Джон Р. Р. Толкин. Биография

Помимо лежавшей на них ответственности за преподавание и административных обязанностей, профессорам Оксфорда, как и любых других университетов, полагалось уделять немало времени научным исследованиям. Современники Толкина возлагали на него в этом отношении большие надежды, поскольку его глоссарий к книге Сайзема, издание «Сэра Гавейна и Зеленого Рыцаря» (совместно с Э. В. Гордоном) и статья об «Ancrene Wisse» продемонстрировали, что в области ранне–и среднеанглийского западного Мидленда Толкин не имеет себе равных. От него ожидали новых важных исследований на этом поприще. Толкин и сам рассчитывал продолжать работу в этом направлении. Он пообещал «Обществу по изданию древних английских текстов» подготовить к публикации кембриджскую рукопись «Ancrene Wisse» и глубоко и всесторонне изучил данную ветвь среднеанглийского, столь любимого им языка с «обликом джентльмена, пусть даже провинциального джентльмена». Однако же подготовка текста к печати была завершена только через много лет, а большая часть научных изысканий Толкина так и не увидела свет.

Одной из причин этого был недостаток времени. Толкин решил посвятить большую часть своей деятельности в Оксфорде преподаванию, и уже одно это ограничивало его возможности исследователя. Много времени съедала и проверка экзаменационных работ ради денег, необходимых семье. Но, помимо всего этого, проблема состояла еще и в перфекционизме Толкина.

Толкин самозабвенно совершенствовал и оттачивал каждую написанную строку, будь то статьи или сказки. Это шло от его душевной преданности своему делу, не позволявшей относиться к работе иначе как с исключительной серьезностью. Прежде чем достичь печатного станка, материал непременно старательно вычитывался, пересматривался, вычищался и полировался — в этом Толкин был полной противоположностью Льюису, который отправлял рукописи издателю, почти не правя. Льюис отлично сознавал эту разницу и писал о Толкине: «Он был чрезвычайно требователен к себе. Одно лишь упоминание о публикации заставляло его пересматривать текст. А в процессе редактирования в голову ему приходило так много новых мыслей, что вместо окончательного варианта прежней работы его друзья получали первый набросок новой».

Это и есть основная причина, по которой Толкин позволял себе отправлять в печать лишь малую часть написанного. Но труды, которые Толкин все же опубликовал в течение тридцатых годов, стали важным вкладом в науку. Его статью о диалектах в чосеровском «Рассказе Мажордома» необходимо прочесть любому, кто желает разобраться в местных вариациях английского языка XIV века. Она была зачитана в Филологическом обществе в 1931 году, но опубликована только в 1934–м, и то с типичными для Толкина извинениями, что текст, с точки зрения автора, недостаточно отредактирован и улучшен. А его лекция «Беовульф: чудовища и критики», прочитанная в Британской академии 25 ноября 1936 года и опубликованная в следующем году, открыла новую эпоху в истории литературоведческого анализа этой великой англосаксонской поэмы.

«Беовульф», говорит Толкин в лекции, это именно поэма, а не просто беспорядочная смесь различных литературных традиций, как предполагали другие комментаторы, и не материал для отвлеченных научных изысканий. В свойственной ему образной манере Толкин описывает отношение более ранних критиков к творчеству автора «Беовульфа» так: «Человек получил в наследство поле, на котором лежала куча старых камней, руины древнего замка. Сколько–то этих камней ранее ушло на постройку коттеджа, где жил сам этот человек, неподалеку от старинного дома его предков. А из остального человек взял и построил башню. Но пришедшие к нему друзья сразу же (даже не дав себе труда взойти на башню) определили, что камни эти некогда были частью более древнего здания. Поэтому они снесли башню, приложив к этому немалые усилия, с целью найти на камнях скрытые орнаменты или надписи или выяснить, где праотцы того человека добывали строительный материал. Некоторые, заподозрив, что под землей может лежать уголь, принялись копать шахты и о камнях вообще забыли. При этом все говорили: «Какая интересная башня!» Но еще они говорили (после того, как снесли башню): «Экий здесь беспорядок!» И даже потомки того человека, которым следовало бы поинтересоваться, чего он, собственно, хотел, вместо этого принялись ворчать: «Что за чудак! Это ж надо: использовать все эти древние камни только затем, чтобы построить какую–то дурацкую башню! Почему он не восстановил прежний замок? У него совсем не было вкуса!» А ведь с вершины этой башни было видно море!»

