Единственная

– Я то помню,- процедил Иосиф.-да ты не забывай,кто Перекоп брал. Полковник этот Миронов.Запомнил?

Ещё постыднее обернулось заступничество Яши.

Она вкатывала коляску со спящей Светланой по высоким ступеням веранды.Глупо,конечно,надо было позвать няню,или просто сначала внести Светлану в дом,а потом уж тащить нелепую коляску на высоких рессорах. Но боялась разбудить.

Коляска застряла посреди лестницы,опасно накренилась вперёд, она оглянулась;Иосиф сидел сидел с бумагами неподалёку за деревянным столом,в тени огромной липы. Она оглянулась и заметила,как он тотчас опустил голову к бумагам. Надо было бы позвать няню,но она,изо всех сил удерживая коляску,пыталась приподнять её,чтобы выровнять.

– Подожди,я сейчас,- крикнул Яша сверху,- Сосо,помоги Наде.

Иосиф не пошевелился. Яков выпрыгнул из окна веранды и перехватил коляску. Подоспела и няня,втроём они спустили коляску вниз,и няня,предчувствуя недоброе,торопливо унесла Светлану в дом.

– Сосо,что же ты! Грузинские мужчины так не поступают,-довольно миролюбиво упрекнул Яков отца.

– Мужчины? А где здесь второй мужчина? Это ты нахлебник,мужчина? Пошёл вон пиздюк!

Через несколько дней она забрала детей, няню и уехала в Ленинград к отцу. Квартирка была маленькой, казенной - от "Петротока", почти такой же, как когда-то на Сампсониевском. Жили дружно, хотя и скудно - на отцовскую зарплату и ее летнюю стипендию. Няня была при детях, а Надежда экономно вела хозяйство. Снова по утрам ходила на Кузнечный рынок, торговалась и баловала свою семью пышными и сочными пирогами с мясом, борщами, ленивыми голубцами. Отец спросил, у кого научилась кулинарному искусству.

– А в "Ямке" у дяди Конона. Помнишь, он работал дворником в доме судовладельца Колобова на Шпалерной? Он замечательно пек пироги и варил борщи, вот и меня научил.

– Да ведь тебе было только одиннадцать.

– Значит, оказалась способной ученицей. А помнишь, в этом доме жила горничная, и она часто пела дуэтом с братом дяди Конона Кузьмой, а потом стала знаменитой певицей Вяльцевой.

Много позже, когда это время, прошло, ушло, истаяло, она поняла, что все они были счастливы в казенной квартире "Петротока". У Васи не было ни одного припадка, они много гуляли, она водила его по своим любимым местам, показывала, где жила раньше - на 14-ую линию Васильевского острова, на Лиговку, на Сампсониевский и никогда - на Рождественскую. Иногда их навещал Киров и все удивлялся, как она помолодела. А она, действительно, чувствовала себя словно прежней, гимназисткой. Вот только с деньгами было туго, но не у Кирова же просить. Иосиф на этот раз не спешил со звонками и записочками, и это ее не огорчало отец обещал место секретарши в какой-то конторе, говорил, что дело верное, но надо подождать. Они всегда были душевно близки друг другу, и она была благодарна ему за деликатность: ни вопроса, что случилось, как, почему - приехали и очень хорошо! После московской - Кремлевской и Зубаловской суеты - с гостями, с ужинами заполночь, с ее занятостью работой, обслугой, обустройством Зубалова, бесконечными диктовками Иосифа, у них впервые появилось время для долгих разговоров на балконе при зыбком будоражащем свете летних ленинградских ночей.

Отец страдал бессонницей с давних времен, после того, как попал под напряжение, она рядом с ним испытывала покой и безмерную печаль по ушедшей давней жизни в этом городе, дома которого медленно погружались в серебристое дрожащее марево и вдруг, точно очнувшись, стряхивали его, выступали все отчетливей и отчетливей, в свете ранней зари.

Отец рассказывал о своем нищем детстве. Как всякого нищего его все время обманывали. Однажды, когда ехал пароходом на заработки в Уфу двое каких-то ушкуйников сказали, что в Уфе железнодорожных мастерских нет. Он отдал им за полцены свой билет и сошел на какой-то неведомой дикой пристани. Пришлось попрошайничать. Но попадались и хорошие люди. Дочь помещика Трежесковская обучила его грамоте. Она была очень красивой и занимались они в яблоневом саду. А потом Юля в этом саду повесилась. Узнала, что жених ей изменяет.

