Его дерзкая девочка

Я был с ним полностью согласен. И Злате мы об этом тоже оба решили ничего не говорить. Незачем ей лишний раз волноваться. Тем более, в ее положении…

Единственное, что меня напрягло, это резко проскочившее напряжение в тоне Романа пару дней спустя нашего первого разговора, когда перед тем, как положить трубку, он попросил быть начеку и вскользь упомянул Кучера. От знакомой клички своего недавнего «врага» по спине пробежал озноб, но я быстро заткнул полезшие в голову лишние мысли. Вряд ли наши «истории» со Златкой как-то связаны.

— Все гораздо сложнее, чем я предполагал, Тимур, — бросил Роман Георгиевич туманное, — не хочу пока делать предположений, но дерьма за плечами этих двоих хватает. Поэтому лучше лишний раз никуда не выезжайте за территорию дома, мало ли…

Уж не знаю, что отец Златы предполагает, что может случиться, но явно Золотарев старший был взволнован. Конкретней пообещал сказать завтра, по приезде.

Глава 31. Злата и Тимур

Злата

Утро началось, как обычно в последние дни: сладкие поваляшки в постели, душ, вкуснейший завтрак от Тимура и утренний променад вдоль берега озера, пока еще солнце не было в зените и от удушливой жары спасала тень от деревьев. Но зато в обед мы с Тимом снова «заползли в свою норку» и, завалившись перед телевизором, включили какой-то новый сериал.

Честно говоря, я слушала и смотрела в пол-уха и полглаза. Утонув в объятиях парня, я крутила в руке телефон и думала, как бы решиться позвонить папе или маме. Меня грызла совесть за то, что за всю неделю я так и не нашла в себе смелости ответить хоть на один из их звонков. Хотя знала: они в курсе, что у нас все хорошо.

Благодаря Тиму.

Сам того не замечая, он стал для нас связующей ниточкой. И, кажется, парня это совершенно не напрягало. Даже наоборот.

— Тим.

— М-м-м? — промычали мне в макушку, бесцельно выводя пальцами на моем плече незамысловатые узоры.

— Спишь?

— Нет, честно пытаюсь смотреть сериал. По-моему, это жуткая муть.

— Слушай, — выпуталась я из объятий, подгибая под себя ноги и усаживаясь, — может, мне нужно позвонить папе? Я ведь… — запнулась, потупив взгляд, — ну, так и не попросила прощения за те слова, — поморщилась, — он, наверное, не весть что думает.

Тим молчит. Смотрит на меня какое-то время, а потом ставит серию на паузу и сжимает мои ладошки в своих широких ладонях, заглядывая в глаза и улыбаясь, приподнимая один уголок губ:

— Поговорить нужно, — кивает, — вот только… — а вот договорить ему не дает стук в дверь.

Я аж подпрыгиваю от неожиданности, оглядываясь. Напрягаюсь моментально. Я определенно стала с беременностью слишком мнительной и подозрительной.

Однако Тим спокоен. Он поднимается и идет открывать, пока я я топчусь у дивана. В голову сразу же начинают лезть самые разнообразные мысли, начиная от появления людей Кучера и заканчивая снова вторжением в мою жизнь Мартынцева. Но того, кого я увидела на пороге, когда Тим открыл дверь, я точно увидеть не ожидала…

— Пап? — выдыхаю удивленно, не веря своим глазам.

У него же работа, встречи, совещания, да масса дел! И чтобы Роман Георгиевич Золотарев выбрался за добрые две сотни километров от города в будний день…

— Привет, молодежь, — улыбнулся папа, развеивая мои сомнения.

Не мираж.

Он здесь. Приехал. Пожал протянутую Тимом руку, дежурно улыбнулся и посмотрел на меня. Как всегда, большой босс в идеальном костюме с белой рубашкой и дорогими запонками. Стильной укладкой, волосок к волоску, и модной щетиной на щеках. И вот все вроде хорошо, а только волос седых, кажется, стало чуточку больше, и глаза выдают. Под ними залегли тени, и лицо слегка осунулось. Исхудал, кажется? Ощущение, будто он пару дней не ел, не спал и вообще не жил. Устал…

Папочка мой.

В груди что-то болезненно прострелило. Потом сердце защемило. И дышать стало больно, а глаза защипало от подступающих слез.

Какая же я дура! Просто непроходимая тупица! Такого наговорить, так ударить по тому, кто всю жизнь ради тебя делал самые мыслимые и немыслимые вещи.

— Папуль… — свой голос не узнала и я сама. В считаные секунды пролетев расстояние от гостиной до двери, я, шмыгнув носом, влетела в раскрытые объятия любимого родителя. Как когда-то в детстве, разбивая коленки, я висела у него на шее, а папа молча гладил по спине и говорил, что все пройдет, так и сейчас, в свои двадцать с хвостиком лет Злата Золотарева вспомнила, что она маленькая папина доченька.

Я крепко-крепко обнимаю его за шею, не в силах сдержать потока слез. Всхлипываю, чувствуя, как к горлу подкатывает ком и начинаю молча рыдать, уткнувшись носом в папину рубашку. С наслаждением вдыхая знакомый с детства любимый аромат его парфюма и млея от его крепких, надежных, таких уютных объятий и нежных прикосновений родных рук.

Дура я. Такая дура!

Краем уха слышу, как Тим извиняется и говорит:

— Я буду на улице, — выходит.

Хлопает входная дверь, а я все рыдаю, хлюпаю носом, сжимаю руками папину шею и совершенно не хочу прекращать эту истерику.

Пожалуй, это тот момент, когда моя ненависть к себе самой могла сравниться разве что с обжигающей яростью по отношению к Олегу Мартынцеву — недоотцу, который посмел встать между мной и моей семьей.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем я нахожу в себе силы прекратить рыдать. Папа усаживает меня в гостиной на диване, а сам идет на кухню за водой, тут же быстро возвращаясь. Стягивает пиджак, а следом за ним отбрасывает и так не любимый им галстук. Действуя такими знакомыми, такими привычными жестами.

— Попей, малышка, — протягивает мне стакан, усаживаясь рядышком и притягивая за плечи к себе под бок.

Я молча повинуюсь, практически опустошив посудину, и ставлю ее на журнальный столик, укладывая голову папе на плечо и уставившись в одну точку перед собой. Столько хотелось сказать, столько спросить, но слова куда-то резко пропали. А вместе с ними и силы что-либо делать. Даже дышать и то получается едва.

??????????????????????????— Маму я попросил остаться дома, хотя она очень порывалась поехать со мной.

Я кивнула, насколько позволяло положение.

— Думаю, нам надо с тобой поговорить, принцесса.

— Пап, я повела себя ужасно глупо. Прости меня, пожалуйста! Я очень, очень сильно тебя люблю! — выдала как на духу, обнимая любимого родителя за талию, прижимаясь, что есть сил. — Я была неправа…

— Мы тоже повели себя неразумно, малышка. Понадеялись, что Мартынцев не рискнет появиться рядом с тобой, думали, что не нужно тебе знать об этом человеке, Злата, — вздохнул папа, — но знаешь, я даже рад, что правда всплыла.