В своей лекции Толкин ратовал за то, чтобы восстановить наконец башню. Он утверждал, что, хотя в «Беовульфе» речь идет о чудовищах и драконе, это ничуть не снижает его ценности как героической поэзии. «Дракон — не пустая выдумка, — говорил Толкин своей аудитории. — Даже в наши дни (невзирая на критиков) найдутся люди, достаточно сведущие в трагических легендах и истории, наслышанные о героях и даже видевшие их своими глазами, которые тем не менее не могут устоять перед чарами змея».

Здесь Толкин говорил уже не как филолог и даже не как литературный критик, а в первую очередь как рассказчик историй. Подобно тому как Льюис сказал о его филологии: «Он побывал внутри языка», можно заметить, что, ссылаясь на дракона из «Беовульфа», Толкин рассуждал как автор «Сильмариллиона», а к тому времени — еще и «Хоббита». Он сам побывал в драконьем логове.

С тех пор как лекция была впервые опубликована, многие читатели «Беовульфа» выражали несогласие со взглядами Толкина на структуру поэмы. Но даже один из самых суровых критиков интерпретации Толкина, его бывший наставник Кеннет Сайзем, признавал, что эта лекция отличается от большинства работ в этой области «тонкостью восприятия и изяществом выражений».

Лекция о «Беовульфе» и статья о «Рассказе Мажордома» — единственные крупные филологические работы, опубликованные Толкином в тридцатые годы. Он рассчитывал сделать гораздо больше: помимо «Ancrene Wisse», он намеревался издать древнеанглийскую поэму «Исход» и действительно был близок к завершению, но так и не сумел довести свой труд до той степени совершенства, которая устроила бы его самого. Он также планировал подготовить еще несколько изданий в сотрудничестве с Э. В. Гордоном — в частности, поэму «Перл» (естественное дополнение к их «Гавейну») и древнеанглийские элегии «Скиталец» и «Морестранник». Но Гордон с Толкином теперь оказались далеки друг от друга — географически. В 1931 году Гордон, некогда назначенный профессором в Лидсе в качестве преемника Толкина, переехал оттуда в Манчестер, чтобы занять предложенную ему кафедру в местном университете, и, хотя они с Толкином достаточно часто встречались и переписывались, сотрудничать чисто технически оказалось сложнее, чем тогда, когда оба они преподавали в одном месте. Гордон много работал над этими тремя проектами, Толкин же содействовал ему скорее в качестве консультанта, нежели полноправного соавтора. Однако к 1938 году еще ничего готово не было. А летом этого года Гордон лег на операцию по удалению камней в желчном пузыре. Операция прошла вроде бы успешно, но внезапно состояние его ухудшилось, и Гордон скончался от дисфункции почек, до сих пор никак не проявлявшейся. Ему было тогда сорок два года.

Смерть Гордона лишила Толкина не только близкого друга, но и идеального напарника. А к тому времени сделалось очевидно, что напарник Тол кину необходим — хотя бы затем, чтобы в конце концов принудить его отдать работу в печать [Толкин намеревался закончить издание «Перла», но обнаружил, что не в силах сделать это (он к тому времени был поглощен работой над «Властелином Колец»). В конце концов текст был выверен и окончательно подготовлен к публикации Идой Гордон, вдовой Э. В. Гордона, которая также была филологом по профессии. (Прим. авт.)]. И вскоре он познакомился с другим филологом, который оказался для него хорошим товарищем по работе. Это была Симонна д'Арденн, аспирантка из Бельгии, которая в начале тридцатых годов изучала у него среднеанглийский, готовясь к защите степени бакалавра литературы [В Оксфордском университете — ученая степень, следующая за степенью бакалавра]. Толкин немало помог ей в подготовке к изданию «Жития и страстей святой Юлианы», средневекового текста, написанного на том же диалекте, что и «Ancrene Wisse». Более того: как это ни парадоксально, из «Юлианы» д'Арденн можно куда больше узнать о взглядах Толкина на ранне–и среднеанглийский, чем из любого труда, опубликованного Толкином под своим именем. Мадемуазель д'Арденн стала профессором в Льеже, и они с Толкином планировали совместное издание «Катерины», еще одного западносреднеанглийского текста из той же группы. Но тут вмешалась война и на много лет сделала общение между ними невозможным, а после 1945 года им не удалось сделать ничего, кроме пары коротких статей, посвященных рукописи этого текста. Хотя Толкин мог бы поработать с мадемуазель д'Арденн, когда был в Бельгии на филологическом конгрессе в 1951 году, она с грустью осознала, что теперь сотрудничать с ним уже невозможно: Толкин был всецело поглощен своим литературным творчеством.

