь, – оправдывался художник. – Сохранил твою молодость. Теперь ты никогда не состаришься!»

Алина-Джоконда прижалась к нему и обвила тонкими сильными руками так, что он начал задыхаться. Она обжигала его своими жаркими, жадными поцелуями. Артынов отталкивал ее и… просыпался.

В спальне было темно и тихо. Художник вскакивал, зажигал свет и судорожно оглядывался. Портрет Алины он оставил в мастерской. Неужели она дотягивается до него оттуда?

Артынов утирал холодный пот, пил воду и снова ложился. Опять перед ним сияли маленькие округлые груди, маячил сладкий рот, лицо щекотали шелковистые волосы Алины-Джоконды. Он чувствовал ее дыхание, ее волнующий запах, тепло ее нежного тела и погружался в фантастический оргазм, которого ни разу не переживал с живой женщиной. Он походил на ныряльщика, всплывающего на поверхность глотнуть воздуха, чтобы снова опуститься в пучину наслаждения.

Неужели великий Леонардо испытывал то же самое? Потому и не мог расстаться со своей Джокондой? Может, это и не женщина вовсе, а искусительная страсть в обличье прекрасной дамы?

Оглушительный звон разбудил Артынова, разбил его грезы на мелкие осколки, которые рассыпались по комнате. Дневной свет резал глаза, в груди саднило. Он не сразу сообразил, что кто-то звонит в дверь. Накинул халат, сунул ноги в тапочки и поплелся в прихожую.

– Какого черта?

– Открывай, я знаю, что ты дома! – раздалось из-за двери.

– Чего орешь? – недовольно спросил Артынов, впуская Рафика. – Совсем сдурел?

– Это ты сдурел, а не я! – завопил незваный гость, набрасываясь на хозяина с кулаками. – Подонок! Убийца! Я тебя прикончу!

Артынов был гораздо выше и крепче Грачева, но отступил под его неожиданным натиском. Опомнившись, он схватил гостя за плечи и отшвырнул. Рафик упал, ударился головой о стену, однако не угомонился.

– Ты чего? – навис над ним хозяин. – Белены объелся?

– Убийца!.. – лихорадочно повторял Рафик. – Маньяк!.. Гореть тебе в аду!.. Ты убил ее!.. Убил!..

Артынов кинулся в ванную, набрал в ковшик воды и вылил на голову Рафика. Рыжие кудряшки художника намокли и облепили череп. Он выглядел бы комично, если бы не бешеная ярость во взгляде.

– Что с тобой?

– Ты ее убил! – твердил Рафик. – Я не смог ее спасти. Не смог! Ты опередил меня. Ты всегда был первым. Ну что, добился своего? Ты убил их обеих!

– Да кого я убил-то?

– Сначала Ольгу, потом Алину. Они мертвы! Мертвы!

По лицу Артынова скользнуло скрытое удовлетворение.

– Алина умерла?

– Будто ты не знаешь! – вскинулся Рафик. – Вчера она ехала домой после твоего проклятого сеанса и разбилась. Ты упырь, Сема. Тебя нужно уничтожить, вбить тебе осиновый кол в сердце!

Артынов не рассердился, скорее пришел в раздражение.

– Не мели чепуху, Грач.

– Человеческая жизнь, по-твоему, чепуха? Да? Ты помешался на своих картинах, упырь! Чокнулся! Продал душу дьяволу!

– А ты, небось, завидуешь?

Рафик попытался подняться, но Артынов ногой отправил его обратно на пол.

– Остынь, придурок! Что за ахинею ты несешь? Совсем мозги отшибло?

– Тебе это с рук не сойдет, – угрюмо процедил гость. – Ты за все заплатишь, упырь.

– Алина ушла от меня живая и невредимая.

– Что ты с ней сделал? – не поверил Рафик. – Признавайся!

– Она позировала… я угощал ее кофе, потом проводил до двери, и все.

– Ты что-то с ней сделал, – чуть не плакал Рафик. – Ты… твои картины прокляты! Они высасывают душу из молодых прелестных женщин. Не знаю, каким колдовством ты этого достигаешь. И не хочу знать! Я боюсь тебя, Сема.

– Они умирают, чтобы обрести вечность на моих полотнах, – не смутился Артынов.

– Высокопарный ублюдок! Клянусь, ты за все ответишь!

Художник качал головой и снисходительно усмехался. Он не чувствовал за собой вины, не раскаивался. Казалось, он испытывает гордость. Смерть Алины еще раз подтвердила его гениальность.

Рафик люто ненавидел его в эту минуту, ненавидел себя за то, что не сумел наказать убийцу. Рука не поднялась. Он обрушил на Артынова град тумаков и на том спекся. Он не мститель. Он – трус и недотепа.

– Где эта твоя Джоконда?! – в бессильной ярости завопил он. – Покажи мне ее!

– Ее здесь нет, – самодовольно заявил Артынов.

– А где она? Где ты ее прячешь, упырь? Я ее уничтожу! Порежу на мелкие клочья и сожгу!

– Тебе до нее не добраться.

Артынов оставил картину в мастерской. Он не боялся: был уверен, что его Джоконду охраняет нечто высшее, как и оригинал, который защищен не только пуленепробиваемым стеклом, но и волей Творца. Она переживет и своего создателя, и своих врагов, и своих поклонников. Она – в этом мире и вне его.

– Я доберусь, – пообещал Рафик. – Доберусь! Вот увидишь! Я остановлю тебя, Сема, чего бы это ни стоило. Из-за тебя погибли две женщины. Кто-то должен положить этому конец.

– Может, это ты их убиваешь, Грач? – прищурился художник. – Чтобы опорочить меня? Мстишь мне за собственную несостоятельность! Мои полотна завораживают, а твои никуда не годятся. Я создаю шедевры, а ты – жалкую мазню. Вот ты и решил отыграться. Как тебе моя версия?..

* * *

Глория договорилась встретиться с Павлом в Москве, на месте гибели Алины Кольцовой. Парень умолял ее помочь разобраться в причинах трагедии. Если она смогла «увидеть» аварию со смертельным исходом, то сможет разгадать, что к этому привело.

– Здесь, – сказал Павел, показывая на мелкие осколки стекла и свежие белые гвоздики, рассыпанные на пожухлом газоне рядом с оживленным шоссе.

Глория стояла, ожидая потока ощущений, пережитых перед смертью Алиной. Та испытывала смятение, стыд и страх. Опасалась ревности мужа… мучилась смутным чувством вины. Ее внимание было притуплено.

– Алина изменяла мужу? – спросила она у Павла.

Тот опустил голову и развел руками. Откуда ему знать?

– По ходу, они любили друг друга.