Джоконда и паяц

«Зачем я вмешался в эту катавасию? – каялся Роман, глядя по сторонам на белые от снега улицы в размытых огнях. – Ни сна, ни отдыха, ни покоя. Все мной недовольны: Колбин, Глория, Эми… и даже Рафик, который надеялся спасти Алину. Больше того, я сам себя грызу с утра до ночи».

Он перебирал в уме рекомендации, данные своей подопечной. Они не гарантировали женщине безопасности.

Не выходить из дому без нужды. Не пускать в квартиру посторонних. Не садиться за руль. Пить и есть только на своей кухне, приготовленное своими руками.

Допустим, так пройдет неделя. А дальше? Человек не может жить затворником, ни с кем не общаться, никуда нос не высовывать.

Остается надеяться, что убийца время тянуть не станет, как в случае с Алиной.

Едва загорелся зеленый и машины тронулись, зазвонил телефон. Это был Рафик.

– Слушаю, – напрягся Лавров.

– Я еще в мастерской, – растерянно сообщил художник. – Ты меня прости, ради бога. Я сидел, сидел, как договаривались, прислушивался, чем там Артынов занимается, и вздремнул. Просыпаюсь, – батюшки! Время-то за полночь!

– Иди домой, Рафик. Хотя постой… как же ты теперь доберешься?

– Это не проблема, я и тут могу заночевать. Топчан есть, подушка и одеяло тоже.

– Тебя что-то тревожит? – догадался Роман. – Артынов?

– Да… понимаешь, такое дело…

– Говори, не мямли!

– В общем, я в «холл» выглянул, а у Артынова свет горит. Дверь в мастерскую закрыта, только щелка светится. Значит, он еще у себя. Колдует! Честно говоря, меня жуть берет, как подумаю, чем он там занимается. Ты Ложникову домой доставил? Она в порядке?

– Надеюсь, да, – похолодел от предчувствия беды бывший опер. – Правда, муж не вышел ее встречать. Но у них дом с консьержем. До парадного я ее довел, так что…

– Позвони ей, – перебил Рафик. – Узнай, как она.

– Исключено. Эми замужем, между прочим. Хочешь, чтобы я ее «спалил»?

– Боже упаси.

Лавров испугался. Тот факт, что Артынов до сих пор проводит свои зловещие обряды, ему не понравился. А ну как магия подействует? Возьмет Эми, да и выбросится ночью из окна. Или Метелкин ее прикончит, заподозрив в неверности. А потом заявит, мол, ему голос приказал так поступить. Он, дескать, не виноват.

– Значит, Артынов еще в мастерской?

– Может, он лампочку забыл выключить? – предположил Рафик. – Проверить?

– Подожди. Нельзя торопиться. Он ведь не знает, что ты за ним наблюдаешь.

– Думаю, нет. Я без света сижу, тихо, как мышь.

– Вот и сиди.

– Слушай… я когда Ложникову проводил к твоей машине, на обратном пути заметил сзади какую-то фигуру. Будто за мной кто-то крадется. Показалось, наверное. У страха глаза велики.

– А потом что было? К Артынову кто-нибудь заходил?

– По-моему, нет. Ни он никуда не отлучался, ни к нему никто не заглядывал.

– Ты уверен?

Рафик обиженно засопел. Он, конечно, дал маху, уснул на боевом посту. Но не сразу, а по прошествии времени.

– Дать гарантию не могу, – признался художник. – Извини, Рома. Я тебя подвел, да?

– Не комплексуй, старик. Ничего пока не случилось.

– Ты бы подъехал, сам поглядел, что к чему.

Лавров уже понял: рано он размечтался об ужине и мягкой подушке. Негоже ему сваливать ответственность на Рафика. Если Артынов что-то замышляет, он обязан лично выяснить что. Какого лешего тот торчит в мастерской? Решил заночевать там?

«Почему бы нет? – успокаивал он себя. – Рафик тоже ночует в мастерской, когда обстоятельства вынуждают. Артынов окончил портрет и не желает расставаться с ним. После похищения предыдущей картины у него появились на то основания. Он сторожит свой шедевр и правильно делает. Я бы на его месте поступил так же!»

– Я бы забрал картину домой, – пробубнил Лавров, поворачивая налево.

Если бы не снег, он бы добрался до дома с мансардой гораздо быстрее. Снегоуборочная техника выдохлась, и только повышенная проходимость «туарега» позволила ему нигде не увязнуть.

Прежде чем выйти из машины, Роман сунул в карман куртки наручники и внимательно осмотрелся. Разве что-то увидишь в сплошной пелене белых хлопьев?

Он торопливо шагал к парадному, когда в другом кармане зазвонил телефон.

– Рома, будь осторожен, – прошептал в трубку Рафик. – Я слышал скрип двери и чьи-то шаги. Что мне делать?

– Ни в коем случае не высовывайся.

– Ой… слышу шум…

– Сиди тихо, старик! Я уже бегу!

Через минуту Лавров стремительно поднимался по лестнице. Наверху загрохотали шаги, словно кто-то во всю прыть бежал вниз. Между вторым и третьим этажом они сшиблись, – Лавров и некто в пестром балахоне и маске клоуна. Клоун сопротивлялся отчаянно, но сыщик оказался ловчее. Пара ударов, и Клоун вырубился, а на его запястье щелкнул наручник. Вторым наручником Роман пристегнул его к лестничным перилам, выругался и понесся вверх.

Дверь в мансарду была распахнута, как и дверь в мастерскую Артынова. Однако Лавров первым делом ворвался к Рафику. Жив ли?

Темно. Никого.

– Эй, старик, это я! – не таясь, крикнул сыщик, нащупывая выключатель. – Не бойся.

Зажегся свет. Из-за мятой драпировки показалось бледное личико, обрамленное рыжими кудряшками.

– Рома?.. – Рафик с радостным воплем бросился к товарищу. – Слава богу, ты!..

– Что тут случилось?

– Где Артынов? Ты его видел?

– Нет. На лестнице я столкнулся с Клоуном. Он гнался, как сумасшедший. Ты его спугнул?

– Я услышал шаги, скрип двери… потом кто-то вскрикнул, что-то упало…

– Где?

– В мастерской Артынова… я на всякий случай спрятался. У меня просто в-волосы дыбом от всего этого…

– Теперь Клоун не убежит, – удовлетворенно произнес Лавров. – Я пристегнул его к перилам. Пойдем-ка, заглянем к Артынову.

Он шел первым, Рафик чуть поодаль следовал за ним, причитая:

– Что же это творится, а?.. Что же творится?..

Мастерская Артынова была ярко освещена. Посреди нее валялся перевернутый стул. Капли крови на полу успели подсохнуть и потемнели.

– Что творится… – бубнил Рафик, потягивая носом. – Кровью пахнет. Чуешь? И дымом каким-то.

Лавров заметил на столе железную плошку с остатками сажи и догадался, что в ней художник жег фотопленку.

Картина, накрытая тканью, стояла на мольберте. По крайней мере, там что-то стояло. Прежде чем убедиться, что именно находится под покрывалом, сыщик сделал шаг вперед.

– Ой-ей-ей! – раздалось у него за спиной. – Перышки-то, перышки!

Рафик наклонился и поднял с пола перо черного петуха. Эмилия сказала правду, здесь совершилось жертвоприношение.