Но даже если рассматривать тот факт, что Толкину удалось опубликовать так мало научных работ по своей теме, как повод для сожаления, нельзя не принимать в расчет влияния, оказанного им в этой области. Его теории и выводы цитировались и цитируются до сих пор (со ссылками на Толкина или без таковых) везде, где изучается английская филология.

Не следует забывать также и о его переводах «Перла», «Сэра Гавейна и Зеленого Рыцаря» и «Сэра Орфео». Работа над «Перлом» была начата в двадцатые годы, еще в Лидсе; Толкин взялся за нее, привлеченный сложной метрической и лексической системой поэмы. Он закончил перевод в 1926 году, но опубликовать его не пытался до тех пор, пока в сороковых годах Бэзил Блэкуэлл не предложил напечатать его в счет огромного долга за книги, приобретенные Толкином в книжном магазине Блэкуэлла в Оксфорде. Текст был отдан в набор, однако Блэкуэлл тщетно ждал, чтобы Толкин написал наконец предисловие к книге, и в конце концов от этого проекта пришлось отказаться. Перевод «Гавейна», начатый, вероятно, где–то в тридцатые–сороковые годы, был закончен к 1953 году; тогда же Би–би–си сделала по нему радиопостановку. Сам Толкин записал к этой постановке короткое вступительное слово и более пространную заключительную речь. Вслед за успехом «Властелина Колец» его издатели «Аллен энд Анвин» приняли решение опубликовать переводы «Гавейна» и «Перла» в одном томе. Толкин пересмотрел их и внес ряд исправлений, но от него снова потребовали предисловие, а он обнаружил, что написать таковое ужасно трудно: он не знал, что необходимо объяснить читателю, далекому от науки, для которого предназначалась книга. А потому проект снова провалился. В результате оба текста были напечатаны только после смерти Толкина, вместе с переводом на современный английский третьей поэмы того же периода, «Сэра Орфео», — Толкин выполнил его во время войны для кадетских курсов в Оксфорде. Введение к изданию было составлено Кристофером Толкином из тех материалов, что нашлись в бумагах его отца.

На самом деле эти переводы можно считать последними из опубликованных филологических работ Толкина, поскольку, хотя они не снабжены ни примечаниями, ни комментариями, они являются плодом шестидесятилетнего тщательного изучения этих поэм и во многих случаях служат обоснованной и убедительной интерпретацией сложных и неоднозначных мест оригиналов. А главное — благодаря этим переводам поэмы сделались доступны аудитории, которая никогда не смогла бы прочесть их на среднеанглийском. И потому они представляют собой достойное завершение трудов человека, который считал главной задачей лингвиста интерпретацию литературы, а главной задачей литературы — дарить людям радость.

Глава 4 ДЖЕК

В 1925 году, когда Толкин вернулся в Оксфорд, в его жизни недоставало одного важного элемента. Недоставало с тех самых пор, как в битве на Сомме распалось ЧКБО, потому что Толкин так и не смог обзавестись новыми друзьями, столь же близкими ему по разуму и по духу. Время от времени Толкин встречался со вторым выжившим членом ЧКБО, Кристофером Уайзменом, однако Уайзмен теперь был всецело поглощен своими новыми обязанностями директора методистского пансиона [Квинз–Колледж в Тонтоне, в числе первых учеников которого был Джон Саффилд, дед Толкина. (Прим. авт.)], и при встречах они обнаруживали, что между ними осталось очень мало общего.

11 мая 1926 года Толкин присутствовал на собрании английского факультета в Мертон–Колледже. Среди множества знакомых в глаза бросался новичок: крепко сбитый человек двадцати семи лет в мешковатом костюме. Он только недавно был избран членом колледжа и наставником по английскому языку и литературе в Модлин–Колледже. Это был Клайв Стейплс Льюис, которого друзья обычно звали просто Джек.

Поначалу оба осторожно кружили вокруг друг друга. Толкин знал, что Льюис, хотя и медиевист, принадлежит к лагерю «литов» и, следовательно, является потенциальным противником. Льюис же записал в своем дневнике, что Толкин — «спокойный, бледный, болтливый типчик», и добавил: «Совершенно безобидный, ему бы только встряхнуться малость». Но вскоре Льюис очень привязался к этому человеку с вытянутым лицом и пронзительным взглядом, любившему поболтать, посмеяться и попить пивка, а Толкин поддался обаянию живого ума Льюиса и его щедрой души, столь же широкой, как его бесформенные фланелевые брюки. К маю 1927 года Толкин включил Льюиса в число «Углегрызов», чтобы он мог участвовать в чтении исландских саг, — и так началась их длительная и непростая дружба.