Эта нехитрая история запомнилась, может потому, что на ее вопрос:

– Она повесилась от горя или от гордости?
– Отец ответил:

– Я думаю от гордости, потому что связь у него была с прислугой, молодой солдаткой.

Солдатка тяготилась этими отношениями и рассказала матери Юлии.

Отец тоже был гордый. Член партии с самого ее основания, он никогда не просил никаких благ и привилегий. У Надежды разрывалось сердце, когда она видела, как отец часами ждет Иосифа, чтобы поговорить с ним. Но у Иосифа никогда для него не было времени. Временами он просто делал вид, что занят, что работает, а сам валялся в кабинете на диване с "Неизданным Щедриным". Однажды она вошла в кабинет, Иосиф, смеясь так, что слезы капали с усов, схватил ее за руку:

– Нет, ты послушай! Это же гениально! "Пишите, мерзавцы, доносы!" или "Поза угнетенной невинности". Это про тебя, когда ты со мной на людях.

– Да, да, я видела твои пометки... А ты почему притворяешься, что занят, когда отец ждет тебя в столовой?

– А что интересного он мне может сообщить?

– Когда-то ты слушал его очень даже внимательно, я бы сказала - с почтением.

– Ну, когда это было!

– Он тебе в ссылку посылал деньги и вещи.

– Так что? Благодарить двадцать лет каждый день.

– Благодарить не надо, а помнить следует.

– Вот, я их и терплю из чувства благодарности, ха-ха, Сергея и твою мамашу. Думаешь, легко ее выносить? Все время что-то клянчит, с обслугой обращается возмутительно. Откуда такие барские замашки? Ведь она выросла в нищем Дидубе. Польский гонор... В тебе это тоже есть.

– Я с обслугой всегда вежлива и, по-моему, у тебя ничего не клянчу, разве что за других.

– Твоя мать - шаромыжница. Ничего не делает, живет как барыня.

– За что ты ее так не любишь?

– За то, что семью бросала ради любовников, всегда крутилась, где мужики, потому и революционной деятельностью занималась, что там нравы были свободные.

– Неправда!

– Правда. Сама знаешь, что правда. Ты со скольких лет была уже за хозяйку? А она в гости приходила, есть твои обеды. И сейчас ест даровые обеды.

– А что отец на обеды не заслужил? А когда ты жил у нас, разве мама не заботилась о тебе?

– Заботилась, заботилась, даже слишком. Она обо всех заботилась, и о Курнатовском и о Молокоедове.

– Ты - неблагодарный человек.

– Нет. Это не так. Но есть во мне другое... Тебе, наверное, следует знать. Прошлое не значит для меня ничего. Зеро, нуль. Потому что воспоминания о прошлом - это сомнения в себе, а Бакунин говорил: "Не теряйте времени на сомнения в себе... пустейшее занятие".

А они с отцом любили прошлое. Она вспоминала, как отец чистил им всем ботинки и утром ставил у кроватей, как кричал из столовой: "Вставать! Вставать! Чай на столе... Одеваться!" По воскресеньям к столу садились все вместе. Как водил их на оперу в Народный дом, Мефистофеля пел Шаляпин. Ночь отец простоял за билетами.

– Билет стоил гривенник.

– А помнишь в Александринке Савину, Давыдова, Варламова?

– А потом у вас было увлечение кино. Русская "Золотая серия" с Мозжухиным и Верой Холодной.

– Ты очень красиво пел "Среди долины ровныя..."

– Знаешь, где пригодилось? В Бутырках. Нам приходили посылки Красного Креста в большом количестве, два раза в неделю. Камеры были открыты, ходили друг к другу в гости. Получали литературу. И вот, кто лучше всех споет получал литературу первым. Иногда это был я.

– Не думаю, что сейчас в тюрьмах порядки такие же. Этот отвратительный Ягода с будто приклеенными усами... Скажи мне, как это произошло, что такие люди, как ты, оказались не у дел, задвинуты, ведь вы же все начинали. А вылезли какие-то Ягоды.

– Да. Нас было мало. Может быть, несколько десятков на всю Россию, а какое огромное дело сделали.

– А мне кажется, что в чем-то вы были слепы. Ну, я понимаю, Василий Андреевич Шелгунов - он слепой действительно, он блаженный был, ну, Михаил Иванович - недалекий простак, но ты с твоим умом, знанием людей, с твоим опытом... и вас подмяли люди ничтожные, плоские, злые.