Единородная дочь

— Что ты, Тимоти, это же гнев Господень!

— Попробуй.

Билли открыл канистру, плеснул немного в крышку. Что за цвет? И запаха характерного нету. Он осторожно макнул в жидкость кончик языка.

Приятное. Нежное.

Белое.

Спаситель когда-то превратил воду в вино, а Шейла…

— Что это? — Билли оторопело смотрел на сына.

— Молоко, — отвечал тот.

— Молоко?

— Или даже сливки.

— Знаете что, отче, — заговорил Джошуа Тукерман, — лучше бы нам вернуться к яхтам, пока тут еще не опомнились.

Джули устала. Слегка кружилась голова, но восторг от сознания собственной власти был куда сильнее. «Интересно, что я за божество, — думала она, раскачиваясь взад-вперед, стоя на крыше обсерватории. — Божество любящее или карающее? Любовь — это прекрасно, но гнев позволяет особым образом воздействовать на окружающий мир». Часть ее желала направить водную лавину на эту безумную, нелепую армию, утопить их, как крыс, смыть этого паскудника Милка в море. Но в конце концов, человек должен стремиться раскрыть в себе все лучшее. Ведь ее брат каким-то образом прошел свой путь до конца, ни разу не запятнав руки кровью. Немногие пророки отличались таким человеколюбием, но она тоже поступит, как он: позволит разбойникам Милка уйти, более того, она поможет им. Принятое ею решение словно запечатлелось на ладони, которой она смахнула со лба пот. И вода спала, открывая потрепанному воинству Милка путь к отступлению.

Лишь когда отступление шло полным ходом, когда первая жалкая кучка крестоносцев взгромоздилась на плоты и, сражаясь с прибоем, пробивалась к яхтам, недобрый соблазн вернулся, пульсируя в венах далеко не божественной жаждой мести. Раздавить их, уничтожить по Моисею — око за око. Какое зрелище она могла устроить для страдальцев, разбросанных по всему пляжу, какой это был бы финал: поднять их яхты на тысячу футов и сбросить вниз, как подбитые самолеты.

Нет. Не сегодня. Может быть, в другой раз. Повинуясь настойчивому движению ладони Джули, направленной на поверхность океана, обсерватория начала спускаться. И к полудню Шейла почила.

Спускаясь на пирс, Джули уже слышала крики узнавания, болезненно отдававшиеся в измученной плоти:

— Эй, да это же та самая, из «Полночной Луны»!

— Точь-в-точь как на фотографии!

— Это она!

— Шейла!

Она шла по пандусу, с изумлением видя, как толпа расступается перед ней, словно волны перед форштевнем. Стоило Джули сделать шаг, как толпа снова смыкалась за спиной в единую сущность, воплощенное благоговение.

С высоты башни во всем этом кошмаре, что творился на берегу, была видна какая-то внутренняя закономерность, смысл. Но здесь, внизу, было царство хаоса. Уцелевшие игроки оторопело бродили среди трупов, лежавших повсюду, словно выброшенная на берег рыба. От усталости у Джули звенело в ушах, глаза словно остекленели. Она медленно продвигалась вперед, надежно защищенная окружавшим ее облаком божественности. Стоны раненых переплетались с плачем осиротевших детей, дрожала израненная плоть, истекали кровью еще не остывшие обрубки. Джули наткнулась на совсем еще молодого парнишку, левая нога которого превратилась в страшное обугленное полено.

