Ее превосходительство адмирал Браге
Шрифт:
Когда вернулись на базу, Ара предприняла – параллельно с дознанием, устроенным контрразведкой, - самое тщательное расследование инцидента. Не то, чтобы у нее не болело сердце за всех остальных пилотов, но Виктор был свой, в какой-то степени «бывший». Его даже можно было считать не состоявшимся мужем. Однако сколько ни копала, так ничего путного и не нашла. Где-то – примерные координаты, когда-то – на второй-третьей минуте боя, похоже, что катапультировался. И это все. Горькое разочарование в купе с усилившейся болью в бедре, большой потерей крови и поднявшейся к вечеру температурой стали причиной глубокого обморока, в который она грохнулась незадолго до ужина. В медсанчасти пришлось признать очевидное: где-то ближе к концу боя Ара была ранена осколком снаряда. Кусок железа, летевший снизу-вверх, пробил борт кабины, разрезал на бедре противоперегрузочный костюм и, пройдя по касательной, распорол кожу, разбил правый пульт и, пробив
Впрочем, между тем и этим, она долго – целых десять минут, - беседовала по штабному телефону с адмиралом Браге, пересказав ей все известные на данный момент факты и свои предположения относительно того, что могло случиться с Виктором, и где его теперь следует искать. А наутро, - чего и следовало ожидать после известия о ее ранении, Ару отозвали в Шлиссельбург. Елизавета Аркадиевна сказала по телефону, что «с этим следует кончать», потому что нерационально и неумно, а она слов на ветер никогда не бросает. Ара еще и позавтракать не успела, а ее уже вызывают в штаб. Ну, она не собачонка, чтобы бегать на свист. Доела завтрак, выпила чашку кофе, выкурила папиросу и только после этого пошла к начштабу полка, где ей и вручили письменный приказ: «отбыть в распоряжение», «по прибытии доложить» и прочее, и прочее, но суть одна – отозвали.
Уезжать не хотелось. Однако, пришлось. Ара козырнула начальству и отправилась собирать вещи. Между тем, девочки-связистки выяснили по своим каналам, что в два часа дня с аэрополя Шавли [124] в Шлиссельбург отправляется санитарный транспорт, и даже договорились со связистом с «Вуоксы» [125] , что они прихватят с собой офицера-истребителя. Ну, а до Шавли от Крекинги рукой подать – сто сорок километров по хорошему шоссе, и попутки тут ходят постоянно. Так что, и этот вопрос решился положительно. Ара попрощалась с комполка и друзьями по группе, закинула на плечо флотский сак и убыла, прихрамывая, «в распоряжение Специального Технического Бюро при набольшем боярине Адмиралтейства».
124
Шавли – до 1917 года название города Шяуляй.
125
Вуокса – озеро в Ленинградской области.
В Шлиссельбург прибыла только в шесть вечера и, на этот раз, - возможно, ради исключения, - отправилась ночевать в дом отца. То есть, дом, разумеется, принадлежал всей семье, но даже официально – в телефонном справочнике Шлиссельбурга - назывался домом Кокорева. Впрочем, отец там практически не бывал, а члены семьи использовали особняк от случая к случаю. Просто чтобы не снимать номер в гостинице, если дела забросили в столицу. Ара тоже бывала в нем редко, даже реже, чем другие, но и у нее тут имелась собственная комната, и она знала, что дом обитаем. В нем жила немолодая чета, следившая за порядком и по мере необходимости принимавшая разнообразных Кокоревых. Сейчас была очередь Ары, но она никого не предупредила о своем приезде, и значит могла рассчитывать только на то, что ей откроют дверь, организуют ванну и перестелют постель.
Дверь ей открыл Поликарп Данилович. Удивился такой редкой гостье. Посетовал, что не телефонировала заранее, но обещал в пять минут затопить угольный бойлер, - в котором вода, разумеется, будет греться не менее получаса, - и сказать Василисе Ниловне, чтобы застелила чистым постель и принесла Аре полотенца и мыло.
– А еды купить в округе где-нибудь можно? – спросила Ара, у которой не было желания выходить из дома, чтобы поесть в каком-нибудь трактире поблизости.
– Это можно, - степенно ответил основательный мужчина. – Пока будете мыться как раз и схожу. Чего принести-то?
– Смотря, где собираетесь покупать.
– По лавкам не пойду, - решил мужчина. – Маята одна. Возьму все, что требуется, в трактире на Якорной.
– Ну, тогда купите мне, пожалуйста, пару расстегаев с мясом, - начала соображать Ара, одновременно доставая из кармана брюк портмоне, - кулебяку с капустой и что-нибудь копченое. Ветчину или язык со шпиком. Грамм триста, чтобы и на завтрак хватило. Сыр – пожирнее. Пять-шесть сладких пирожков с ягодой или яблоками. Бутылку старки
и пару бутылок ситро.– Старку не надо, - покачал седеющей головой Поликарп Жиздорин. – В буфетной чего только нет. Сами выберете или я вам чего подберу. Остальное принесу. А Василиса Ниловна вам капустки квашенной и огурчиков соленых соберет. У нас в подполе на всякий случай и сыр есть, костромской да пошехонский [126] , и вологодское масло. Сельдь атлантическая пряного посола, еще что-то из разносолов. Но, тогда, надо бы и хлеб взять.
– Меня все устраивает! – улыбнулась Ара. – За все спасибо и низкий вам поклон. А я пока, с вашего позволения, Поликарп Данилович, возьму вот журнал и газету, - кивнула она на столик в углу прихожей, - и навещу уборную. Страшно сказать, как давно я мечтала о тихом спокойном месте, и чтобы не надо было никуда спешить…
126
В России изготовлялись еще в девятнадцатом веке на основе швейцарских и голландских сортов.
Так, на самом деле, все и обстояло. Теплый правильно устроенный сортир в отсутствие необходимости куда-либо спешить, - есть великое благо, которое не все и не всегда способны оценить по достоинству. В особенности, штатские, но Ара, не смотря на юный возраст, штафиркой не была уже много лет подряд, и умела по-настоящему ценить тихие радости мирной жизни. Поэтому, забрав с собой журнал «Себерский гламур», оставшийся здесь, верно, еще с довоенных времен, когда в особняке Кокорева гостили ее сестра и невестка, Ара заперлась в уборной и, закурив папиросу, устроилась на горшке, чтобы, никуда не спеша, предаться чтению статьи о запрещенной в Себерии однополой любви.
Писали, впрочем, об одних лишь женщинах, что на взгляд Ары выглядело куда куртуазней, чем мужской гомосексуализм, от упоминания о котором ее всегда откровенно передергивало. Черт его знает, в чем тут было дело. Она же не мужик, чтобы опасаться за целостность своего очка. И даже более того. Как молодая, любопытная и склонная к авантюрам женщина, Ара не исключала того, что когда-нибудь в отдаленном будущем попробует с мужем, что это такое – анальный секс. На данный момент она все еще к этому была не готова, но теоретически принимала такую возможность в расчет. Ведь, если можно «туда», так отчего бы не дать мужу и «сюда», тем более, что мужики, как она слышала от опытных женщин, на это дело падки даже больше, чем на классику? И однако же, когда речь заходила о мужской заднице, ей – не смотря на все разговоры о равенстве полов, - об этом отчего-то даже думать было неприятно. То ли воображение у нее было слишком раскованное, то ли еще что, но, представив, что один мужчина имеет другого в зад, она всегда испытывала от этого позывы к рвоте… Так же и сейчас, подумала об этих бедолагах и тут же пожалела, что стала читать эту гребаную прогрессистскую статью, отбросила журнал в сторону и, забыв о своих планах на тихое уединение, поспешила закончить свое пребывание в домашнем сортире. Не то это было место, не те мысли и не то настроение…
Весь следующий день прошел в бегах. Начиная с восьми тридцати утра Ара три раза докладывала вышестоящему начальству о боевом применении реактивной авиации. В первый раз заинтересованными слушателями оказались полторы дюжины военных инженеров и штабных офицеров в звании от капитана 2-го ранга до контр-адмирала. Доклад длился полтора часа, и еще не менее часа, Ара, - совершенно не готовая к такому повороту дел, - отвечала на многочисленные вопросы. Вопросы были правильные, но у нее болело бедро и кружилась голова. Тем не менее, она выдержала. Однако это был всего лишь первый раунд, после которого у нее было всего полчаса времени, чтобы умыться, выпить чашку крепкого кофе и принять таблетку обезболивающего.
Вторая встреча прошла в узком кругу. В разговоре участвовали три адмиралтейских боярина, не считая Елизавету Аркадиевну, и два заместителя главкома. Просидели за чаем с бутербродами добрых три часа, и, выйдя из просторного кабинета одного из адмиралтейских бояр, Ара чувствовала себя, как выжатый лимон. Но, слава богу, Елизавета Аркадиевна знала, в каком она находится состоянии, и организовала обед на двоих. И вот здесь, поскольку разговор шел между своими, Ара выдала кое-какие подробности, о которых не стала бы говорить ни с кем другим. Впечатлений у нее за десять дней боев набралось столько, что хоть отбавляй. Но о большей их части Ара постеснялась бы говорить вслух. Во всяком случае, никому кроме крестной матери, она такое рассказать не могла. Даже родному отцу. Тем более, родной матери или сестрам. А так посидели полчаса в «Капитанской» кантине Адмиралтейства, Ара выговорилась, и на душе полегчало.