Она что же, должна помочь всем этим страждущим? Ее долг распространяется на весь этот пляж, будь он проклят? Охватывает город с горами обожженных и искалеченных? Дальше весь штат — и в конце концов вообще все? Ока не может спасти всех этих людей сразу, она не в состоянии подарить им бессмертие и соединить их с Богом. У нее есть лишь пара рук. Она может броситься в горячку исцеления, зашивать разорванную плоть кончиками пальцев, облегчать своей слюной боль ожогов, сваривать раздробленные кости лазерным взглядом…

И тут снова — тот самый запах, что исходил от Роджера Уорта в ночь их чудесного спасения, когда «виннебаго» упал с моста, запах поклонения. Он ударил в ноздри Джули, он, казалось, доносился отовсюду. Задохнувшись от отчаяния, она рухнула на песок. Папа был прав: стоит ей выбрать широкую дорогу, и она обречет себя на оковы обожания, станет рабом восхваления.

Феба. Феба, заставившая ее поверить в себя, научившая ее рисковать. Феба, сидящая в опустошенном храме и ждущая освобождения от пьяных чар «Баккарди». Если бы не Феба, посмела бы она выступить против армии Милка? Она окинула взглядом замершую в ожидании толпу. Теперь всегда будет замершая в ожидании толпа, всегда. Нет, ребята, ее ждут дела в «Оке Ангела».

Едва переставляя ноги от усталости, Джули побрела к воде. Крики «Останься!» и «Спаси нас!» жалили Джули, как злобные осы. Но вот наконец спасительная кромка прибоя. И вскоре Атлантический океан сомкнулся над ней, и крики на берегу стали приглушенными и нереальными. Да пошли они! Им мало, что она потушила огонь? Сколько жизней спасла она сегодня? Пять тысяч? Десять? Все глубже, глубже, и вскоре уже ничего не было, кроме шелеста воды в ушах и прохладной спасительной влаги. Джули шла к «Оку Ангела», унося с собой свой гнев и наслаждаясь мерной пульсацией жабр.

Глава 9

С глазами, словно разбухшими от морской воды, вся покрытая пупырышками гусиной кожи, Джули бежала по причалу. Исцеление лучшей подруги — что может быть более достойной развязкой ее сегодняшнего вмешательства? Несите сюда все бутылки, она разобьет их вдребезги, она окропит их содержимым песок и построит из него, как в детстве, песочные замки. Несите всех этих «Летучих мышей», «Баккарди», «Вепрей Гордона», «Курвуазье» вместе с «Наполеоном», «Бифитером». Подавайте сюда «Олд Гранд Деда», «Джека Дэниэлса», «Джима Бима», «Джонни Уокера», всю эту пьяную братию.

— Феба! — закричала Джули, ввалившись в дом, но ответа не последовало. — Феба! Феба!

Лишь папины книги безучастно внимали ее призывам.

Она поплелась в кухню, оплывая, словно свечка, водой Атлантики. Холодные тяжелые капли глухо падали на линолеум. Никого.

Феба!

Может быть, в прачечной? Пусто — лишь стиральная машина, сушилка и ее старенькая, затянутая паутиной колыбелька.

— Феба! — Джули заглянула в храм. Джорджина сидела на кровати дочери, безумными глазами уставившись в голую стену. — Привет.

— А, ты… — Джорджина спрятала в ладонях свое узкое, как лезвие, лицо. — Наше местное воплощение. — У нее на коленях лежал клочок перфорированной по краю бумаги. — Пожарные сирены все утро выли.

— На город напала толпа поджигателей, но я их остановила. А где Феба? Я пришла ее вылечить.

— Я так и поняла. — Джорджина сунула листок в мокрую руку Джули. — Это было в кухне, на столе.

Без сомнения, почерк Фебы со всеми его завитушками и петельками.

Дорогая Шейла,

Моя подруга и соседка по дому, которая к тому же еще и дочь Бога, только что вышла из подполья. Она думает, что я слишком много пью, и теперь наверняка решит заняться моим обменом веществ. Как думаешь, Шейла, мне оставлять ей записку или отчалить не простившись?

Странствующая из Атлантик-Сити.

— Она что, ушла? — болезненно скривившись, переспросила Джули.

Жабры мелко задрожали.

— Половину вещей забрала, сама посмотри.

— Черт. — Джули взглянула на алтарь.